– Скрипка всмятку! – докладываю я.
– Этого не может быть, – диким голосом произносит Гас, выбираясь из машины. – Этого просто не может быть. Как меня угораздило оставить их на крыше? – В этот момент брякает телефон, и он страдальчески смотрит на экран. – Ромилли пишет, что я могу поприсутствовать на занятии, если хочу.
– Это будет звездец, – говорю я, кусая губу.
– О боже. – Гас оглушительно хохочет, как будто давая выход невыносимому напряжению, копившемуся на протяжении многих месяцев, и стискивает голову руками. – О боже.
И вот мы так стоим, и тут у обочины останавливается машина, из нее появляется пожилая дама, а следом за ней – подросток.
– Мы все видели, – говорит бабуля. – Какая досада! – Она хлопает Гаса по подрагивающему плечу, как бы утешая его. – Но, к счастью, моему внуку удалось кое-что спасти.
– Дорога была свободна, – говорит мальчик, – я поднял, что смог.
Он сует в руки Гасу охапку сплющенных деревяшек и спутанных струн, и тот безмолвно смотрит на них.
– Спасибо, – наконец выдавливает из себя Гас. – Это пригодится.
– Может, удастся починить? – на полном серьезе интересуется бабуля. Она дергает за струну, которая издает скорбный звук. – В наши дни чего только не делают.
– Возможно. – Кажется, еще чуть-чуть, и Гаса снова прорвет. – Ну… мы разберемся. Вы очень помогли.
Когда бабушка с внуком уезжают, мы опускаемся на обочину, Гас бросает в траву деревяшки и комок струн и поднимает глаза к небу.
– Ну вот, порядок, – говорит он. – Думаю, теперь действительно все кончено.
– Думаю, да. – По примеру недавней бабули я хлопаю его по плечу. – А теперь дожимай. Давай звони.
Глава 15
Через полчаса мы снова въезжаем на дорожку «Зеленых дубов». Гас паркует машину, и мы оба выдыхаем.
– Могло быть и хуже, – мгновение спустя говорю я. – Представь, если бы мы доехали до Клэпема. Тогда ее угроза оторвать тебе голову и скормить ее волкам могла бы осуществиться на самом деле.
– Мне нужно накатить. Нет, дважды накатить. – Гас поворачивается ко мне. Вид у него слегка отчаянный. – Эффс, не допусти такого снова, по рукам? Никогда.
Я не знаю, что он имеет в виду: то ли вляпаться в жуткие отношения, то ли ехать со скрипками на крыше, но я киваю и говорю:
– Конечно. Больше ни-ни.
– У меня такое чувство, как будто я вышел из тюрьмы, – горячо говорит он. – Я вижу… свет. Жизнь снова прекрасна. Светит солнце! – добавляет он, словно только что это заметил. – Посмотри, какой чудесный день! – По его лицу пробегает улыбка, и это так непривычно, что я порывисто обнимаю его.
– Да, – говорю я, – чудесный.
– Я жил в состоянии абсурдного отрицания, – медленно говорит он. – Последние полгода я концентрировался на чем угодно, кроме эмоциональных вопросов. Плюс в том, что это положительно сказалось на моей работе, которая идет великолепно, – добавляет он, вновь обретая присущее ему чувство юмора. – Так что нет худа без добра.
Когда мы выходим из машины, я машинально оглядываюсь по сторонам – не видит ли кто, и Гас недоуменно качает головой.
– Ты что, все еще прячешься? Приходи на бранч.
– Нет, спасибо, – говорю я. – И вообще у меня дела. Хочу поискать матрешек в доме на дереве.
– Ясно. – Он кивает. – Ты, Эфелант, только не пропадай, а? Сообщи на базу, прежде чем свалить.
– Конечно, – киваю я и сжимаю его руку. – Оттянись на бранче.
Я снова оглядываюсь и, убедившись, что слежки нет, осторожно пробираюсь к границе поля. Стараясь быть незамеченной, я перебегаю от машины к машине, хотя их осталось уже совсем немного. Вслед мне доносится мелодия из «Миссия невыполнима» – это Гас развлекается. Тоже мне приколист. Я выхожу сквозь изгородь на большое поле и вдруг ощущаю себя свободной, совсем как Гас. Наконец я могу спокойно шагать. Могу потянуться, не опасаясь быть увиденной.
День прекрасный, небо безоблачно-голубое, и на память приходят воспоминания о том, как я бежала по траве к домику на дереве. В детстве меня переполняло радостное предвкушение, отчаянное желание вскарабкаться по веревочной лестнице и качаться на трапеции. Позже, с Тэми, мы лезли, хихикая, с ковриками и контрабандными бутылками вина.
А потом, само собой, была та мрачная, мучительная ночь, которая закрыла собой все.
Я легко взбираюсь по лестнице, память возвращается к мышцам, затем останавливаюсь на деревянной платформе и окидываю взглядом горизонт. Я вдруг радуюсь тому, что вернулась в это знакомое место в последний раз. Рада находиться здесь, смотреть на этот вид, вдыхать летний воздух. Я собираюсь подняться по ступенькам на верхний уровень, и тут надо мной раздается скрип. От неожиданности я замираю и поднимаю глаза. Тут кто-то есть? Если так, то это, конечно же, Бин. А больше тут никого быть не может.
– Эй! – неуверенно окликаю я. – Бин?
– Эффи? – слышится голос Джо, и меня начинает трясти. Джо?
