(а может быть, и не с одним), вот так запросто рассуждающим об убийстве.
И убийстве кого? Неужели кого-то из них? Или, может, его, Седрика?
Впрочем, после встречи с живым существом на давно заброшенной, как казалось, станции сложно было утверждать, что на колонии больше никого нет. Мало ли какие разборки могут быть у маргиналов, живущих в пустых зданиях.
Сложно быть спокойным, когда ты спишь в грязном сарае, а тебя хотят убить. Даже если убить не хотят и за тобой никто не гонится, а дело только в расшалившемся воображении.
Но наличие поблизости неизвестного человека страшно напрягало и не давало уснуть.
А ведь когда-то Седрик был большой дружелюбности человеком. Он любил и людей, и животных одинаково, иначе никогда бы не подался в ветеринары. И вряд ли бы подписал договор на долговременную работу на исследовательской станции. Но с тех пор, как эта работа стала вынужденной и совершенно бесплатной, многое изменилось. Изменился не только Седрик, но и все люди вокруг. Всем хотелось получить заработанные деньги и вернуться к своей семье, или что там вообще бывает... Вот только, кажется, их уже все давным-давно похоронили. И если бы Седрик вдруг смог нарисоваться на пороге собственного дома, родители бы в первую очередь проткнули бы его чем-нибудь острым, чтобы убедиться, что это их сын, а не клон или андроид.
Мерзкая перспектива, нужно сказать. Но это не отменяло того, что безумно хотелось обнять мать. И отца - наверное, сейчас они куда лучше бы понимали друг друга. Раньше Седрик много не знал и не мог признать правоту отца, а сейчас было уже слишком поздно.
- Главное, не терять надежду, - прошептал Седрик, только чтобы услышать хоть чей-то голос в давящей тишине. - Хоть ты и неудачник.
Неудачником Седрик раньше не был, а вот сейчас - вдруг - стал. Дурацкая была идея подписать тот договор. А все мама: такая работа, такой опыт... Вот тебе, мама, и опыт, вот тебе и работа. Никакого контракта больше нет, как нет и никаких идей, как оказаться дома. Если раньше казалось, что Хампус делает хоть что-то, чтобы они могли покинуть исследовательскую колонию, то сейчас стало ясно: ничего подобного.
Если у Хампуса и были какие-то мысли относительно отбытия в цивилизованный мир, то они не касались ни Седрика, ни кого-либо еще.
Карл ходил из одного угла комнаты в другой. Верить россказням Персона, который ничего не видел, было глупо. Хампуса он изо всех сил избегал. Седрик сгинул, как будто бы его и не было.
В голове Карла гнездилась масса вариантов, как это могло произойти. Что вообще могло случиться. Но без какого-либо подтверждения просто невозможно было составить реальную картину. Что на самом деле сделал Седрик? Кто ранил Ванессу? Ведь Седрик был безоружен, и если только он не дошел до кухни, чтобы взять нож, ему нечем было пырнуть девушку...
Нужно было поговорить с Хампусом. Узнать его версию случившегося. Но Карл был не настолько смел, чтобы совать голову в капкан, не зная: Седрик сам вышел из его комнаты и Хампус не знает, кто ему помогал, или же тот застал Седрика у комнаты напарника и сразу все понял? Не проверишь - не узнаешь, но Карлу меньше всего хотелось что-либо сейчас узнавать.
По крайней мере, родная кровать казалась самым безопасным местом на этой плане, и Карл не собирался с нее слезать. Несмотря на волнение за Седрика, несмотря на испачканные в крови Ванессы брюки и ботинки. Нужны было пойти, постирать одежду и помыться самому, но нет. Нет уж. Лучше он пока что здесь полежит.
В комнату кто-то стукнул. Робко, неуверенно. Персон.
Седрик открыл дверь и вернулся на кровать. Персон прокрался следом за ним и присел на край кровати.
Некоторое время они сидели в полнейшей тишине. Наконец, поерзав, Персон признался немного неуверенно:
- Мне здесь как-то неуютно.
Хорошенько обдумав, что же на самом деле значит это "неуютно", Карл ответил:
- А мне страшно.
Персон удивленно на него посмотрел. Конечно, ему тоже было страшно. И именно это он пытался скрыть за "неуютно", отчаянно храбрясь. Но от Карла такой честности он не ожидал.
Наверное, если бы Персон оказался замешан в эту ситуацию так же, как и Карл, то ему тоже было очень страшно. А ведь он оставался единственным на станции, кто ничего не понимал и не особенно-то и стремился.
В дверь решительно, сильно постучали. Карлу казалось, что он может по стуку понять, кто к нему пришел. Но в этот раз вышла заминка: Питер или Хампус? Ни того, ни другого видеть не хотелось, но пришлось открывать, потому что Персон очень странно косился.
Оказалось, все-таки Питер. Это тоже ничего хорошего не сулило.
- Не помешал?
- Нет.
Питер не спешил проходить в комнату. Заглянул за плечо Карла, кивнул Персону.
- Мы можем поговорить? Не здесь. Пойдем куда-нибудь.
Карлу меньше всего хотелось куда-то идти. Но что он может сказать? "Нет-нет, я не могу, я занят, я очень занят, я еще не знаю, чем я занят, но чем-то обязательно"? Прозвучало бы глупо.
