Испытание «Штучки» было проведено 16 июля 1945 года на горе Аламогордо (Нью-Мексико). Вскоре Центр получил подробнейшие документы о характеристиках испытательного взрыва. То же самое устройство имела бомба «Толстяк» (Fat Man), сброшенная 9 августа 1945 года на Нагасаки, и соответственно первая советская атомная бомба РДС-1. 11 августа 1992 года в газете «Красная звезда» было опубликовано интервью с главным конструктором РДС-1 академиком Юлием Борисовичем Харитоном. Он впервые упомянул о том, что немецкий коммунист, физик-теоретик Клаус Фукс, работавший с 1943 года в Лос-Аламосе, в 1945 году передал нашей разведке «достаточно подробную схему и описание американской атомной бомбы». Харитон, в частности, произнёс такие слова: «…наша первая атомная бомба — копия американской». А в статье «Ядерное оружие СССР: пришло из Америки или создано самостоятельно?», опубликованной в газете «Известия» за 8 декабря 1992 года, Юлий Борисович добавляет: «Это был самый быстрый и самый надёжный способ показать, что у нас тоже есть атомное оружие».
20 августа 1945 года, сразу после атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, выходит распоряжение ГКО № 9887сс/ов «О специальном комитете [по использованию атомной энергии] при ГКО», председателем которого стал Лаврентий Павлович Берия. Научное руководство было возложено на академика (тогда еще профессора) Игоря Васильевича Курчатова. Комитет получил чрезвычайные полномочия и неограниченное финансирование. Исполнительным органом Спецкомитета стало Первое главное управление (ПГУ). При нём был образован Научно-технический совет (НТС) и Бюро № 2. Рабочим аппаратом Бюро № 2 стал Отдел «С», образованный на базе группы «С» Судоплатова. Туда же из 3-го (англо-американского) отдела внешней разведки были переданы наиболее важные оперативные материалы, в том числе 200 страниц из оперативного дела «Энормоз». Заместителями Судоплатова были назначены полковник Лев Петрович Василевский, который, вернувшись из Мексики, в 1945–1947 годах возглавлял научно-техническую разведку НКГБ — МГБ СССР, и подполковник Яков Петрович Терлецкий, доктор физико-математических наук, который обобщал все материалы разведки и докладывал их на заседаниях НТС. Председателем НТС вначале был нарком боеприпасов, один из первых трижды Героев Социалистического Труда генерал-полковник Борис Львович Ванников, а его заместителем, а затем председателем — академик Курчатов, возглавлявший НТС до конца своей жизни. Кроме них в НТС входили заместители Берия Василий Алексеевич Махнёв и Авраамий Павлович Завенягин, а также академики Абрам Фёдорович Иоффе, Абрам Исаакович Алиханов, Исаак Константинович Кикоин, Виталий Григорьевич Хлопин и Юлий Борисович Харитон.
Как рассказал Квасников, «…когда Яков Петрович докладывал материалы по атомному оружию… они [академики] поднимали руки и говорили: “Просим прислать этот материал”. Поняли? Составлялся список желающих. Они приходили и у меня работали… Терлецкий на Совете докладывал все материалы. Пятьсот шестьдесят материалов — это тысячи, тысячи страниц информации, которые обрабатывались мною, когда я был за границей и оттуда передавал материалы в Центр. А в Центре был создан специальный отдел, которым руководили четыре генерала (Судоплатов, Эйтингон и Амаяк Кобулов, четвертым мог быть или Фитин, или Овакимян. — А. В.) и один полковник (Василевский. — А. В.). Он назывался Отдел «С». Полковник работал по научно-технической разведке, а генералы — все приближенные Берии. Перед отделом стояли задачи: первое — перевести все эти материалы. Для этого существовало переводческое бюро, которое было в Отделе «С». Потом их обрабатывали физики-теоретики — Терлецкий и Рылов. Все эти материалы в конечном итоге проходили через Терлецкого. Он их докладывал на Совете, а все, собравшиеся там, вставали и говорили: “Этот доклад запишите мне!” Они приезжали ко мне на работу, знакомились с материалами и их использовали. “Нет” — сегодня утверждают. А я говорю: “Ну как же тебе не стыдно, ты же у меня сидел, знакомился с материалами, а теперь говоришь, что ты их не использовал!”».
Раиса Васильевна Кузнецова проработала в Курчатовском институте 50 лет, а ее муж — сын Адмирала Флота Советского Союза Николая Герасимовича Кузнецова — был главным инженером этого института. Как мне рассказала сама Раиса Васильевна, в 1983 году Квасников обратился к руководству института с просьбой еще раз побывать в доме Курчатова. «Всё, как когда Игорь Васильевич принимал! — воскликнул он, когда Раиса Васильевна открыла ему дверь и провела в кабинет Курчатова. — Вот и тот же кожаный диванчик, на котором я обычно сидел. А Игорь Васильевич сидел напротив, вон в том кресле». В 1993 году Квасников побывал на торжественном заседании ученого совета Курчатовского института, посвященном 90-летию академика Курчатова. Вечером того же дня он позвонил Раисе Васильевне и сказал, что доклад Харитона и Смирнова смутил его и привел в недоумение… «И пригласил меня с магнитофоном и видеокамерой к нему домой», — рассказывает Раиса Васильевна. В интервью явно сквозит раздражение в отношении академика Харитона. Цитируя слова Харитона «ну что уж там Клаус Фукс, он же этого вообще не мог вам ничего сказать!..», Леонид Романович восклицает: «А вы, Юлий Борисович Харитон, забыли, как знакомились с материалами? И до сих пор используете это дело, благодаря этим материалам подробным! Поняли? А об этом никто не скажет вам теперь. Когда я ездил в Кыштым (на комбинат “Маяк” по производству оружейного плутония. — А. В.), возил с собой одну из работ — специально по плутонию. И спектру нейтронов. И по расширению ТВЭЛов. Это — работа целая! Он что, с ней не знаком? Он же просил, чтобы ему ее дали… Вопрос по литию. Использование лития. Вот он. Записан. Идет под таким-то номером, и есть номер тома, в который собирали, — номер такой-то. Или вот материал — технология производства атомных бомб. Вот технология идет. И по диффузии идет (показывает записи в тетради). Харитон — это руководитель одного из ряда отдельных работ. В этом плане я рассматриваю любого, и академиков. Я со многими встречался и их мнения знаю. И когда говорят: “Это все делал я сам!” — я думаю: “А что вы сами делаете-то?” Я же знаю, откуда вы этот материал получили. Этот материал с фирмы такой-то, а вы его хотите воспроизвести».
