В 2005 году Юрий Михайлович Батурин, который владеет английским, шведским, японским, французским, немецким и сербохорватским языками, опубликовал книгу о своем отце «Досье разведчика: опыт реконструкции судьбы». «Честно говоря, я не думал, что буду когда-нибудь писать книгу об отце, понимая всю секретность данных о более чем половине его жизни, — сказал Юрий Михайлович на встрече в Ассоциации ветеранов внешней разведки. — Однако он сам написал несколько автобиографий в разные годы — в том числе одну подробную на 15 страницах в последние годы своей жизни для меня и моего брата. Я добавил туда некоторые дополнительные сведения — а было их очень мало. Но, по счастью, еще школьником, учась в 9—10 классах, я записывал рассказы отца. Особенно в то время, когда мы вместе смотрели премьеру фильма “Семнадцать мгновений весны”. Этот фильм консультировал Михаил Иванович Филоненко, хороший друг отца. Кстати, именно отец готовил Филоненко к латиноамериканской командировке. А когда Филоненко вернулся, то его пригласили консультировать фильм “Семнадцать мгновений весны”. Кстати, жена и боевой товарищ Михаила Ивановича Филоненко — Анна Фёдоровна Филоненко-Камаева — послужила прототипом радистки Кэт. Отец же отказался быть консультантом, потому что считал, что, подписав расписку о неразглашении, он не имеет право никому и никогда рассказывать что-либо из своей жизни. Фотографироваться он тоже не любил — он делал фотографии только в фотоателье КГБ СССР на документы. Очень хорошо помню, как во время просмотра фильма он говорил: “А вот так быть не может!” Нередко мы ходили в гости к Филоненко, которые жили на проспекте Мира. Я очень хорошо помню и Михаила Ивановича, и Анну Фёдоровну. Бывало, я записывал рассказы отца о них, а иногда и о нем самом. И постепенно я начал добавлять эти записи к той его автобиографии, которую он написал для нас с братом. Вначале этого было мало — но в 2000 году часть архивных данных рассекретили. Вышел сборник Кабинета истории внешней разведки, в котором уже было что-то и об отце. После этого мне позвонили из издательства “Молодая Гвардия” и попросили написать книгу о нём. Я обратился в СВР с просьбой предоставить мне документы, и мне предоставили большую подборку соответствующих материалов. А пограничники просто разрешили мне приходить в Центральный пограничный архив ФСБ России в Пушкино, где я день за днем знакомился с делами. И по мере того, как я сидел и читал все эти бумаги — я проживал жизнь своего отца. Но самую большую помощь мне оказал Сергей Вадимович Степашин, директор ФСК, затем ФСБ, затем министр юстиции, министр внутренних дел, Председатель Правительства России и с 2000 года — председатель Счётной палаты Российской Федерации. Он дал мне возможность ознакомиться с личным делом моего отца. Это было что-то невероятное: я сел за стол, передо мной эта папка — и я не мог открыть первую страницу. И я понял, почему — ведь я прочитаю там много такого, о чем сам отец не знал. Я спрашивал себя: а захотел бы он, чтобы кто-то прочитал это? Но я все же начал читать и постепенно проживал его жизнь. Вот так родилась эта книга, в которой речь идет не только об отце, но и о людях, о поколении, с которым он работал. Ведь всё, что он делал, он делал не один. И мне кажется, что мне удалось остаться объективным. Мне также помог Павел Георгиевич Громушкин — он в годы войны изготавливал документы для Абеля, Судоплатова, Феклисова и других советских разведчиков. Он сам вышел на меня, позвонил мне, когда в 2000 году многое рассекретили, и сказал, что работал с моим отцом. Мне кажется, что книга получилась, потому что она оказалась востребованной среди профессионалов. Уже после того, как она вышла, мне звонили те, кто работал с отцом, приглашали встретиться и рассказывали о нем. И я узнал еще много нового. Например, что одним из важных результатов отца во время войны было то, что он вскрыл сепаратные переговоры с нашими союзниками, англичанами, которые велись из Венгрии. И мне написал венгр, который оказался сыном венгерских супругов, которые помогли отцу получить этот результат. Он сказал, что мама его умерла и оставила записку с одним словом: “Миша Бакланов”. Это был псевдоним моего отца. Потом мы с ним встречались, я помогал ему найти сведения о его родителях».