Но и сомнений было столько, что хоть беги прочь. Но и бежать было бы глупо - Питер обязательно догонит.
- Хорошо. Мы пойдем, пройдемся. Заходи попозже, хорошо?
Персон поднялся с его кровати, кивнул, похлопал по плечу и первым выскользнул в коридор. Огляделся по сторонам и направился на кухню, сообразив, что еда никогда не появлялась сама с собой, что ее кто-то готовил. Кто же? Тот, кто сейчас этого делать не может. Так что придется готовить самому - на всех.
Карл с Питером неспешно поднялись по лестнице на один этаж, затем на другой, пока не оказались на последнем. Здесь было прохладно из-за поднятых окон и ощутимого ветра, который иногда поднимался на планете. Питер прислонился спиной к стене и жестом предложил Карлу подойти к окну.
Карл облокотился на подоконник, чуть наклонил голову, чтобы поднятое под углом окно не мешало обзору. Смотреть, честно говоря, было не на что. Грязно-кирпичное мутное небо, маки, ржавая трава, где-то на горизонте такого же цвета песок. Поднявшийся ветер взбаламутил песчинки и понес их в сторону станции. Целое море маков плескалось и меняло свои очертания. Все было как будто за исцарапанным прозрачным пластиком: смутные очертания, по которым можно догадаться, что это, но не более того. На зубах скрипел принесенный песок, глаза чуть слезились.
- Может, стоит окна закрыть? - Карл потер глаза, с наслаждением при помощи слез вымывая из них песок.
- Да, ты прав, я закрою. А пока посмотри, - Питер, не поворачиваясь, ткнул пальцем куда-то в стекло. - Что ты видишь?
- Ну, - Карл прищурился, неохотно всматриваясь в рыжую муть. - Солнце обычное по цвету, вся трава на месте. Горизонт тоже не приблизился и не исчез, значит, небо не рухнуло на землю. Что это значит? О чем ты хотел поговорить?
Питер его перебил.
- Неправда. Ты говоришь то, что помнишь, как там все должно выглядеть. А я тебя спрашиваю, что ты видишь. Что ты видишь, Карл?
- Ну, муть сплошная. Не разберешь, где небо, где поле, где что. Теперь правильно?
- Правильно, - Питер подошел ближе. Карл обернулся к нему, втягивая голову в плечи.
- Вот и я говорю, что кругом какая-то сплошная муть. Зрение, что ли, садится?
Питер положил руки на плечи Карлу и с силой толкнул его назад. Не успевший ничего сообразить Карл перевалился за подоконник, ударился головой о раму и рухнул вниз. Дождавшись тихого вскрика и звука удара, Питер выглянул следом. Карл упал, раскинув руки и ноги, на округлые, но оттого не менее твердые, камни, которые каждое лето цвели. Вот и сейчас Карл, упав, подмял под себя все пышные бутоны.
Да и вообще как это - когда камни цветут? Такого не бывает.
Питер прикрыл глаза, чтобы в глаза не набивалась пыль и песок, и пошел закрывать все окна.
Когда он спустился, навстречу ему шел Персон, держа в руках пластмассовую миску с дымящейся кашей. Впрочем, наверное, это Персон считал то, что он приготовил, кашей. На самом же деле это было что-то похожее на замоченную в горячей воде крупу.
Питер сунул нос в миску, громко им шмыгнул и улыбнулся.
- Хочу есть. Там еще много?
- Ну да... А куда ты дел Карла?
- Зачем мне куда-то девать Карла? Он в уборную зашел, скоро придет. Как же я хочу есть!
И на этой ноте Питер удалился по направлению к кухне, оставив Персона недоуменно моргать ему вслед.
Глава 10
- Если он что-нибудь еще скажет про мою задницу, я отверну ему голову, - пообещала Никки, заедая раздражение бутербродом, на который смотреть без злости не могла.
- Не имеешь права, - ласково возразил Май. Он лежал на краю стола, подложив под голову руки, и переваривал выпитое за прошлую ночь. Рядом с ним, прямой, как будто надетый на штырь, сидел Филлипс. Взгляд у него был ошарашенный. Сержант явно прислушивался к самому себе и так и не был уверен, что все, что они употребили, можно пить.
По крайней мере, двое контрабандистов, которые и поделились с ними, еще спали, и нельзя было определить, живы ли они вообще.
Кстати, что за "он", обидевший лейтенанта Райт, никто не знал. Психолог должен был озаботиться данной ситуацией для возможного предотвращения местных катастроф, но не мог, а Ружевич был не заинтересован в этом от слова "вообще". Он мог бы пожать руку этому человеку при встрече, но не более того.
Боргер с Крысом тихо ели в углу. Их в беседу старшего командования не приглашали, да и вообще за людей-то не считали. То есть контрабандистам, получившим над ними власть, вообще было плевать на погоны и нашивки, а старшим офицерам было не до того. Капитан, к примеру, практически совсем не выходил из своей каюты. Тех, кто решались бродить по коридорам "Неу", быстро оттесняли от стратегически важных отсеков. А важными отсеками, видимо, считалось все, вплоть до уборных.
После того, как Крысюка "случайно" заперли в грузовом отсеке, который как раз важным контрабандистам не казался, на это место для полицейских было наложено строжайшее табу. Причем ими самими же.