И тут помощь пришла, откуда я совсем ее не ждал.
– Я видел, как мисс кивнула на словах «ты убила Элизабет». Уверен, это считается, – сказал знакомый звонкий голос.
Мы обернулись. Дверь была слегка приоткрыта, и в нее просунулся сначала нос Робина, а потом и весь Робин с неизменной книжечкой в руках. Ни за что не поверил бы, что буду так рад его видеть.
– Я подслушивал с того момента, как вы ушли наверх, а когда мог, еще и подсматривал, – сообщил он и бережно вытер перо тряпкой. – Джон, у тебя действительно нюх на сенсацию! А ты, Лиам, просто лопух.
Он зашел в комнату и наставил на Нэнси измазанный чернилами палец.
– А ты мне сразу не понравилась. Терпеть не могу женщин, которые пользуются своим полом, чтобы вертеть мужчинами. – Он закатил глаза и тонким голоском передразнил: – «Ах, я такая слабая и возвышенная, все на помощь, а то я сама и шагу ступить не смогу!» Пф-ф!
Нэнси глянула на Робина с неприязнью, и Лиам сжал ее руку.
– Дорогая, не слушай, – страстно прошептал он. – Мы поженимся, и тебя никто уже не обидит. Я буду беречь тебя, как сокровище.
– Я бы такое сокровище врагу не пожелал, – фыркнул Робин.
Тут на лестнице застучали шаги, и в комнату, робея, просочились четыре констебля. Находиться в спальне юной баронессы им было очень, очень неловко: они переступали с ноги на ногу, озирались и нервно мяли в руках фуражки с британской короной. За ними вошли Мур и толстяк, а последним – барон, которого Молли вела под руку. Я обрадовался, хотел улыбнуться, но улыбки не получалось. Мне вдруг стало тяжело дышать. Мое бедное сердце столько раз сегодня пыталось биться быстрее положенного, что теряло последние силы.
– Это все неправда, – взмолился Лиам. – Нэнси тут всякого наговорила, но это неправда! Мертвец у нее признания поцелуем выманил. У него… ну… магия потусторонняя.
– Поцелуем?! – прошипела Молли. – Джон! Меня не было пять минут!
Я виновато пожал плечами, мысленно отметив, что она назвала меня по имени, – такое бывало всего пару раз за все время нашего знакомства.
– Детектив Мур, – выдавил я, сам себя еле слыша. – Нэнси призналась в убийстве Элизабет. Прошу, расскажите все. Мне немного… – Я нащупал рукой стену и прислонился к ней. Да что ж такое, почему так тяжело говорить! – Кирана убил… его учитель. Это были вы? Я обещал… матери Молли… скажу ей… что с ним… произошло.
Мур хмуро посмотрел на меня. Выглядел он по-прежнему так себе, и, наверное, поэтому в его глазах мелькнуло сочувствие. Мы могли бы образовать братство под названием «Еле стоим на ногах». Он глянул на Молли, потом снова на меня.
– Я не убивал Кирана, – пробормотал он. – Я не хотел ему зла, поверьте! Но все так… так запуталось. Вы представить не можете, на что ты готов ради… ради…
– Любви, – обреченно подсказал я, и Мур отрывисто кивнул.
И снова она! За эти дни мне в который раз пришло в голову, что любовь есть у всех вокруг, куда ни глянь. Я утешил себя тем, что, будь я жив, тоже стал бы полноправным участником бесконечных любовных драм, которые каждый день разворачиваются в нашем мире.
– Не говори им ничего, – умоляюще прошептала Нэнси, сжимая руку Лиама, но глядя только на Мура.
– Ты не видишь, Нэнси? Все кончено. – Мур устало глянул на меня. – После той случайной смерти виконта мы начали тайно встречаться. Нэнси якобы ходила на заседания книжного клуба, все знали, как она любит читать. Я был ослеплен ее красотой, и раскаянием, и… Я сирота, меня никогда не любили, а тут вдруг оказалось, что мы жить друг без друга не можем с первого взгляда, с того момента, когда я пришел в этот дом из-за гибели жениха Элизабет. Нэнси так интересовалась моей работой, всеми этими смертями, убийствами… Я… я должен был понять, что это не к добру, но не понял. Злился из-за дела Амелии Макартур, знал, что она убила мужа, а доказать не мог. Рассказал Нэнси про эту змею Амелию, про то, что виновные женщины уходят от правосудия чаще мужчин, – дескать, прямо как ты. А через неделю, семнадцатого ноября, Амелию нашли мертвой. Я сразу, сразу понял, чьих это рук дело! У меня глаза открылись. Нэнси призналась мне, плакала, говорила, сама не знает, что на нее нашло, и я поверил, но… но… Но через два месяца все повторилось. Я открыл ящик Пандоры, а закрыть его уже не смог.
– Чего за ящик? – шепотом спросила Молли, тронув мою руку.
Барона она уже усадила на стул и теперь держалась поближе ко мне – видимо, за историю с поцелуем я был прощен. Я вдохнул поглубже. Надо продержаться еще немного.
– По легенде, там… были заточены… все несчастья мира. Если открыть его, они… вырвутся на свободу, и закрыть его уже… невозможно.
– Если вы поняли, что Нэнси убила Амелию, зачем рассказывали ей про остальных преступниц? – спросила Молли, требовательно уставившись на Мура. – Она ведь потом еще не меньше четырех женщин убила!
– Я не рассказывал. – Мур вяло мотнул головой. – Она откуда-то узнавала сама.
