отвальная получилась достойная…
Он выходит из комнаты, а я, выпустив воздух, скопившийся в легких, так сильно дергаю ногой, что шнурок лопается, и я заваливаюсь назад, со стуком шмякаясь на чердачный пол. Потом я поднимаюсь не сразу, чувствуя некоторое онемение в членах.
Чуть позже я проверяю телефон. От папы ничего нет. Ни эсэмэс, ни имейлов, ни сообщений в мессенджере.
То есть вообще ничего. Хотя бы что-нибудь. Я, глупая, думала… А что вообще я думала? Что он напишет: Эффи, дорогая, мы по тебе скучаем, приходи сюда? Он, вероятно, опять собирался написать насчет переадресации корреспонденции. Теперь у нас так.
Наконец я поднимаюсь, слегка пошатываясь после своего атлетического подвига. Я чувствую себя полностью выжатой и вдруг отчаянно хочу, чтобы рядом оказался человек, с которым я могу поговорить о том, что действительно имеет значение. Это моя сестра, которая несчастна и, вероятно, нуждается в моей помощи, пусть даже сама не осознает этого. И я иду к Бин.
– Пойдем на прогулку, – говорю я, снова заваливаясь к ней в комнату. – Еще рано. До бранча уйма времени.
Вести беседы в помещении – не вариант. Этот дом – как дырявое решето, обязательно кто-нибудь подслушает.
– На прогулку? – Бин с ошарашенным видом выглядывает из-под одеяла.
– Я хочу попрощаться с садом, – импровизирую я. – А ты постоишь на стреме. И проснешься. Давай, поднимайся!
Полчаса уходит на то, чтобы выманить Бин из постели и заставить одеться. Наконец мы выбираемся в коридор – кругом ни души, поэтому мы короткими перебежками спускаемся вниз и без происшествий выходим через парадную дверь. В нижнем саду Бин степенно движется по лужайке, а я перемещаюсь от куста к кусту, и наконец через ворота мы выходим в поле, где я выдыхаю. Мы шагаем по высокой траве, и мой дух начинает воспарять. День теплый, небо синее, все в туманной дымке. Кузнечики стрекочут, трава пестрит полевыми цветами.
– Бин, – наконец говорю я. – Знаю, ты думаешь, что я не могу помочь, но это не так.
– Что ты имеешь в виду? – озадаченно спрашивает Бин. – Помочь в чем?
– Ты плакала вчера. – Я легко касаюсь ее руки. – Дважды. И я знаю, ты сказала, что не хочешь говорить об этом…
– Потому что не хочу, – перебивает меня Бин. – Знаю, ты хочешь помочь, но ты не можешь. Так что спасибо, Эффи, и давай оставим это. Присядем?
Обескураженная, я сажусь в высокую траву, напоенную летними ароматами. Божья коровка ползет по травинке, падает, а затем снова поднимается с другой стороны. Может, последовать ее примеру и попробовать другую тактику?
– Но, Бин, тебе может стать легче, если ты выскажешься, – закидываю удочку я.
– Не станет, – глядя в небо, говорит Бин.
– Но ты не знаешь, пока не попробуешь.
– Я знаю.
Вот! А еще говорят, что я упрямая.
– Ладно, – говорю я. – Если передумаешь, то я рядом. – Я обхватываю руками колени и смотрю в глубь поля, где взлетает стая птиц – у них идеальная синхронность, как в хорошо отлаженной семье, которая не хранит миллион секретов.
– Хочешь потрясающую новость? Только мне об этом знать не положено.
– Давай.
– Ромилли беременна.
– Что? – Бин буквально подкидывает в воздух. – Она… Откуда тебе известно? Она тебе сказала?
– Ты серьезно? – Я закатываю глаза. – Думаешь, мы с Ромилли закадычные подружки? Нет, я увидела вчера вечером через чердачный люк. Гас нашел тест-полоску в мусорном ведре у них в ванной. И вид у него был…
Я замолкаю, потому что выражение лица Гаса навсегда врезалось мне в память, но, как передать его словами, я не знаю. В нем было что-то слишком личное, слишком болезненное. Мне не следовало этого видеть.
– Потрясенный, – наконец резюмирую я. – Он выглядел потрясенным. Не знаю, сказал ли он уже Ромилли о том, что в курсе. – Я смотрю на Бин, ожидая реакции, но у нее, похоже, нет слов. – Они, конечно же, разберутся, – успокаивающе добавляю я. – Не переживай, Бин.
– А он… – Она сглатывает, облизывая пересохшие губы. – Там был… один тест или больше?
– Один тест или больше? – недоуменно спрашиваю я. – Не думаю. В ведре было пусто. Думаешь, Ромилли сделала бы десяток тестов? А что, пожалуй, ты права. – Я издаю смешок. – Это вполне в ее духе.
– Это мой, – перебивает меня Бин.
Мгновение кажется, что горизонт покачнулся, и я опираюсь о землю, потому что…
Бин?
Бин?
– Вчера я пользовалась их ванной, – слабым голосом говорит она, глядя прямо перед собой. – У меня туалет… ты знаешь…
– Сломан, – на автопилоте подсказываю я.
– Точно. Потом я бросила полоску в ведро. Я была в таком состоянии, я не соображала… Я не соображала… Какая я идиотка, нужно было ее завернуть и бросить в кухонное ведро… – Она сокрушенно обхватывает голову руками, и я выхожу из ступора.
– Бин, погоди! Какая разница, куда ты ее бросила… Бин… о господи! – Я обнимаю ее и крепко прижимаю к себе. У Бин будет ребенок! Я не знаю, от кого… но это не важно. Это не имеет значения.