— Юрий Михайлович, Ваш отец пришел в разведку в 1939 году. Обычно считается, что в это время разведка была «выкошена» Сталиным и срочно восполняли недостающие кадры. Состав разведки действительно поменялся. Но означает ли это, что она была ослаблена? А может быть, «коминтерновские» кадры уже не соответствовали новым задачам?
— Я не могу утверждать, что новые кадры набирали в связи со сменой задач. В разведке всегда нужны новые кадры. В какой-то момент старые могут быть раскрыты, причем целыми резидентурами. А подготовленных людей в то время было не так много — и их бросали то в Китай, то в Германию, где был жесткий контрразведывательный режим и людей все-равно раскрывали. Восполнить это можно было только подбором толковых людей, которые не светились здесь, в Москве. С другой стороны, отец всегда хотел учиться. Так что здесь наложился целый ряд факторов. Кстати, он хотел изучать фарси с прицелом на Иран. Но ему ответили — ты уже практически говоришь, жил в Азербайджане, просто тебе нужно поставить правильный турецкий.
— При этом нужно признать, что пришедшая в 1938–1939 годах новая плеяда разведчиков под руководством Фитина, Судоплатова и Эйтингона внесла колоссальный вклад в Победу не только в Великой Отечественной, но и холодной войне. Но все же во главе всех их стоял Берия, начинавший на Кавказе. И Пётр Васильевич Федотов, возглавивший в 1938 году контрразведку, тоже начинал на Кавказе. Не означает ли это, что и ваш отец пришел в составе «кавказской группы»?
— Относительно Берии я могу сказать, что отец его видел. Первый раз, когда папа был порученцем у Джапаридзе. И он, конечно, Берию запомнил. Более того — и этого нет в моей книге «Досье разведчика» — еще раньше, до революции, Берия ухаживал за старшей сестрой отца. Её звали Вера. Об этом мне рассказали позднее, это как бы следствие выхода книги. Он пытался за ней ухаживать, но получил от ворот поворот. Поэтому какое-то воспоминание, скорее негативное, у него могло быть. Вот это факт. При другом повороте он мог бы стать моим родственником. Но у Веры тогда уже был жених, и она Берию сразу отвергла.
— И как это он потом не расстрелял и её, и брата в годы репрессий. Если придерживаться «мемориальной» логики, это было совершенно неизбежно. А он не только не расстрелял их, но и помог снять необоснованные обвинения с их младшего брата Александра. С другой стороны, ведь вся внешняя разведка — 5-й отдел ГУГБ НКВД — была невелика, порядка 450 сотрудников, включая загранаппарат. Из них в 1937–1938 годах было уволено, нередко с последующим арестом и расстрелом, 275 человек. Таким образом, если говорить о новом бериевском наборе, то речь шла о нескольких сотнях человек. И Берия, обладавший феноменальной памятью, наверняка знал каждого.
— Я, конечно, ничего не могу утверждать, но, наверное, он посмотрел их дела — что-то вспомнилось из молодости. И сыграло свою роль — возможно даже положительную. К тому же у отца был огромный опыт. Он поработал в отделе военной контрразведки, а затем в пограничной разведке. В Пограничной академии ФСБ, предшественницей которой была Высшая пограншкола ОГПУ, в экспозиции их музея представлен и отец, — при обсуждении книги особо отметили, что в ней рассказывается и о пограничной разведке — теме, мало раскрытой в литературе. И когда он уже работал в Турции, контрразведывательный опыт сыграл большую роль, потому что он видел систему конспирации, организацию получения и передачи информации глазами не только разведчика, но и контрразведчика. Он очень тщательно изучил турецкую контрразведку и перестроил всю работу резидентуры — я читал некоторые его доклады. Отец очень гордился тем, что за время работы за кордоном он не потерял ни одного помощника. Более того, некоторые из них там еще долго работали после его отъезда из страны.
