ла, что думать. Она была уверена, что день, когда Ратмир наконец появится в усадьбе, станет самым счастливым в её жизни.
Как же она ошибалась.
В то утро в Зазимье пришла настоящая осень. Мелкий бусенец сыпал со вчерашнего вечера, и в воздухе сладко и тревожно пахло мокрыми листьями и грибами. В прошлой жизни Мстиша бы ни за что не высунула на улицу носу в такую погоду, но Кислица, которая, кажется, взъелась на неё, в последнее время всё чаще находила для Мстиславы уроки во дворе. Былое сочувствие ключницы исчезло, и лишь мысль о том, что всё не напрасно, что Ратмир стал меняться к ней, не давала опустить руки. Но его затянувшееся и неожиданное исчезновение совсем выбило Мстишу из колеи, и она едва держалась, чтобы не послать ключницу к лешему.
Вот и нынче старая карга приготовила для неё очередную пытку, заставив стирать засаленные половики на холоде. Мстише пришлось до локтей закатать рукава, и студёная вода в корыте обжигала кожу. Вполголоса бранясь, Мстиша, до сих пор содрогаясь от отвращения и зная, что руки ещё несколько дней будут вонять, несла выстиранную дерюжину обратно, когда увидела Ратмира. Он всходил на крыльцо, где его угодливой улыбкой встречала Кислица. От неожиданности Мстиша остановилась. Не замечая её, княжич со смехом извинялся, что измарал сапоги в лесу и запачкает полы. Старуха, заприметив замершую в отдалении Мстиславу, быстро нашлась и залебезила:
— Не тревожься, княжич. Незванка сейчас тебе мигом сапоги оботрёт. Ну! — грубо прикрикнула ключница, сверкнув глазами на Мстишу. — Что стоишь, али не слышала? Ну-ка, вымой княжичу ноги!
Ратмир медленно повернул голову и через плечо взглянул на неё. Мстислава окаменела; лишь парок отлетел сизым облачком, когда она судорожно выдохнула. На покрытом моросью лице княжича от недавней езды знакомо горел румянец, но глаза его оставались холодными. Он смерил Мстишу равнодушным взглядом и отвернулся. Капли с половика лениво падали в прорехи прохудившихся лаптей.
— Да что ты, дикая пасма, в землю вросла?! — возмутилась Кислица.
Мстиша, у которой не получалось вздохнуть, неловко тронулась с места. Не смея поднять на Ратмира глаз, чтобы снова не столкнуться с колючим, безразличным взором, она на негнущихся ногах доплелась до него. Мстислава опустилась на колени, и понёва тотчас промокла, напитавшись грязной жижей. Всё вокруг стало каким-то странным, словно происходящим не с ней, медленным и подёрнутым мутной дымкой. Она потянулась к сапогам Ратмира, но те вдруг исчезли. Мстиша непонимающе моргнула, и до неё сверху, будто сквозь водяную толщу, донёсся сдавленный голос:
— Не нужно!
Она услышала звук торопливо удаляющихся шагов и подняла голову. Кислица, уперев руки в бока, светилась торжеством.
— То-то же, — с мрачным удовлетворением проговорила она. — Где вороне ни летать, а всё навоз клевать! Ужель и впрямь думала княжича окрутить, ворожейка?
Мстислава с закрытыми глазами сидела на колоде, прислонившись спиной к поленнице. Дождь наконец кончился, но всё кругом вымокло, а волглая одежда не грела. Запах сырых дров вызывал смутные воспоминания, но она не хотела подхватывать эту ниточку, что наверняка приведёт её к прошлому, к которому не было возврата. Она больше не плакала — кажется, все слёзы вышли — и не злилась: винить Ратмира в том, что он не видел в ненавистной ведьме свою жену было несправедливо. Отчего-то Мстиша до последнего надеялась, что он почувствует, что любовь укажет ему правду… Что ж, наверное, не так уж он и любил её. Пришло время трезво взглянуть на свою жизнь и решить, как быть дальше.
— Насилу нашёл тебя! — неожиданно раздался рядом голос Ратмира, и Мстислава вскочила с места, как застигнутая врасплох куропатка.
Ратмир сделал было шаг к ней, но Мстислава, дрожа всем телом, отступила назад, уперевшись спиной в поленницу.
Княжич изменился в лице. Он смотрел на неё со смесью вины и сострадания. Так, словно на птицу, которую нечаянно подстрелил и на мучения которой теперь был вынужден взирать, не зная способа их облегчить.
— Прости меня, пожалуйста, прости! — Он сдёрнул со своих плеч плащ и, быстро подойдя к Мстише, обернул его вокруг её плеч, но совсем не так, как тогда во дворе у Тютки. На этот раз Ратмир не стремился поскорее убрать руки. — Я должен был сразу велеть ей оставить тебя в покое. Я… я растерялся. — В его голосе и взгляде сквозило отчаяние, и сердце Мстиславы сжалось. — Думал, так будет лучше. Будет лучше, если мы больше не станем видеться. И… Отец Небесный, что я говорю. — Он прикрыл глаза ладонью.
Как ни старалась Мстиша сохранять хладнокровие, против воли её губы дрогнули:
— Тебе стоило подумать об этом прежде, чем ты стал наведываться ко мне вечерами! Думаешь, можешь приходить и уходить, когда тебе захочется? Думаешь, можешь пропасть, а потом вот так запросто явиться? Думаешь… — Она задохнулась, не в силах даже в воспоминаниях снова пережить миг, когда старуха заставила её стоять перед Ратмиром на коленях, а он… он ничего не сделал.
