- Я там не живу. В гости к родне еду. Ладно, не буду мешать. Если что, меня Александром кличут. Можно - Сашей или Шурой. Я на всё откликаюсь. В принципе, даже на Алекса... Ну, если разрешит товарищ Юстас.
Она наморщила лоб. Потом вспомнила популярный сериал и улыбнулась. Вот так-то лучше.
- Ладно, отдыхайте. Если что, только позовите...
Я запрыгнул на свою полку и вернулся к книжке. Но уже не читал. Так, страницы просматривал.
Сегодня пятница. Значит, в Тюмени она учится, а на выходные едет к папе с мамой. Вот только как они такого воробышка из-под родительского крыла выпустили? Хотя, если в этом году поступила, успеет ещё нарастить броню за пять лет учёбы. Впрочем, это её трудности. До места доедем, а там - привет родителям!.. Беззащитные пташки - не мой профиль. И без того проблем - лопатой не перекидаешь.
23.
С девушкой мы простились у выхода из вокзала. Имя своё она так и не сообщила. Впрочем, я не настаивал. Там она осталась ждать автобус, а я пошёл пешком. До Надиного дома - меньше двух остановок, а транспорт в эти часы в Илыме ходит не часто. И было очень похоже, что предыдущий отъехал от вокзала совсем недавно.
Когда тринадцать лет назад я покидал родные пенаты, улица Карла Маркса, идущая от привокзальной площади к центру города, казалась многолюдным и широким проспектом, ничуть не уже, чем в Тюмени, куда я часто ездил на областные олимпиады по математике. Сейчас, по сравнению с московскими проспектами, она выглядела на удивление пустынной и безлюдной. Но по-прежнему ухоженной и красивой. И ещё: таких красивых мостиков с фигурными перильцами, перекинутых через придорожные канавы, я не встречал больше ни в одном из городов распавшегося Союза. А повидать их мне довелось немало.
В последний год я иногда подумывал, а не плюнуть ли на всё. Вернуться на родину. Останавливало то, что найти работу по специальности в Илыме невозможно. Метеорологи никому не нужны. Учителем географии в школу? Там, если с детьми возиться не любишь, через год повесишься. А такой тяги за собой не замечал...
За размышлениями я не заметил, как дошёл до Надиного дома. У её подъезда собралось очень много народу. Это курили и переговаривались наши ближние и дальние родственники, друзья и сослуживцы отца и матери. Ну, а как же... Конец рабочего дня. Комиссия по организации похорон в сборе. Я сгрузил на скамейку рюкзак, и началась длительная процедура взаимных приветствий и соболезнований.
Довольно быстро выяснилось, что все они имеют не совсем верное представление о моём социальном статусе и уровне благосостояния. С одной стороны, это было ожидаемо: для нашего городка человек, живущий в Москве и работающий в головной конторе - будь то ГАМЦ или Союзгипроводхоз - величина очень значительная. С другой - родители всегда склонны преувеличивать успехи детей. Особенно тех, что живут вдали от родного дома. И мне пришлось очень внимательно следить за словами, чтобы с одной стороны рассеять заблуждения, а с другой - родителей обманщиками не выставить.
Пообщавшись со всеми, кто был на улице, я снова накинул на плечи лямки рюкзака и прошел в квартиру. Надя что-то обсуждала с двумя нашими тетушками, сестрами отца. Она кинулась мне на шею, рыдая и причитая так громко, будто хоронить предстояло меня самого. Я чувствовал себя полным идиотом. Но трагизма сцены не нарушил, послушно обнял сестру, усадил её на стул и какое-то время бормотал утешительную чушь.
Наверное, я нравственный урод. Но никакого желания плакать, причитать или биться в истерике у меня не было. Наоборот, чувствовал себя замороженным, как американский куриный окорочок. И всё вокруг казалось каким-то диким спектаклем, который к тому же до зубной боли не хотелось досматривать. Наконец сестра перестала плакать, и они вернулись к обсуждению предстоящих похорон.
Речь зашла о религиозных обрядах. Утром, когда тетя Маша была в церкви, священник задал ей вопрос, на который никто из них не знал ответа: крестилась ли наша мама в детстве? Вопрос этот при жизни маме никто не задавал. Родом она не из наших мест. И никого из близких после смерти бабушки у неё не осталось.
- А в чём проблема? - спросил я. - Нужно предоставить какие-то документы?
- Нет, - ответила сестра. - Но будет ли польза от обряда, если он совершён неправильно?
- Не знаю, - пожал я плечами - Но думаю, что Бог, если он существует, канцелярщиной не занимается. И для него образ жизни человека важнее всего остального. Так что можете спокойно сказать, что крестилась.
Все дружно закивали. Похоже, эта чепуха действительно воспринималась ими, как серьёзная проблема. Дурдом, да и только! А ведь ещё несколько лет назад все как один были убеждёнными атеистами. Может быть, я отстал от жизни? Устарел, как фотоаппарат "Лейка". Нет, ничего против православной церкви я не имею. Впрочем, как и против того же ислама. Иногда даже общаюсь с существами, которых мои сограждане легко могут признать небожителями. Но не верю я в Бога, и в дьявола не верю. Если всё это и существует, то внутри самого человека. Живёт вместе с ним, с ним же и умирает.
