Роман не был забыт: триффиды потрясали читателя художественно, книга была написана мастером и переиздается по сей день Однако тему никто не подхватил, и еще полтора десятилетия она будет пребывать на заброшенной периферии научной фантастики.
Тем временем отнюдь не периферийное место заняла проблема в реальной жизни. Джинн был выпущен из бутылки и принялся яростно мстить тем, кто по неразумению освободил его. Слово “природа” не зря женского рода — женщины не прощают безразличия. И восстают против насильников
Произнося сейчас слово “экология” (а ему уже более века), мы меньше всего склонны представлять себе продуманную, многосвязную и идеально функционирующую фабрику Природы, организованную миллионами лет поисков и экспериментов. Где каждый агрегат, самый последний винтик на своем месте и не способен выполнить полагающейся ему операции без тесного взаимодействия со всеми остальными. Где человек — мудрый, рачительный хозяин, ведущий учет каждому узлу, каждой детали.
Это видится в идеале, в какой-то розоватой дымке “Оперативная память” подсказывает другие видения.
Висящие над западными городами клубы смога. Чайку, а исступлении бьющую крылом… по воде — по нефтяной пленке, покрывающей океанские воды. Медицинские диаграммы, свидетельствующие о непрерывном притоке канцерогенов в океан, в атмосферу, в грунтовые воды, в пищу. Древесный срез, пролежавший в конверте с фотобумагой, на котором траурным кольцом отмечен 1945 год: деревья всего мира, оказывается, “помнят” первый ядерный взрыв.
Драматизм нынешней ситуации в том, что человечество уже не может полностью посвятить себя абстрактно-теоретическим исследованиям в экологии — молодой, бурно развивающейся дисциплине. На повестке дня срочные, требующие безотлагательного решения вопросы. Как приостановить процессы разрушения среды обитания, зашедшие в ряде случаев слишком далеко? Как спасти то, что еще можно спасти? Потому-то, произнося “экология”, мы все чаще подразумеваем совсем иное словосочетание — “экологический кризис”. А то и “катастрофа”.
Что толку теоретизировать о месте и значении для общего экобаланса планеты простенькой птицы — голубя перелетного, огромные тучи которого еще не так давно закрывали собою солнце? Выводов такого исследования уже не опровергнешь и не подтвердишь их практике — нет больше такого вида на Земле. И никогда не будет. Точно так же перешли в разряд “палеонтологии” олень вапити, желтоклювый дятел, луговой петух и десятки других видов. Бывших видов… И если не 1800 лет нашей эры в столетие исчезло о среднем две вида млекопитающих, то между 1800 и 1900 годами один вир исчезал раз в полтора года, а начиная с XX века — ежегодно. И столетий не понадобилось “прогрессу”, чтобы уничтожить то, что неторопливая, не упрямая эволюция лепила миллионы лет.
Экология сейчас означает все. Засоренный, становящийся ядовитым воздух. Планомерно уничтожаемый биофонд Мирового океана, фрукты и овощи, обработанные пестицидами, которые не только убивают вредителей прямо на глазах, но, возможно, незаметно от взора — наших детей и внуков. Один американский публицист горько сыронизировал по этому поводу, оказывается, уделять серьезное внимание экологическим проблемам стало первое поколение землян, в костях которого есть стронций-90, а в тканях — ДДТ…
Экология — это и разрастание оврагов, и истощение природных ресурсов. Хищническое вырубание древесины и смерть целых биологических видов. Это радиоактивные отходы, сбрасываемые куда угодно, и постоянный шум, травмирующий нашу психику, и гигантские свалки мусора — спутники любого крупного города. Человечество, не стоит забывать об этом, уже вмешалось в процессы, носящие глобальный характер, — так, например, по одним подсчетам средняя температура на Земле (высчитывается и такая!) лишь за семьдесят лет XX века поднялась на 1°С. Немного? Однако еще двух градусов окажется достаточно для того, чтобы начали таять полярные шапки. И прощай тогда Голландия и другие приморские страны[19]…
И если в будущем ужасные картины погружения Японии, описанные фантастом Саке Комацу, обернутся реальностью, это не будет просто природной трагедией — это будет преступлением.
Так что же — выхода нет? Действительно, катастрофа? Ведь не уничтожать же заводы и фабрики, всю нашу машинную цивилизацию, не возвращаться же в пещеры? Многие, впрочем, именно это и предлагают.
Панические настроения в последнее время даже приобрели оттенок моды. Паниковать, как известно, проще всего; сложнее, хотя и важнее, разобраться. А разобраться во многих вопросах просто необходимо. Дело в том, что после признания” экологической темы западным книжным рынком тема эта превратилась в источник самой беззастенчивой спекуляции. С одной стороны, многие опасности заведомо преувеличиваются — читатель, как известно, любит страшненькое. А с другой — традиционный буржуазный оптимизм пытается убедить перепуганного обывателя в мощи науки и техники, которым будет под силу справиться с любой опасностью (о социальном аспекте, естественно, предпочитают помалкивать).
