Олега спас телефонный звонок. Он взял трубку.
— Да, я слушаю, Борис Львович. Что? Но у нас почти все в порядке. Да, почти. Время еще есть. Как вы говорите? До понедельника? Но… Ясно.
— Могу вас обрадовать, сеньоры, рыбалка отменяется по техническим причинам. Комиссия переносится на понедельник, но… Нам предстоит провести субботу, а может и воскресенье в обществе селектора. У кого нет финансов на пропитание, шеф может ссудить до получки. Короче говоря, закончил Олег, — мы находимся под арестом на служебном месте. Для нас, сеньоры, суббота начнется в понедельник.
— Но мы же почти все сделали, — возмутился Сергей.
— Шефа смутило именно это «почти». Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Вообще, Олег — мировой парень, но иногда бывает такая зануда! Возьмется во мне воспитывать то, чего самому не хватает — железную волю или там усидчивость… В воскресенье все вроде хорошо началось: приехал он из института, где всю субботу пропадал, пробежались мы до пруда, поныряли с мостика, Олег баттерфляй изобразил. Мне бы помолчать на обратном пути, а я, как дурак, стал с ним про здешнюю жизнь разговаривать. Он все слушал-слушал, а когда я рассказал, как мы с Женькой над Проней подхохмили, тут на него и накатило.
— Слушай, — говорит, — ты же сущий неандерталец. Из твоих междометий понять ничего невозможно. Только и слышу: «А он ка-ак повернется, а он от него! А я — тоже тут, а он — в другую сторону! Во здоровски!». Порядок и причинность событий, даже основное содержание конфликта из этих бессвязных и безграмотных оборотов выяснить не представляется никакой возможности.
Я, конечно, обиделся. А Олега понесло…
— Культуру речи надо воспитывать с детства. Начнем сейчас же. Даю тебе пять минут на подготовку и три — на рассказ. Учти, пока не услышу от тебя связное и литературно грамотное повествование — пинг-понга от меня не ожидай.
— Да чего тут, — говорю, — рассказывать-то? Всего и делов…
— Не делов, а дел. Кроме того, будет значительно лучше, если ты исключишь необязательные вводные слова и обороты.
— А сам-то… Всю дорогу — «так сказать» да «так сказать»…
— Критику принимаю, моя речь тоже не изящна. Но что значит твое «всю дорогу»?
— Ну, ты всегда, значит, в разговоре это говоришь.
— Говоришь в разговоре… Ну… Значит…
— Ты не к месту употребляешь это выражение.
— Чудесно! Итак, через пять минут я тебя выслушаю. Посиди на скамеечке, заодно обсохнешь.
Вот хохма! Пока я не подбирал для Олега слова, рассказывать было интересно. А тут… Я подошел к Олегу и выпалил:
— Я помог моему другу Евгению тайно заменить четвертинку водки, купленную Проней, бутылкой с лекарством, предназначенным ему.
— Плохо, очень плохо. Мало того, что пропали интересные подробности из этой фразы невозможно установить, какое лекарство, от чего оно и какова была реакция Прони, Попробуй все сначала, примени знания правил русского языка, приобретенные в школе.
— Зная о пристрастии Прокофия Васильевича к спиртным напиткам, мы с Евгением, действуя в его же интересах, подменили водку лекарством. Выпив это лекарство, Проня обнаружил подмену, и, заподозрив нас, наблюдавших за ним из-за сарая, где он, то есть Проня, обычно пил не лекарство, а водку…
Я окончательно запутался и замолчал.
— Задаю наводящие вопросы. Проня лечится от алкоголизма?
— Откуда я знаю! Женька говорил, что дед ему говорил, что Проня скоро совсем по-другому заговорит, если будет облучаться.
— Ну и язык! Говорил, заговорит… Поистине, ты меня заговоришь. Наверное, не облучаться, а лечиться?
— Нет, облучаться! Александр Яковлевич его облучает. Мне Женька и про облучатель рассказывал. И Проню я после облучения видел, он нам с Женькой все рассказал.
— Что же он рассказал?
— Весь КОАПП рассказал! Передачу такую по радио, знаешь? Ну, прямо слово в слово, и за Кашалота, и за Стрекозу, там еще про фигурное глотание.
— Непонятно, причем здесь облучение? Наверное, у него память хорошая?
— Да нет! Ему всегда Женькин дед дает лекарство и облучает, а Проня тогда много-много запоминает. А так у него память плохая, он сам говорил.
— Но зачем ему, так сказать, детская передача?
— Ага! Сам — «так сказать», а ко мне придираешься? Не буду я ничего рассказывать, и воспитывать меня нечего, я ребенок, расту еще и не обязан знать про разных алкоголиков, это непедагогично…
Надулся я на Олега, иду, не разговариваю. Он тоже молчит. Молчал, молчал и не выдержал, начал подлизываться.
— Знаешь, Андрей, мы на рыбалку в понедельник собираемся, прямо с работы, поэтому я не могу тебя взять с собой. Может быть, ты сделаешь одолжение, накопаешь червей? Ты ведь знаешь, где черви хорошие…
— Ладно, накопаю, — смилостивился я. — У Евгения за сараем отличные черви, мы всегда там копаем.
А Олег опять меня стал выспрашивать:
— Андрей, а почему ты считаешь, что лекарство для Прони связано с облучением?
