— На сегодня хватит, — сказал он по-немецки, передавая Гонзери папку. — Анкеты на этих сохраните, — он указал глазами на агентов, стоявших в стороне в почтительной позе, — а карту уничтожьте.
На обратном пути Гонзери предложил полковнику поужинать в казино. Тот согласился. Андрей решил последовать за ними. Его заинтересовала карта. «Наверняка план новой операции. Нужно во что бы то ни стало узнать. Упустить такую возможность глупо. Лишь бы Тоня оказалась на месте».
У входа в казино Гонзери неожиданно оглянулся, словно вспомнил что-то.
— Сизов, возьми папку и возвращайся. — Он понимал, что в хмельном угаре можно забыть секретные документы. И отдал их Чернову. — Держи у себя до завтра. За сохранность отвечаешь головой. А в казино другой раз сходишь.
В бюро карта сразу же подверглась тщательному изучению. На ней была нанесена дислокация частей Красной Армии от Ельца до Воронежа. Андрей тут же снял с карты кальку и спрятал копию в тайник.
«Профессор» пришел на другое утро. Он был не в духе. Под глазами, красными от бессонной ночи, набрякли мешки. Проверив содержимое папки, он собрался уйти, но, взглянув на Баранова, спросил:
— Ты что уставился на меня? Сказать что-нибудь хочешь? Говори.
— Нет, ничего. Т-так п-просто.
— Хитришь, парень. По глазам вижу. Меня не проведешь. — Гонзери снова достал карту и, подойдя к окну, внимательно рассмотрел ее.
— Копию сняли? Признавайтесь.
— Зачем она нам? — Андрей недоуменно смотрел на шефа, а в душе проклинал напарника.
— Это вас нужно спросить. Вот следы от нажима карандаша.
— О каких следах вы говорите? Я ничего не вижу.
— Не притворяйся. Говори, куда спрятал копию?
— Что с вами, господин майор? Если мне не верите, спросите у Баранова.
— Возможно, г-где-нибудь раньше с нее к-копировали.
— Успели сговориться? Не выйдет! — Гонзери сел за стол, достал пистолет. — Считаю до десяти: раз, два…
Андрей понял: шеф берет на испуг. Под дулом пистолета у Баранова могут сдать нервы. Нужно опередить.
— Господин майор, зачем так горячиться? Вы напрасно нас подозреваете. Ведь карта же не первой свежести. Баранов прав. Она, наверное, побывала во многих руках, прежде чем к вам поступила.
— Хорошо. — Гонзери действительно не помнил, были на ней подозрительные следы или нет, а спрашивать об этом полковника — себя опорочить. — Но предупреждаю: если найдется копия, вздерну обоих, — он сделал, красноречивый жест рукой. — А пока сдайте мне ваши пропуска. И не вздумайте улизнуть.
Вскоре пришли два «ревизора». Они тщательно осмотрели все, вплоть до личных вещей Чернова и Баранова. Одна лишь настольная лампа не вызвала подозрений.
«Надо немедленно уходить, — решил наутро Андрей. — Уходить вместе с Барановым. Задание, по существу, выполнено».
Но уход неожиданно пришлось отложить. Утром «профессор» направил Баранова вместе с преподавателем радиодела в Минск за «канцелярскими принадлежностями», то есть за новыми бланками документов. Скоро пришло известие, что машина с посыльными Гонзери попала под бомбежку советских самолетов и все пассажиры погибли.
Вечером Чернов отправился в казино. На этот раз он пришел не с пустыми руками. В карманах лежали поддельные печати, в пилотке за подкладкой — секретная карта, а за голенищами сапог были упрятаны аккуратно завернутые в непромокаемую бумагу записные книжки с фотокарточками и основными данными на агентов, засланных в советский тыл.
Спустя час Андрей и Тоня встретились за поселком, на опушке леса.
Они шли молча. Тоня изредка останавливалась, чтобы сориентироваться в сумрачном лесу. Пока она уточняла дорогу, Андрей прислушивался к лесным шорохам, держа наготове пистолет. Он опасался погони. Ведь от немецкого гарнизона они ушли недалеко. Эсэсовцы могут обнаружить его исчезновение. Тогда от овчарок не уйдешь.
Темнота застала их на краю глубокого оврага. Не успел Андрей осмотреться, как внезапный луч карманного фонаря ударил ему в лицо. В то же мгновение чья-то сильная рука выбила у него пистолет, и хриплый голос скомандовал:
— Хальт! — И в луче света блеснуло дуло автомата.
«Все, конец!» — решил Андрей, поднимая руки. Рядом в той же позе застыла от страха Тоня. Пока их обыскивали, Андрей настороженно разглядывал этих словно выросших из-под земли людей, пытаясь определить, кто они: свои или враги? «Одежда гражданская, почему говорят по-немецки? Может, те самые «охотники», которых немцы еще накануне направили к партизанам?»
— Что, голубчики, попались? — сказал человек, обыскивающий Андрея.
— Смотри, фрица поймали, — сказал другой, осветив Чернова с головы до ног. — Да еще с невестой. Должно быть, прямо со свадьбы.
— Петров, хватит болтать, — сердито сказал третий, что стоял чуть в стороне, держа наготове автомат. — На базе разберемся. Связать им руки!
Слово «база» и простое, без грубостей обращение немного успокоили Андрея. Так могли поступать только партизаны. Он покорно подчинился, не проронив ни слова. Их побег был настолько поспешным, что Тоня не успела предупредить командира партизанского отряда. А на базе знали ее немногие, только те, кто поддерживал с ней связь в городе.