На самом деле, конечно, имеет.
– Каким образом? – Я поднимаю голову. – Точнее, от кого? От того парня, о котором ты говорила?
– Да-а. – У Бин дрожит голос, она снова не в состоянии сказать ни слова. – Он… он… – Она шарит в кармане, достает телефон и находит фотографию симпатичного парня в непромокаемой куртке. У него темные кудрявые волосы и добрые карие глаза. Бин молча пролистывает фотографии, на которых они с сияющими улыбками сидят в кафе и у реки. Гуляют. Вдвоем.
– Он… классный? – неуверенно говорю я, потому что не знаю, как все обстоит на самом деле.
– Да. Он… – Бин сглатывает. – Но мы встречаемся всего несколько недель, и вот, пожалуйста. Я только вчера узнала и была в полном шоке.
– Ты поэтому плакала в саду? – рискую предположить я, и она молча кивает. – О, Бин. – Я стискиваю ее руку. – Что бы ты ни решила…
– Я оставлю ребенка, – решительно говорит она. – Но… – Она смотрит на телефон.
– Он знает? – осторожно спрашиваю я.
– Да. Я была в такой панике, что не могла оттягивать. Я позвонила ему… – Она снова замолкает.
– И что он сказал? – спрашиваю я, готовая в случае чего стереть этого типа в порошок.
– Он повел себя честно. – Бин вытирает нос. – Ему нужно время. Он не такой, как Хэл. Он сказал, что при любом раскладе будет меня поддерживать, но хочет подумать… Что в любом случае он будет выкладываться на сто процентов. У него уже есть ребенок, – добавляет она. – Так что он уже… Но он не женат, – поспешно поясняет она. – Он в разводе. Он веселый и… умеет готовить, – не к месту сообщает она. – Он архитектор. И рисует! – Она прокручивает вперед и показывает рисунок дерева. – Это его. И это… и это…
– Потрясающе, – говорю я, имея в виду не рисунки, а любовь, сияющую в ее глазах.
– Но ребенок… – Такое ощущение, что она не в силах додумать это предложение. – Просто… Его не предполагалось…
Она замолкает, и какое-то время мы просто сидим в молчании, а ветер шелестит высокой травой.
– Как знать, – тихо говорю я.
Ребенок Бин. Я не могу представить, чье еще появление в этом мире способно сделать его краше. И тут мне вдруг приходит на ум:
– Но ты пила шампанское! И вино…
– Я не пила, – говорит Бин, закатывая глаза. – Я делала вид, чтобы не приставали с расспросами: «О, Бин, ты не пьешь, а почему?»
– Ну, меня ты провела, – поражаюсь я. – А знаешь, ты гораздо хитрее, чем кажешься.
– Прости, что скрытничала, я просто была не в состоянии говорить об этом вслух. – Она мило улыбается мне. – Но сейчас, после разговора с тобой, Эффи, мне действительно стало лучше. Так что спасибо.
– Хорошо. – Я порывисто обнимаю ее. – И все-все, что смогу, я сделаю…
Витамины для беременных, уже думаю я. Беру на заметку.
– Я только тебе одной рассказала, – говорит Бин. – Больше никто не знает, кроме…
– Кроме Гаса, – внезапно доходит до меня. – Он думает, что это его ребенок.
– О боже.
Мы в ужасе смотрим друг на друга, и, судя по всему, наши мысли движутся в одном направлении.
– Надеюсь, он не сделал предложения или подобной глупости? – со страдальческим выражением произносит Бин. – Ему нужно сказать. Срочно.
– Предоставь это мне, – сразу говорю я.
– Да ладно, я сама. – Бин уже поднимается на ноги, но я твердо кладу руки ей на плечи.
– Остановись, Бин. Это сделаю я. Я беру это на себя. А ты посиди и отдохни. За Гаса не переживай, переживай за себя и… – Я осекаюсь и, переведя взгляд на ее живот, чувствую, как во мне поднимается волна любви. Внутри Бин растет крошечная матрешечка, и мне вдруг отчаянно хочется защитить ее. Их обеих.
– Ну… ладно, – смиряется Бин.
– Семья меняет конфигурацию. – Я замолкаю, осмысляя сказанное. – Она меняет конфигурацию во всех отношениях. Но это самое важное. – Я указываю на ее живот. – Так что позволь мне взять это дело на себя.
– Спасибо, Эффи. – Бин благодарно улыбается мне. – Я действительно чувствую себя слегка не в форме. Пожалуй, вернусь к себе и вздремну.
– Кстати, а как его зовут? – Я киваю на телефон, когда мы идем назад по полю.
– Адам, – ласковым голосом произносит она.
– Мило, – улыбаюсь я.
Гляди у меня, Адам, тут же мысленно транслирую я, будешь козлиной, огребешь по полной программе.
Мы возвращаемся к дому, опасливо двигаясь вдоль подъездной дорожки. Кейтеринг уже здесь, на лужайке накрывают бранч – стол застелен белоснежной скатертью, над ним на шестах натянуты флажки.
– С каким размахом, – бормочу я, закатывая глаза. – Что подадут на бранч – жареного гуся?
– Одному богу известно, – говорит Бин. – Погоди! Кто-то идет.
Я поспешно скрываюсь за деревом, а Бин замирает, делая вид, что роется в телефоне. В этот момент из дома выходит официант и направляется к припаркованному фургону.
– Доброе утро! – весело приветствует она, и он, не сбиваясь с шага, кивает в ответ. Когда официант удаляется на безопасное расстояние, мы продолжаем движение, на цыпочках ступая по гравию, и вдруг Бин пробивает на истерическое хихиканье.