– Откуда-то? Никто даже не предположит, что я газеты читаю? – гневно спросила Нэнси, и все повернулись к ней. Похоже, она совершенно не выносила, когда кто-либо сомневался в ее уме. – Там пишут обо всех судебных процессах, печатают портреты подсудимых!
– Это правда, – ввернул Робин.
– Я начала искать дела, в которых обвиняли женщин, смотреть результаты судов. Записывала имена тех, кого оправдали. Там были рисунки полицейского художника. Я выбирала тех, кто похож на маму. Вела список таких же подколодных змей, как моя мать, – горько сказала Нэнси. – Нанесли удар и скрылись? Не от меня! Ничего плохого я не делала, я наказывала виновных.
– И с чего вы так в этом уверены? – спросил я.
Нэнси, похоже, решила, что молчать уже бессмысленно: Мур ее выдал, и она бросала на него взгляды, полные недоумения, обиды и злости.
– С того, что, будь они невиновны, их не пугали бы мои письма с требованием денег за молчание, – отрывисто пояснила Нэнси. – Если отвечали и приходили с деньгами, значит, виноваты.
– Вы приглашали каждую из них на праздник семнадцатого числа, – понял Робин. – С ума сойти! Снова и снова повторяли самый ужасный момент своей жизни, только на этот раз уходящая белокурая женщина оказывалась в вашей власти!
– Мир без них немного потерял, я все-таки разумный человек, – сухо ответила Нэнси. – Они были убийцами. Так же, как…
Она не произнесла «моя мать», но я и так понял. Слова «я куплю вам яблоки в глазури» с последующим исчезновением могут быть не менее смертоносны, чем нож.
– Я умолял Нэнси остановиться, грозил выдать ее полиции, она плакала, говорила, что любит меня, что это в последний раз, а потом все повторялось заново, – монотонно проговорил Мур. – Однажды она пришла вся в слезах, сказала, что девушка, которую она наказала, оторвала у нее кусок воротника. Вбила себе в голову, что по обрывку ткани ее найдут. На это убийство выезжал другой детектив, не я, и он ничего не нашел, но Нэнси настаивала, и я пошел искать. Она обещала, что никого больше не тронет, если я только верну ей этот обрывок. – Мур дернул головой так, будто движением пытался отогнать воспоминания. – Когда я пришел на место убийства, там был молоденький мальчишка, и он этот обрывок уже нашел. Он был влюблен в погибшую девушку, хотел выяснить, что с ней произошло. Его Изабелла, скорее всего, отравила свою невыносимую тетку. Мы ее за это арестовали парой месяцев раньше, да суд не смог доказать вину. Кирану я не стал этого говорить – он был влюблен, страдал, мне ли этого не понять! Пришлось наплести, что я частный сыщик, что подозреваю промышленника Каллахана, чьи товары по всему городу расхваливают. Но обрывок ткани он мне тогда не отдал, поэтому я встретился с ним снова, и снова, и продолжил встречаться даже после того, как он все же доверил мне хранение этого несчастного лоскутка. Он так хотел научиться сыскной работе! Сообразительный, храбрый, из него вышел бы отличный детектив.
Молли улыбнулась, и я никогда еще не видел на ее лице такой улыбки – туманной, хмурой и мягкой, как заря, проглянувшая сквозь тучи.
– Нэнси начала ревновать, что я провожу свободное время с кем-то другим, – хмуро продолжил Мур. – Выследила, как мы с Кираном встречаемся и я учу его вести расследование. Сказала, что я ее предал. А потом успокоилась, вручила мне книгу, чтобы я передал мальчику, ведь чтение – свет культуры. Даже потрудилась подписать ее якобы от моего лица. Я не любитель книг, но Кирану подарок понравился. Упросил меня учить его читать по ней. – Мур болезненно скривился. – У меня нет детей, а его отец давно умер. Я привязался к нему всей душой. И вдруг Киран исчез. Я понятия не имел, какая у него фамилия, искал по всему городу, но только через пару месяцев выяснил, где он жил. Расспросил соседей и узнал, что он умер – якобы от лихорадки. О, я сразу понял, кто к этому руку приложил! Но она так убедительно твердила, будто не понимает, о чем речь, и я поверил. Зря, да?
Он отчаянно уставился на Нэнси. Та спокойно смотрела в ответ.
– Я просто проследила за ним после одной из ваших встреч, – бесстрастно сказала она. – Ты сам виноват, Шеймус. Я думала, ты мой. К чему тебе было так носиться с этим оборвышем? Я пошла за Кираном, пробралась в его дом и отравила страницы книги мышьяком. Киран слюнил пальцы, когда переворачивал страницы, – варварская привычка. Я надеялась, что он будет читать, Шеймус, с тобой или без тебя. Потому что никто, никто больше меня не бросит. В детстве я себе в этом поклялась.
Мур шагнул было к ней, но толстяк, в потрясенном молчании слушавший нас все это время, остановил его.
– Я скорбел, – выдавил Мур, вздрагивая всем телом. – Искренне. Перестал видеться с Нэнси, ушел в работу. И убийства прекратились. Восемь месяцев никаких подозрительных смертей, я думал, все закончилось. А потом она начала снова.
– А ты снова не доложил, – выдохнул толстяк. – Шеймус, ты наш лучший детектив, я поверить не могу! Как ты мог?! И зачем, зачем ты сегодня сказал, что ты убийца? Да, ты согрешил, но кровь на руках у этой гадюки, а не у тебя!