Я поинтересовался у Раисы Васильевны, как она пришла к идее спустя столько лет опубликовать эти беседы. «Это связано с моей профессией, — отвечает Раиса Васильевна. — Вернуть из исторической памяти в общественное сознание важнейшую информацию, найти её, сохранить и использовать — это первоочередные задачи музейного работника, историка-архивиста. Одним из основных мотивов при этом является поиск, как мы говорим, источников фондов и коллекций из предметов музейного значения, документальных материалов, поиск людей — исторических деятелей, носителей информации о важнейших событиях, выдающихся личностей. В нашем случае — людей, работавших в Атомном проекте, знавших его научного руководителя — Игоря Васильевича Курчатова. С течением времени эта проблема — получение колоссальной энергии из явления деления атомного ядра — открывает все большие и большие горизонты своего использования. Она всегда была международной. Об этом же говорил и Леонид Романович, подчеркивая, что его интересовал весь мир. Я сама не искала встречи с ним — но мне кажется, что в нем самом к началу 80-х годов созрело желание несколько приоткрыть завесу тайны над деятельностью научно-технической разведки, которую он создавал и в которой работал с 1938 года. И вот это его желание, видимо, и привело его к мысли снова побывать в том доме, в котором он не раз беседовал с научным руководителем Атомного проекта Игорем Васильевичем Курчатовым. Сам Леонид Романович тоже был человек незаурядный — строгий, сдержанный, с высоким чувством гражданственности и патриотизма. Судя по всему, талантливый — начинал учебу в Московском химико-технологическом институте, окончил Московский институт химического машиностроения, затем поступил в аспирантуру, был изобретателем. Вероятно, мог бы стать ученым. Но когда его вызвали в ЦК, где предложили работать в НКВД по линии научно-технической разведки и сказали: “Сейчас и здесь страна нуждается в вас больше всего”, — он сразу почувствовал, что в те годы требовалось Родине. А ведь раньше, когда говорили: “Надо Родине!” — люди понимали. Для поколения, которое создавало страну, созидало на своей земле, защищало её — для наших дедов и отцов понятие Родина было святым. И когда они ходили босиком по родной траве и чувствовали под ногами свою землю, то понимали, что “не нужен им берег турецкий…”. И хотя Квасников впоследствии несколько лет провел в США, носил американскую шляпу, видел заокеанский образ жизни — но не упал же он перед ними на колени и не дал поставить на колени свою Родину, потому что считал, чувствовал, знал и верил, что прекраснее нашей земли нет. В этом с Курчатовым они были схожи. Они защитили страну, когда она была ослаблена войной, оккупацией, разрухой, а на США работал весь Запад и лучшие умы со всего мира. Более того, США засекретили все свои разработки по урановой тематике еще до начала войны, но использовали наши — например, Флёрова и Петржака, которые в 1940 году под руководством Курчатова открыли явление спонтанного деления ядер урана. И если бы американцы по дну Атлантического океана не получили бы сведения об этом открытии — сколько бы лет они шли к нему? А без него невозможно было осуществить атомный проект. Насколько я помню, США ведь реализовывали английский атомный проект. Воспользовавшись всеми этими разработками, они убили население двух японских городов, чтобы показать — русские, смотрите, что с вами будет! Это как? Так что уж извините, но разведка всегда и везде решает поставленные перед ней задачи, своевременно вскрывает возникающие внешние угрозы, помогая обеспечивать необходимый паритет в ядерном противостоянии великих держав с целью торжества добра, мира и справедливости на Земле».
В 1945 году силами НКВД в советской зоне оккупации Германии под руководством Завенягина и Мешика была проведена крупная операция по поиску рудных запасов и уже добытых полуфабрикатов урана. Всего к середине 1946 года было найдено 220 тонн соединений урана в пересчёте на чистый металл. Кроме того, был организован розыск и вывоз в СССР немецких специалистов, среди которых был и Николаус Риль, еще в 1943 году в рамках немецкого Уранового проекта получивший семь тонн металлического урана. В СССР Риль возглавил производство металлического урана на заводе № 12 в Электростали. В последнем квартале 1946 года завод поставлял Лаборатории № 2 почти по 3 тонны металлического урана в неделю. После того как 29 августа 1949 года в Семипалатинске было произведено успешное испытание первой советской атомной бомбы, Берия представил 33 участников Атомного проекта к званию Героя Социалистического Труда, и среди них был Николаус Риль, хотя последний являлся заключенным.