— Прости меня, — повторил Ратмир и взял Мстишины руки в свои. Он вздрогнул — от холода или грубости её кожи? — и Мстиславе захотелось вывернуться. Но Ратмир не позволил. — Сколь бы неправильно это не было, но я не могу перестать приходить. Не знаю, как объяснить — я и сам-то не могу понять, — но только рядом с тобой я дышу. — Его глаза лихорадочно разгорались, а слова вылетали скороговоркой: — Всё вокруг стало чужим, всё переменилось. Я словно упал в бурную вешнюю реку и не могу понять, где небо, а где дно. Меня несёт по камням и проточинам, и вот я зацепился за тебя, словно за ветку, склонившуюся ко мне посреди безумного половодья, и не могу отпустить.
Его брови надломились, и у Мстиши защемило сердце.
— Если я отпущу тебя, то утону, — прошептал он.
— Но ты можешь сломать меня, — прошептала она в ответ.
Ратмир покачал головой и осторожно отодвинул рукав, обнажая Мстишино запястье. Она попыталась воспротивиться, но он нежно провёл пальцем по уродливо красневшим рубцам.
— Ты тоже боишься чёрной яростной воды, — проговорил он, и Мстислава в неверии вздёрнула голову. Но Ратмир не сознавал того, как близко к истине оказался. — И я тоже нужен тебе, чтобы не оставаться с ней один на один. — Он поднял глаза от её обезображенной кожи и посмотрел в лицо. — Не гони меня, пожалуйста. Я пробовал не приезжать, не думать о тебе. Но ничего не вышло. Только рядом с тобой я не задыхаюсь. Пожалуйста, — он понизил голос. — Я не прошу много. Я не прошу ничего запретного. Только приходить, только бывать рядом.
Мстиша не могла произнести ни слова, в горле стоял ком слёз. Как она хотела, чтобы Ратмир прикоснулся к ней, как мечтала ощутить его горячие губы… Но мысль о том, что он сделает это, пока она находится в Незваниной коже, поднимала волну дурноты.
Узнает ли он её когда-нибудь?
Вместо ответа она отняла одну руку и положила на его щёку. Ратмир затаил дыхание и несколько долгих мгновений вглядывался в Мстиславу, прежде чем прикрыть глаза, разрешая себе насладиться скупой лаской, скреплявшей их неписанный договор.
***
Грязь тихо чавкала под копытами усталых лошадей, на дорогу то тут, то там торжественно и печально опускались мокрые жёлтые листья. Голоса дружинников негромко журчали, словно ручей, лениво просачивающийся между камнями.
Пахло приближающейся зимой.
— Ратша! — досадливо окликнул его Хорт, и княжич встрепенулся. Он понял, что уже давно не слушает друга, погрузившись в собственные мысли.
— Да, ты прав, заставу следует укрепить ещё одним нарядом, — невпопад ответил Ратмир, но воевода лишь поморщился:
— О заставе мы закончили говорить версты с три назад. Понимаю, что тебе неприятно слушать, но кто-то ведь должен сказать.
Ратмир повернулся к другу, мерно покачивавшемуся в седле, и недоумённо нахмурился:
— О чём ты?
Хорт шумно втянул воздух и резко выдохнул.
— О том, что ты забываешь приличия. Слуги болтают. — Он раздражённо цокнул языком. — Хочешь, чтобы и до жены твоей дошли вести?
— Какие же? — бесстрастно спросил Ратмир. Ещё немного, и Хорт начнёт злиться.
— Не знаю, что происходит между тобой и этой девушкой и знать не хочу, но ты хотя бы потрудился это скрыть!
Ратмир улыбнулся. Интересно, а способен ли был сам Хорт хоть что-то скрывать? Но улыбка княжича тотчас померкла: его друг никогда бы не оказался в таком положении.
— Скрывать мне нечего, — пожал он плечами. — Мы детьми прожили с ней в одном доме семь лет, и разве преступление иногда проведывать её?
Ратмир почти услышал, как Хорт скрежетнул зубами.
— Моё дело предупредить. — Он помолчал, играя поводьями. — Только в толк никак не возьму, Ратша. Тебя дома жена-красавица поджидает, а ты от неё к какому-то потрёпанному воробышку сбегаешь.
Княжич улыбнулся. Что ж, пожалуй, Хорт был прав. Только не к воробышку, а к каржёнку.
Неожиданно прямо на дорогу из кустов с возмущённым криком вылетела сорока, и Ратмир обомлел, точно его ударили обухом по голове. Разрозненные осколки, царапавшие до крови душу, стали вдруг собираться в единое целое.
Каржёнок.
Перед внутренним взором зарябило от вереницы воспоминаний, обрывков снов, разговоров, взглядов. Столько странного происходило за последнее время, что всё трудней было чему-то удивляться. Но когда перед самым его отъездом Мстиша вскользь бросила, что распорядилась отменить приезд своей старой няни, о котором только и было разговоров до того, как всё случилось, он почувствовал что-то неприятное. Словно его погладили против шерсти.
Но если — только если! — предположить, что то, что он боялся облечь в слова даже в уме — правда… Тогда все несоответствия и нелепости получали объяснение, как и раздрай в его душе. Но от мысли, что Мстиша…
Руки сделались холодными и мокрыми. Думать, даже просто допускать мысль о том, что всё это время… Отец Небесный…
Ратмира затрясло. Хотелось немедленно бросить всё, позабыть о наказе отца и развернуть отряд домой. Он должен был сейчас же увидеть её, потребовать объяснений… Но ведь Ратмир столько раз смотрел в глаза им обеим, разве мог он не заметить подлога, если тот на самом деле произошёл? Шуляк умел обратить его волком, и Ратмир не сомневался, что способности волхва простирались гораздо дальше. Но зачем? Как Мстиша могла пойти на такое?