— Но тогда напрашивается вывод: если человек столько сделал для страны, полностью отдав себя людям, почему же они так неблагодарно обошлись с его памятью? Не следует ли исправить эту ошибку и вернуть памятник на свое место?
— Феликс Эдмундович был строг, но справедлив. За 18 дней до своей внезапной смерти он писал в правительство, что он против проводимой политики — против засилья чиновников, раздутых штатов, бумажной волокиты, пренебрежения к людям. И в этой же записке он поднимает вопрос неоправданных репрессий и ненужной жесткости проводимого курса. То есть как раз то, в чем его сегодня обвиняют — он с этим, наоборот, боролся. И это подтверждено документально. А на последнем пленуме, после которого у него случился инфаркт, он говорил, обращаясь к аудитории: «Я никогда не щажу себя, я всегда говорю правду». То есть человек этот был кристально чистым. Он переживал за людей, чтобы не было ни бедности, ни угнетения, ни национальной вражды, чтобы страна была сильной. Поэтому после его смерти его имя присваивалось улицам, заводам, коллективам, а в 1958 году было принято решение об установке памятника Дзержинскому в центре Москвы на площади Дзержинского. И до 1991 года этот памятник работы выдающегося архитектора Евгения Викторовича Вучетича прекрасно вписывался в архитектурный ансамбль площади. Памятник имеет огромную художественную ценность, поскольку был занесен в список ЮНЕСКО. Незаконный демонтаж памятника в 1991 году был первым ударом по развалу Советского Союза, за которым последовали колоссальные потрясения и бедствия для населения страны. По результатам многочисленных опросов москвичей, процентов 70–80 выступают за возвращение памятника на Лубянку. Следует подчеркнуть, что это не будет возвращением к прошлому. Это будет напоминанием правоохранительным органам строго соблюдать заповедь Железного Феликса: «Чистые руки, горячее сердце, холодная голова».
Кулачный бой
Себе, себе… только и знаешь «себе» да «за что». Эх, темный ты человек. Бая собакой называешь, а сам баем хочешь стать. Наберешь батраков, будешь их нагайкой лупить. Будешь. Это, брат, марксизм, от него никуда не денешься… наука.
Начавшаяся в СССР индустриализация требовала огромного количества хлеба, хлопка и другой сельхозпродукции. Однако частный сектор и индивидуальные хозяйства не были заинтересованы в быстром приросте хлебозаготовок. Напротив, они стремились всеми силами препятствовать этому, чтобы сохранять высокие цены на рынке и держать деревню под своим контролем.
О кулаках со времён «перестройки» принято говорить с придыханием «как о лучшей части российского крестьянства», «динамичных и предприимчивых» крестьянах. На самом же деле это была наиболее беспринципная и жестокая часть крестьянства. Большая часть кулаков делала своё состояние не на труде, а на самом гнусном ростовщичестве и подлой эксплуатации попавших в трудное положение соседей.
Знаменитый русский агрохимик Александр Николаевич Энгельгардт писал в своих письмах из деревни («Из деревни: 12 писем», 1872–1887), что среднестатистический кулак «землей занимается так себе, между прочим, не расширяет хозяйства, не увеличивает количества скота, лошадей, не распахивает земель. У него все зиждется не на земле, не на хозяйстве, не на труде, а на капитале, на который он торгует, который раздает в долг под проценты. Его кумир — деньги, о приумножении которых он только и думает. Капитал ему достался по наследству, добыт неизвестно какими, но какими-то нечистыми средствами».
Министр земледелия и государственных имуществ Российской империи Алексей Сергеевич Ермолов в своей книге «Неурожай и народное бедствие» (1892) пишет: «Однажды задолжав такому ростовщику, крестьянин уже почти никогда не может выбраться из той петли, которою тот его опутывает и которая его большею частью доводит до полного разорения. Нередко крестьянин уже и пашет, и сеет, и хлеб собирает только для кулака… Эти самые опасные его элементы, как пиявки высасываюшие последние соки народного благосостояния и находящие себе тем более раздолья и поживы, чем беднее и обездоленнее крестьяне».
Важной статьей дохода кулака была сдача в аренду сельскохозяйственного инвентаря и тяглового скота. Понятно, почему с такой ненавистью кулак относился к тракторам и портил их при первой возможности. Начиная с 1924 года кулацкий террор и вредительство быстро шли по нарастающей. Это был открытый вызов советской власти. Рост терактов происходил за счет активного противодействия хлебозаготовкам и был направлен прежде всего против деревенского актива, участвующего в их проведении. В 1929 году в стране значительно выросло число убийств коммунистов, активистов, учителей, милиционеров и трактористов. Так, если в 1926 году было зафиксировано 711 терактов, то в 1927 — 901, в 1928–1027, а в 1929 — уже 8278.