— Мне кажется, что все это свидетельствует о высочайшем уровне Берии в подборе кадров.
— Безусловно. Причем в очень сжатые сроки. Например, Фитин стал руководителем разведки, не проработав в ней и года. То же самое отец — за год он вырос до резидента. А Лягин, Квасников, Молодцов, Кузнецов, Кудря? Все это попадания в «десятку».
— Кроме того, мне бы хотелось выделить в судьбе Вашего отца тот факт, что он причастен к подвигу 26 Бакинских комиссаров. И пусть сейчас известно, что среди расстрелянных не все были комиссарами, что туда попали и их охранники — но это яркая страница нашей истории, так же, как и подвиг 28 Панфиловцев. Вспоминал ли Михаил Матвеевич об этом в разговорах с Вами?
— Да, на него огромное впечатление произвела личность Джапаридзе. Отец обращал мое внимание на отношение Джапаридзе к людям, с которыми тот работал. Он ощущал свою ответственность перед ними и заботился об их судьбе. Если бы Джапаридзе не приказал ему бежать с парохода и забрать товарищей, то они оказались бы среди расстрелянных. И отец на всю жизнь запомнил, что в юности ему спас жизнь человек, который был его руководителем. Это был урок, как нужно относиться к своим помощникам. И отец так же относился к тем, с кем работал. Он гордился не тем, что он добыл какие-то секреты, а тем, что он никого не потерял. Отца даже раздражало слово «агент». Он говорил: «Ну, какой агент? Помощник». Понятие «агент» применимо к деловым отношениям, к которым работа чекиста не сводится. Чекиста отличает забота о своих помощниках.
— И в продолжение темы формирования личности разведчика. В своей книге Вы пишете, что когда Михаил Матвеевич пришел в разведку, его готовил Сергей Михайлович. Возможно, это Шпигельглас. В какой-то момент Сергей Михайлович произносит потрясающие слова о сути работы разведчика. Вот они: «…Разведка — это образ жизни, образ мышления, в конце концов — судьба. Прикажут — и вы забудете своё имя, станете другим человеком. Встретите старого товарища и скажете ему: “Извините, мы с вами незнакомы”. Захотите жениться и будете долго ждать разрешения, но не факт, что получите. А может быть, вам назначат жену. Иногда вы будете замечать, что за вами следят (я имею в виду не за кордоном, а здесь, в Москве)… У вас будет мало друзей, гораздо меньше, чем вам бы хотелось. У вас будут проблемы с родственниками, которые знакомятся, женятся, живут и работают так, как сами считают нужным. Кстати, они не будут знать точно, где вы работаете. А тех, кто будет знать, вы сами перечислите, и их список будет в вашем личном деле. Разумеется, они будут под особым присмотром. Вы перестанете верить даже близким людям и будете обижать их подозрительностью просто автоматически, по профессиональной привычке. Вы будете проверять и перепроверять всё, забыв, что такое верить. И всё это только для того, чтобы однажды, ну, может быть, дважды добыть действительно важные сведения, которые в трудную минуту помогут нашей стране. О судьбе других ваших сообщений вы сможете только догадываться. Вы будете уезжать на годы и, возвращаясь, не узнавать своей страны. Те, кто был младше по званию, за это время станут начальниками и будут снисходительно похлопывать вас по плечу. Вы увидите, что вас награждают, но не доверяют. Вы столкнётесь и с героизмом, и с подлостью, и с предательством. А когда действительно наберётесь большого опыта и захотите отдать свои знания государству, окажется, что вы государству не нужны. Впрочем, не стоит забегать так далеко вперед. Мы долго не живем…»