— Это не я так считаю, так Евгений говорит.
— Ясно. А как часто Проня получает лекарство?
— Не знаю… Вроде бы, каждый день.
— Так… хорошо.
И вижу, задумался Олег со страшной силой. Идет, запинается, на меня ноль внимания. Я опять обидеться хотел, а он говорит:
— Слушай, Андрей, а не могли бы вы с Женькой, то есть с Евгением, добыть мне этого лекарства? Хотя бы самую малость.
Я, конечно, удивился, вот дела, думаю.
— Достать можно, только если ты попросишь хорошенько и приставать не будешь со своим воспитанием. Проня все равно его за сарай выливает. А зачем тебе оно?
— Надо, для одного дела.
Ну, дошел, думаю Олег. Тоже лечиться собирается…
Воскресенье. Благословенный день, если хоть половину его можно использовать в качестве выходного. Можно полностью отрешиться от будничных дел, что Олег не замедлил сделать. Покончив с воспитанием племянника, он вошел в сад, разнежился под солнышком на скамейке и стал глубоко дышать. Дышать тем несравнимым ароматом летнего сада, на который в будни просто не хватает времени.
Может быть, Олег задумался, может быть, просто задремал, и долго ли это продолжалось — тоже не понял, словом, услышал он только конец разговора:
— Да нет, что вы, я не пью, увольте. А система эта навечно, вспомните еще Прокофия.
И Олег увидел Проню. Он стоял перед Музой Федоровной, вертел в руках газовый ключ и не решался взять зеленую трехрублевку, предназначавшуюся в вознаграждение за починку летнего душа.
Олег немедленно вмешался.
— Прокофий Васильевич, зачем же вы отказываетесь? Всякий труд требует материального стимулирования. Берите, не стесняйтесь.
А когда Проня смущенно сунул трехрублевку в карман, увлек его в дом.
— Не могли бы вы, Прокофий Васильевич, телевизор у меня посмотреть? Что-то картинки совсем нет.
Проня потоптался у порога, вытирая совершенно сухие ноги, и вошел за Олегом.
Старенький «Рекорд», предназначавшийся исключительно для дачи и не раз реставрированный Олегом, действительно был неисправен. Сестра, вытирая на днях пыль, сдвинула отклоняющую систему. Этим-то и решил воспользоваться Олег для налаживания дальнейших контактов с Проней. Как он и ожидал, неисправность не обескуражила Проню, как будто тому было безразлично, что ремонтировать — душ или телевизор.
Проня подождал пока телевизор прогреется, покрутил ручки настройки и уверенно ослабил хомутики отклоняющей системы. Через пять минут изображение встало на свое место, а Проня направился к двери.
— Куда же вы, Прокофий Васильевич! Так не годится, дорогой. Надо это дело оформить, а то работать не будет телевизор-то, а?
— Нет, я, пожалуй, пойду. Пустяки, да и не к чему вроде…
— Прокофий Васильевич, не обижай. Выпьем по маленькой, одному-то мне скучно…
Олег сам поразился, откуда у него взялся такой хлебосольный тон прожженного хозяйчика, и продолжал в том же духе. Он усадил Проню за стол, выбежал на кухню.
— Поговорить с тобой хочу, Прокофий Васильевич. — Олег поставил на стол графин и фужеры.
— Опять, что ли, гелий просить будешь?
— Нет, гелий я достал. Хотел я тебя про Александра Яковлевича спросить. — И не замечая, что Проня нахмурился, продолжал, наполнив фужеры. — Шеф мой, начальник то есть, хорошо его знает, просил привет передать и интересовался, как Александр Яковлевич поживает, чем сейчас занимается. Говорил мне шеф, что несправедливо обошлись с ним, не поняли старика. Обижен, наверное, Александр Яковлевич?
— Это как сказать, ведь на обиженных богом не обижаются. Не замечаю я обиды у Алексан Яковлевича. Отдыхает он, цветочки выращивает, книжечки почитывает, с внуком возится. Так вот и проводит свой заслуженный отдых.
Проня вздохнул, отвел глаза.
— Ну, Прокофий Васильевич, давай выпьем наливочки самодельной, только-только поспела, свеженькая.
Олег усмехнулся про себя, видя, что Проня смотрит на фужер как кролик на удава.
— Вот выпью я с вами, как вас…
— Олег Павлович.
— …Олег Павлович, а нельзя мне, вредно. Да и узнает сразу Александр Яковлевич, опять ругать будет…
— Да что ты, Прокофий Васильевич, вишневка только пользу приносит для здоровья.
— Так-то оно так, однако алкоголь в ней содержится. А он, как известно, отрицательно влияет на кору головного мозга в частности и в целом на организм.
Проня все же взял фужер, осторожно понюхал.
— А приятно пахнет, грех не выпить. — И тут же поставил на место. Злополучная кепка появилась в его руках. Он ее мял, скручивал, вроде бы собираясь уходить. «Не получилось, — подумал Олег. — А жаль».
Он молчал, понимая, что уговаривать Проню бесполезно, а начинать разговор о Рольберге не решался. Олег чувствовал, что из Прони сейчас не выжмешь ни слова об Александре Яковлевиче.
В это время Проня совершал какие-то непонятные манипуляции со своей кепкой. Олегу показалось, что он вытягивает из нее нитку. Впрочем, эта была не нитка.