Он спускается по лестнице, облаченный в элегантную льняную рубашку и брюки – комплект, в котором с ходу угадывается «наряд для бранча».
Поначалу мы оба молчим.
– Привет, – наконец говорю я с прохладцей в голосе. – Я просто…
– Конечно. – Джо, кажется, тоже чувствует себя не в своей тарелке. – Прости. Не буду тебе мешать. – Он медлит, затем добавляет: – Вообще-то я писал тебе письмо. Пытался. Но не закончил. На самом деле я только начал.
– Письмо? – Я сглатываю – О чем?
– Э-э… обо всем, – медленно говорит Джо, осторожно подбирая слова. – Мне нужно многое сказать. Теперь, когда я решился на это. Но трудно понять, с чего начать.
Он выглядит искренне озадаченным, и меня охватывает нетерпение. Мне хочется сказать: Чего же тут трудного? Начни с любого места. Откуда угодно.
Но это, пожалуй, будет звучать агрессивно.
– Я же здесь, – говорю я. – Так что писать не обязательно. Начни с того, где ты был той ночью. С другой женщиной?
Лицо Джо перекашивает от неподдельного изумления.
– Боже мой, это то, что ты думаешь? – Он замолкает, лицо мрачнеет, затем он поднимает взгляд. – Ладно, Эффи, скажу как есть. В тот вечер я был в Натворте.
– Что? – Я округляю глаза.
– Я припарковался в переулке. Когда позвонила мама, я был всего в нескольких минутах ходьбы. Держал руки на руле. Я был… – он на мгновение закрывает глаза, – в оцепенении.
– В оцепенении? – тупо повторяю я.
– Я не мог пошевелиться. Не мог сказать маме, где я нахожусь. Не говоря уже о том, чтобы говорить с тобой.
– Но… почему? – Я таращусь на него, совершенно сбитая с толку, затем восстанавливаю дыхание. – Погоди. Это как-то связано с тем, что ты сказал вчера? О своей тревожности? – Когда он кивает, меня вдруг охватывает беспокойство, потому что я внезапно – запоздало – начинаю понимать. – Джо, что произошло, пока меня не было? О чем ты мне не говорил? Чего я не знаю?
Я замолкаю, тяжело дыша, внезапно отчаявшись собрать картину целиком. Фрагмент за фрагментом. Потому что в ней не было смысла. Совсем.
– Пока ты находилась в Штатах, у меня кое-что случилось на работе, – говорит Джо, и в его глазах мелькает затаенная боль. – Ситуация была мерзотная. Я даже думал, что вылечу с работы. Что меня лишат лицензии. И, может быть, привлекут к уголовной ответственности.
– К уголовной ответственности? – в ужасе повторяю я. – Но… но что…
– В больнице произошел инцидент, – ровным голосом говорит Джо, как будто рассказывает эту историю не первый раз. – Я наткнулся на консультанта, который… – он делает паузу, – употреблял.
– Что употреблял? – тупо вопрошаю я, прежде чем до меня доходит. – А, понятно.
– Он колол себе наркотики, – поясняет Джо. – А затем оперировал. Я, разумеется, обеспокоился и вызвал его на разговор. С глазу на глаз.
– И что он сделал? – нервно спрашиваю я, и лицо Джо искажается.
– В лицо он меня поблагодарил, сказав, что наш разговор принес ему облегчение. Он пригласил меня выпить, назвал ответственным молодым человеком и похлопал по спине. – Следует долгая пауза. – А две недели спустя он меня подставил, обвинив в неправильном назначении лекарства, и фальсифицировал документы, прежде чем я смог доказать свою правоту. Он стал подстрекать родственников пациента подать на меня в суд. Направо и налево кричал о моей «халатности», – голос Джо напрягается. – Он старался меня уничтожить.
Я смотрю на него во все глаза, не в силах пошевелиться, оцепенев от шока. Неужели это случилось с Джо?
– Я был бессилен, – после паузы продолжает он, – и впал в панику. Я не мог соображать. Я был на пределе усталости из-за работы и учебы, и мой мозг перешел в режим аварийного отключения.
– Почему ты мне не сказал? – дрожащим голосом спрашиваю я.
– Я никому не мог об этом рассказать. – Его темные глаза откровенно смотрят на меня. – Не мог, Эффи. Вообще ни одной живой душе. Это было ужасно. Катастрофично.
– Даже маме?
– Особенно маме. – Его снова перекашивает. – Она помогла мне поступить в медицинскую школу. Я не мог сказать ей о том, что того гляди лишусь всего. Порой мне казалось, что придется уехать из страны. Я даже гуглил, куда можно податься. Подумывал о Коста-Рике.
– О Коста-Рике? – У меня вырывается смешок, хотя на самом деле мне хочется плакать при мысли о том, как Джо сидит в полном одиночестве и гуглит, куда ему, опозоренному, уехать на постоянное жительство.
– В мозгах был полный раздрай. Я… вообще не соображал. – Он мотает головой, словно избавляясь от старых мыслей, затем поднимает глаза. – И тут, посреди этого кошмара, ты возвращаешься из Сан-Франциско. Ты счастлива, у тебя все в жизни хорошо. Я просто не мог рассказать тебе о том, в каком я дерьме. Привет, я твой бойфренд, не забыла меня? Прикинь, тут такие дела… Поэтому я сидел, вцепившись в руль, в Натворте в состоянии панического оцепенения.
– Но я бы помогла! – восклицаю я, тяжело дыша от волнения. – Я бы помогла! Я бы сделала что угодно…