Дальше началось обсуждение бытовых проблем: транспорт, помещение, процедура. Здесь я сказал, что полностью полагаюсь на их мнение. И воспользовался случаем, чтобы вручить привезённые с собой деньги. Судя по тому, что вопросы сразу стали решаться быстрее, до моего появления этот пункт был не самым сильным местом программы. Ну что ж, хоть какая-то польза от приезда. Но теперь на квартире мне придется жить некоторое время в кредит. Не беда! Через месяц закрываем текущий договор, расплачусь деньгами от второго этапа. Кое в чём ужаться придётся, подзанять, перезанять, но до следующего лета как-нибудь дотяну.
Разговоры о том, кого из должностных лиц приглашали на похороны, и кто что на это ответил, я пропустил мимо ушей. По мне так и шли бы они все в глубокую задницу вместе с высокими должностями. Умершим, если уж на то пошло, и на сами-то похороны наплевать, а уж на их статус в городской иерархии - тем более.
Вся эта организационная тягомотина продолжалась довольно долго. Наконец, уже ближе к полуночи, разговор начал потихоньку затухать. И после очередной длинной паузы все дружно решили, что пора спать.
24.
Устроили меня на полу в гостиной. Все кровати были заняты. Я лежал на застеленном полосатой простынёй матрасе, уперевшись взглядом в потолок. На душе - мерзопакостнее некуда. А ведь это - только начало. Утром мне предстоит стать главным зрителем мелодрамы "Безутешная дочь над гробом безвременно ушедших родителей". И судя по предварительным репетициям, это будет незабываемое зрелище!
Сколько себя помню, всю жизнь не переваривал публичных мероприятий. И больше всего ненавидел похороны. На свадьбах хоть танцевать можно и с девушками знакомиться. На юбилеях - "за жизнь" беседовать. А на похоронах - только скорбеть и пить. Публично скорбеть я не умею, а пить не люблю. Остаётся только стиснуть зубы и терпеть. Но весь день мне не выдержать. Сорвусь, наговорю глупостей. Надо утром, до начала церемонии, сходить к родительскому дому, посмотреть, что там и как. С соседями потолковать. Кто что видел, кто что слышал. Точно ли газ взорвался, или есть другие версии? Будет над чем подумать... А оттуда, если времени хватит, можно за билетом съездить. Чтобы не откладывать до последнего. Тогда к двенадцати, к началу мероприятий, я вернусь спокойным и терпеливым. И буду таким до глубокой ночи.
Вроде, глаза прикрыл только на мгновение, но когда снова поднялись веки, сквозь плотные шторы пробивалось утреннее солнце. Пока я умывался и одевался, проснулась сестра. Я объяснил, куда собрался и зачем, на скорую руку позавтракал и вышел на улицу. До родительского дома доехал на автобусе. Он как раз к остановке подъезжал, когда я из-за угла вывернул. Так что уже через десять минут я стоял недалеко родительского подъезда и внимательно разглядывал то, что от него осталось.
Верхних двух этажей и кровли не было и в помине. Большая часть обрушившихся стен, балок и перекрытий лежала на газоне. Участок перед домом был оцеплен, его охраняли трое милиционеров. В завале копошились двое пожарных и с десяток мужиков в строительных касках. Машин скорой помощи рядом не было. Только две "пожарки" с приставными лестницами, прислонёнными к перекрытиям третьего этажа. Значит, спасательные работы уже закончены. Разбирают остатки завалов.
Вне оцепления находилась только дверь первого подъезда, и я, насмотревшись на развалины, отошёл к нему, предположив, что только его жителей после взрыва могли оставить в их квартирах. Остальных, скорее всего, эвакуировали. И если я хочу узнать подробности, нужно устроиться на скамейке и терпеливо ждать.
Сидеть в одиночестве пришлось недолго. Всего через пару минут дверь подъезда скрипнула и отворилась.
- Олег Иванович! Здравствуйте! - поднялся я со скамейки.
- Саша? - он с чувством пожал мою руку. - Ты когда приехал? А у нас тут, видишь, дела какие?
- Вечером на поезде прибыл, - ответил я. - У сестры остановился. Вчера не до того было, а с утра сразу сюда решил. Тут, я вижу, завал уже почти закончили разбирать. Как оно всё было-то? Мне сестра рассказала, что знает, но она - не свидетель. Намного позже пришла.
- Рвануло около семи утра, когда мы на работу собирались, - сказал он. - Весь дом тряхнуло. Ну, мы на первом этаже, да и курить я намылился. Тамара дома дымить не разрешает. Так что я первым на улицу выбежал. А над вашим подъездом такая пылища стоит! Я даже и не увидел сначала, что двух верхних квартир нету... А что дело серьёзное, сразу понятно было. Ну, я обратно домой, позвонил в пожарную, скорую, милицию.
- А что рвануло-то? Мне Тамара Алексеевна говорила, что вроде как газ у Семёновых взорвался.
- Да, пожарные так сказали. В первый же день. Центр взрыва на пятом этаже в районе кухни и коридора был. Ну, это и они нам говорили. Да и так по разрушениям видно. В коридоре же и Семёнова нашли. Он, видно, свет в туалете утром зажечь хотел. От искры выключателя и всё рвануло.