Спустя час группа прибыла на место. Когда Андрея ввели в командирскую землянку, он не поверил глазам. Перед человеком с густыми черными усами, в котором он по описанию Колчиной сразу признал командира, стояли знакомые два «охотника» со связанными руками.
— Что, знакомых увидел? — спокойно сказал усатый, заметив удивленный взгляд Андрея. — Знать, одного поля ягоды?
— Верно, Николай Трофимович, знакомые, только мы с разных огородов, — в тон командиру ответил Андрей. — Это же отпетые бандиты. Я сам готовил им фальшивые документы. Только не знал, в какой партизанский отряд немцы решили их забросить.
— Не верьте ему, он провокатор, — взорвался один из них, тот, что был пониже ростом. — Он заодно с немцами, и нас, паразит, хотел заарканить. Но мы его враз раскусили. Не на тех напал. Святая правда, командир, предатель он, изменник, фашистский выродок…
— Стой, не шуми, здесь не балаган, — оборвал его Николай Трофимович. И, подозрительно осмотрев Андрея с ног до головы, спросил:
— Откуда вы, приятель, знаете меня?
— Колчина сообщила, — спокойно ответил Андрей. — Ее вы, очевидно, помните? Ваши ребята задержали ее вместе со мной в лесу. А кто я, — он показал глазами на «охотников», — прошу без свидетелей. У меня есть к вам личный разговор.
— Ну что ж, выкладывай, — сказал Николай Трофимович, когда они остались вдвоем.
…В полночь Андрей уже летел в Москву. Как только самолет пересек линию фронта, он облегченно вздохнул.
C. Викторов, Е. СоловьевСКОЛЬКО ВЕРЕВОЧКЕ НИ ВИТЬСЯ…
В приемную Комитета государственной безопасности при Совете Министров Казахской ССР вошел высокий широкоплечий мужчина. Его гладко зачесанные назад темные волосы густо серебрила у висков седина. Устало опустившись на стул, посетитель вынул из кармана носовой платок, медленно вытер выступившие на лбу капли пота.
— Я слушаю вас, — сказал дежурный, прервав затянувшееся молчание.
Посетитель глубоко вздохнул, словно перед прыжком в воду, и начал свой рассказ:
— Во время Отечественной войны я был в плену. Там меня завербовала немецкая разведка. Окончив разведывательно-диверсионную школу, я выполнял шпионские задания. После окончания войны был осужден за совершенные преступления. Отбыл наказание и теперь с семьей проживаю здесь, в Алма-Ате.
— Что же привело вас в Комитет?
— Вчера в городе я встретил человека, который вместе со мной обучался в немецкой разведывательно-диверсионной школе. Мне известно, что он в свое время был направлен для выполнения шпионских заданий против Советского Союза.
— Где вы его встретили?
— Видите ли, наша встреча произошла при довольно странных обстоятельствах. На одном здешнем заводе я столкнулся с человеком, лицо которого показалось мне знакомым. Я бы и прошел мимо. Но, увидев меня, он слишком поспешно повернул к проходной. И тут я вспомнил, кто это. «Лапин! Евгений!» — окликнул я.
Посетитель, спросив разрешение, закурил и продолжал:
— Так вот… Лапин быстро взял себя в руки и сказал, что тоже узнал меня, но не был твердо уверен в этом, так как я сильно изменился. Я рассказал, что отбыл наказание за принадлежность к немецкой разведке. Лапин снова заволновался и, понизив до шепота голос, спросил: «А обо мне ты говорил что-нибудь на допросах?»
Я сказал, что не говорил. «Вот что, Вася, — повеселев и хлопнув меня по плечу, сказал Лапин. — Приходи-ка ко мне домой. Посидим за рюмочкой, потолкуем». И быстро вышел через проходную с завода. Машинально я двинулся вслед за ним. «Скажите, кто этот человек?» — спросил я у вахтера. «Как кто? — удивился он. — Это же наш главный конструктор Иван Гаврилович Баталов…»
Писать биографию Гавриила Игнатьевича Карнаухова — все равно что очищать протухшее яйцо. Снаружи бы вроде ничего: гладко, бело. А облупи скорлупу — мерзость…
Словом, родился он 20 апреля 1920 года в семье честных и работящих крестьян из тихого рязанского села Панкино.
В 1929 году Гавриил осиротел. Но не забыла его Советская власть, не оставила в нужде. Поместили мальчика в детский дом. Десять лет одевали, кормили, учили его там. Не было, конечно, материнской ласки и отцовской заботы, но ведь и нужды у парня не было. Получал все, что и другие воспитанники детдома. И отличался от остальных только хмурым, замкнутым характером. Все больше в сторонке отсиживался. И молчал. Трусоват был, в ребячьих потасовках не участвовал. Да и за кого ему было драться — друзьями не обзавелся.
Кончил десятилетку без блеска, но все же поступил в Ленинградское артиллерийское училище. Казалось, биография складывается нормально.
Но вот началась война с гитлеровской Германией. Для всей нашей страны беда великая. И весь советский народ поднялся на защиту Родины. Ребята моложе Гавриила из последних классов школы рвались добровольцами на фронт. А Карнаухов — курсант военного училища, артиллерист. Его святой долг бить врага. Он и подчинился долгу — пошел воевать, раз послали, инициативы не проявлял. Доверили Гавриилу командовать разведвзводом артиллерийского полка. И в первом же бою дрогнул, струсил Карнаухов, не выполнил приказ старшего офицера.