В конце концов власть в лице местных Советов начала принимать решительные меры — началось целенаправленное разрушение сложившейся сетевой мафиозной структуры кулаков и лишение её материальной базы, т. н. раскулачивание. Первоначально кулакам предоставлялось право занятия соседних неудобных земель (они выселялись на «кочки» и «песочки»). При этом участились поджоги, поэтому крестьяне настойчиво просили чекистов полностью ликвидировать «также и семейства кулаков, так как без этого колхозы все равно сгорят» (ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 835. Л. 40–42).
В органах ОГПУ на местах в следственном и оперативном производстве были заведены дела на 56 429 человек. Стало очевидным, что в деревне идет сращивание бывших белогвардейских элементов, главарей банд и кулаков, что представляло собой серьезную угрозу для советской власти. 30 января 1930 года вышло постановление ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации».
Для организации бесперебойной отправки выселяемых создавались сборные пункты. При отправке им в обязательном порядке предлагалось брать с собой топоры, пилы, лопаты, плотницкие инструменты, по возможности хомуты и шлеи, а продовольствия — из расчета на месяц, общим весом не больше 5—30 пудов на семью. Расселяли кулаков небольшими группами в поселках под управлением комендантов (так называемые трудовые поселки), именуя их при этом «спецпереселенцами» (до 1934 года) и «трудпоселенцами» (1934–1944 гг.). Управлялись спецпоселки спецкомендатурами, во многих случаях фактически являвшимися неформальными низовыми органами советской власти на местах.
Июньский 1931 года пленум ЦК констатировал завершение коллективизации в основных зерновых районах СССР. К сентябрю 1931 года массовые операции по выселению кулацких семей были прекращены. По данным члена комиссии по определению потерь населения АН СССР доктора исторических наук Виктора Николаевича Земскова, который опирается на рассекреченные архивы МВД и МГБ, имеющее широкое хождение в западной советологии утверждение, что во время коллективизации 1929–1932 годов в СССР погибло 6–7 млн крестьян, не выдерживает критики. В 1930–1931 годах в «кулацкую ссылку» было направлено немногим более 1,8 млн крестьян, а в начале 1932 года их там оставалось 1,3 млн. Убыль в 0,5 млн приходилась на смертность, побеги и возвращение по реабилитации. За 1932–1940 годы в «кулацкой ссылке» родилось 230 258, умерло 389 521, бежало 629 042 и возвращено из бегов 235 120 человек. Причем с 1935 года рождаемость стала выше смертности: если в 1932–1934 годах в «кулацкой ссылке» родилось 49 168 и умерло 281 367, то в 1935–1940 годах — соответственно 181 090 и 108 154 человека.
Более того, не подтверждается и либеральный миф о том, что благодаря уничтожению «хозяина» в деревне производство хлеба в Советском Союзе снизилось. Реальные цифры говорят об обратном. Например, по данным Сигизмунда Миронина, валовое производство зерна в СССР за все предвоенные годы составило (млн тонн):
1922 — 50,3
1923 — 56,6
1924 — 51,4
1925 — 72,5
1926 — 76,8
1927 — 73,4
1928 — 72,3
1929 — 71,7
1930 — 83,5
1931 — 69,5
1932 — 66,1
1933 — 69,4
1934 — 69,7
1935 — 75,0
1936 — 61,1
1937 — 97,4
1938 — 95,0
1939 — 82,5
1940 — 95,5
По абсолютным объемам промышленного производства Советский Союз в 1937 году вышел на второе место в мире после США. Была создана материальная база для развития промышленности: хотя численность крестьян сократилась на треть и в отдельные годы наблюдалось некоторое падение валового производства зерна, его государственные заготовки в период с 1928 по 1934 год выросли в два раза. Это реальный успех советской власти и сталинской политики, позволивший выстоять в тяжелейшей войне против объединенной Европы.
На XII съезде ВЛКСМ в 1954 году была создана «Книга почёта Всесоюзной пионерской организации имени В.И. Ленина», в которую под № 1 был внесен Павлик Морозов, отважно разоблачавший преступления кулаков против советской власти и подло убитый ими за это. Когда в результате «перестройки» власть в стране захватили выразители кулацкой идеи, Павлик Морозов, естественно, оказался одним из первых, кого те решили свергнуть с пьедестала. Особенно отвратительным и циничным в данном случае является то обстоятельство, что бессовестно поливать ложью и шельмовать стали ребёнка. Больше всех неистовствовали вчерашние диссиденты, дорвавшиеся до долларовой кормушки. Вот как, например, бесновалась жена музыканта Ростроповича певица Галина Вишневская: «И появляется достойнейший образец для подражания — двенадцатилетний предатель Павлик Морозов, “геройски павший в классовой борьбе”, удостоенный за своё предательство памятников, портретов, прославленный в песнях и стихах, на которых будут воспитываться следующие поколения. Павлик Морозов, которого и сегодня миллионы советских детей славят за то, что он донёс на собственного отца и деда. Как в гитлеровской Германии учили немецких детей доносить на своих родителей, так и у нас в России начали сознательно воспитывать поколение стукачей, уже начиная со школы».