Экологический кризис в какой-то мере явился объективным следствием научно-технической революции, и закрывать на это глаза не следует. Многое, вероятно, можно было предвидеть, кое-что свалилось как снег на голову. Однако кризис — это еще не агония: после кризиса может наступить катастрофа, но может начаться и медленный процесс выздоровления.
Экологический кризис превращается в экологическую катастрофу не везде и не с необходимостью, а только тогда, когда осуществляется планомерное уничтожение природы, когда отдельные группы людей, от которых зависит уничтожить природу или окружить ее заботой, более пекутся о вполне весомых прибылях, чем о каком-то там эфемерном экобалансе. Имеют ли смысл многочисленные мероприятия американского правительства по охране окружающей среды, раз влиятельное лобби нефтяных, горнодобывающих, химических концернов в состоянии торпедировать любой законопроект, направленный прямо или косвенно против их хозяев? И торпедируют. Сказал же один из авторов нашумевших книг по экологической опасности: “Охрана природы — это юридический некрополь. Был бы сделан огромный шаг вперед в деле охраны нашей естественной среды, если бы только выполнялись законы, которые ее охраняют”.
Вот мы и пришли к тому, что не “человечество вообще” несет ответственность за совершающееся преступление, вероятно, тяжелейшее в истории. И не рок это судьбы, не трагическая слепота, а в значительной мере и политика. И достаточно вдуматься в название книги Филиппа Сен-Марка — “Социализация природы”, чтобы заключить, что эта мысль уже не претендует на оригинальность.
Читатель, вероятно, заметит, что сфера нашего внимания практически ограничена англо-американским материалом. Дело даже не в том, что фантастическая литература Англии и США ввиду своей многочисленности — идеальный материал для подобных тематических изысканий, и именно в американской фантастике тема экологической катастрофы проявилась на редкость ярко. Причина такого ограничения другая.
Экологическая проблема не знает государственных границ Но именно в США тупая и самоубийственная война, объявленная человеком природе, приняла особенно яростные формы. По современным подсчетам, на долю США приходится больше трети мировых загрязнений, а американцы составляют всего 6% мирового населения Это уже не секрет ни для кого — ни для ученых, ни для общественности, ни даже для государственных чиновников. И конечно, наиболее ярко откликнулись писатели. Не где-нибудь, а в США пользуются наибольшим успехом книги английских и американских писателей, разошедшиеся по свету миллионными тиражами: документальные произведения Джералда Даррелла, Джой Адамсон, Рэйчел Чарсон, которыми в наши дни зачитываются как беллетристикой; пламенные трактаты в защиту природы Барри Коммонера, Рене Дюбо; философские притчи-фантазии Ричарда Баха и Ричарда Адамса. Что же, как говорится, “у кого что болит”…
Как же произошла катастрофа? И когда?
Американский фильм “Зеленый Сойлент” режиссера Ричарда Фляйшера, снятый в 1973 году по роману Гарри Гаррисона, начинается удивительным кинопредисловием. На экране под аккомпанемент неторопливой, приятной мелодии выцветшая от времени фотография. Семейный портрет конца прошлого века: дамы в кринолинах, мужчины лихо подкручивают усы. Благословенная викторианская пора!.. Еще один долгий стоп-кадр: фотография одного из первых автомобилей. Еще одна фотография, потом еще и еще… Кадры бегут все быстрее, кое-где перемежаясь кинохроникой: прогресс! Меняется и музыка, становится резче, но для тревоги пока еще нет оснований. Станки, первые аэропланы, извозчики на улицах сменяются редкими, в диковинку, авто. Растут города. Гуще, чернее дымы от заводских труб…
Вот уже машины в городах мельтешат как муравьи. Растет количество потребителей мясных консервов и пива а банках — и громоздятся хеопсовы пирамиды из пустых жестянок. Меняется мода на автомобили — и растут, закрывая собой небо (уже не безоблачно ясное, а бурое, тяжелое), знаменитые автомобильные кладбища И когда от неспешной, бесхитростной мелодии не осталось и следа, когда ее сменила какофония из звона, скрежета, грохота — начинается вакханалия, валтасаров пир прогресса…
Пройдена вторая мировая война, расцвела химия, и пошло! Яды, ртуть, вредные фосфаты, радиоактивные отходы, токсичные кислоты, мусор, ДДТ и гербициды — все это течет в океан из заводских труб, выбрасывается в атмосферу, распыляется с воздуха на землю, проникает в грунтовые воды, впитывается в почву… Рядом — кадры варварской бойни, но не на полях сражений, а на обычных полях, в лесах, на реках и озерах. Сотни трупов животных, горы загубленной древесины, разлагающаяся пленка тухлой рыбы на поверхности водоемов. Стали, бетона все больше — а биосфера тает на глазах
Уже в невероятном темпе сменяются кадры, ритм жизни растет, и постепенно утрачиваешь значение самого этого слова — “жизнь”. И вдруг — резкий обрыв. Опять чередуются долгие стоп-кадры, на этот раз — в гробовом молчании.