Плотина рухнула, и река с победным ревом устремилась в отвоеванный котлован. Прибыли аэрокары спасательной службы, из них посыпались в воду водолазы. Толпа расходилась. У барьера, кроме нас, осталась лишь группа детей, обступивших инженера-спасателя.
— Шеф, вытащите мисс Берту. Мы из двести пятого интерната, это наша воспитательница. Блондинка, в красном платье. Вытащите, шеф…
Нет, я не одинока в своей реакции, кому-то тоже не по себе. Дети. Им хочется, чтобы ее спасли. Мне даже показалось, что я ее помню — светловолосую девушку в красном платье, помню ее запрокинутое ко мне лицо, сползшую на затылок форменную шапочку интерната номер 205.
Я прижалась к толстой стриженой девчонке, похожей на маленькую Ингрид, гладила ее теплый колючий затылок.
— Вытащите ее. Она должна показать нам дрессированных слонов. У нее билеты. Наши билеты…
— Я позвоню, вас пустят так, — сказал спасатель, — двести пятый?
— Ага. Спасибо, шеф. Бежим.
Девочка оттолкнула меня, полумаска соскользнула на шею. Ее спокойные глаза. В них ничего не было.
Мы были одни. Среди живых мертвецов с обращенными внутрь глазами. Наше единение с ними оказалось иллюзией.
Земля-бета окончательно перестала быть нам родиной. Мы стали здесь чужаками, инопланетянами.
Двое с Земли-альфа, два человека. Адам и Ева.
Я вдруг впервые по-настоящему осознала разделяющую нас и их пропасть. Это была пропасть между прежней и нынешней Ингрид Кейн.
Планета невозмутимых и спокойных. И мы, навсегда обреченные среди них на одиночество.
Их преимущество перед нами — преимущество роботов перед живыми. Роботам не бывает больно: они в броне своей бесчувственности.
Мы можем говорить им какие угодно слова, кричать, плакать, биться головой о стену.
В лучшем случае они глянут на нас с любопытством. И пройдут мимо.
Но мы никогда не перестанем страдать от их равнодушия и непонимания. Потому что мы — другие.
Мне стало страшно. И Эрл, будто почувствовав это, стиснул мою руку. Мы по-прежнему ничем внешне не отличались от снующих вокруг парочек, но теперь мой взгляд с болезненной остротой выискивал все новые доказательства нашей обособленности, нашего несходства с ними.
Сидящие в одиночку на скамейках, прямо на земле. Иногда группами, но все равно в одиночку. Глаза, обращенные внутрь себя. О чем они думают? Этого никто не знает, и это никому не интересно, кроме них самих!
На дороге сидит девушка, видимо, ушибла или вывихнула ногу. Толпа обтекает ее, как река подводную корягу, спутник ее, видимо, ушел с другой, в она сама терпеливо ждет, когда ее подберет дежурный медицинский аэрокар. Когда-то это тоже показалось бы мне вполне естественным. А теперь я сразу же представила себя на ее месте.
Очень болит нога, Эрл ушел, безучастная толпа обтекает меня, как корягу…
Я невольно замедлила шаг. Эрл понял, почему, поморщился, но все же попытался перенести ее на траву, в сторону от толчеи.
Девушка отталкивала его, скулила, он пытался ей что-то втолковать, а я ждала, и толпа обтекала меня — оценивающие мужские взгляды, прикосновения чьих-то горячих липких рук, все эти слоны, бегемоты, медведи, волки. Здоровые, сытые, мускулистые и… мертвые.
Синее море.
Розовый закат.
Я вспомнила, как Эрл однажды развел в лесу костер, как мы смотрели на изменчивое трепетное пламя, которое казалось живым именно из-за своей неопределенности, полутонов, многоли-кости, трепетности.
Костер излучал тепло.
После этого свет искусственных ламп показался мне удручающе безжизненным и холодным. Они и мы…
Наконец Эрл вернулся.
— Пустая затея. Она даже не понимает, чего я от нее хочу, Пусть валяется. Они не люди.
— Вспомни, мы были такими же.
— Ничего не хочу вспоминать. — Он поднял меня и понес куда-то прочь от дороги. Эрл хотел, чтобы я тоже забыла, прижимая меня к себе исступленно и ревниво. Трава становилась все выше, расступалась с мягким шуршанием, гогот и крики постепенно стихли, потерявшись в сонном стрекоте кузнечиков.
Он бережно опустил меня на траву и с видимым облегчением содрал маску. Шепотом попросил!
— Хочу тебя видеть.
И хотя это было неосторожно, я тоже сняла маску. Его голодный взгляд набросился на мое лицо, в котором все больше проступали черты Ингрид Кейн,
Глаза в глаза. Эрл! Взлет вместе. Не может быть, Потом я падаю. Одна.
Мы стосковались по лицам друг друга.
Эрл вытянулся на спине, разбросав руки, особенно худой и нескладный в своем маскарадном трико. Его голова у меня на коленях, глаза закрыты, он еще где-то там, со мной, сейчас для него весь мир — в прикосновении моих пальцев.
Как всегда, удивляюсь и завидую его цельности, Я думаю о нем и не о нем. О погибших в котловане, о девушке с вывихнутой ногой, об одиноких на обочине дороги — слепцах с обращенными внутрь глазами.
Эрл познал одиночество.
Он прожил среди них четырнадцать лет и все эти годы, видимо, пытался с ними сблизиться. Потому что, став Человеком, уже не мог иначе.
Постойте. Взгляните. Поймите. Выслушайте.
Взгляните хотя бы друг на друга…
Они не умели и не хотели никого видеть, кроме себя.
Живой среди мертвых, один.
На Земле-альфа это называли НЕНАВИСТЬЮ. Он должен испытывать к бетянам именно это чувство.
— Они не люди, Николь…
Но я всего год назад была одной из них. Я прожила жизнь одной из них.
И, изменившись, никогда не страдала от одиночества, потому что рядом был Эрл.
— Ты ненавидишь их?
Сама не знаю, спрашивала я или утверждала.
Он глянул на меня будто откуда-то издалека, не понимая, потом покачал головой.
— Теперь нет. Теперь все равно…
«Теперь — ты», — хотел он сказать, но не сказал, потому что я и так знала.
Я держу твое лицо в ладонях. И это они тоже называли счастьем. В груди что-то нагревается, и я вся размякаю в этом тепле. С тобой я мягкая и слабая, но одновременно твердая и сильная. И то и другое — я.
— Ты должна знать, — вдруг тихо сказал Эрл, покусывая травинку. — Альфазин не кончился.
Я сразу даже не сообразила, о чем речь.
— Альфазин?
— Я его сам создал.
— Ты?!
Мои пальцы замерли на его лице. Он вздохнул и сел.
— Ты должна знать. Все дело в троде. Видишь ли, в их атмосфере нет трода.
Он говорил быстро, глотая слова, будто опасаясь, что я ему помешаю наконец-то высказаться.
— Я все время искал причину. Почему они не похожи на нас? Почему я не могу понять их, как бы ни старался? Судя по всему, ключ к разгадке заключался в различии между двумя планетами, которое я должен был раскопать. Принялся за географию, геологию, изучил почву Земли-альфа, растительность, климат — все, как у нас. Кроме одного: в ее атмосфере не оказалось трода.
— Но это еще ничего не доказывает…
— Я тоже так считал, но все же попытался получить в лабораторных условиях воздух Земли-альфа. Это было непросто: чтобы искусственным путем удалить трод, получить для него реагент, пришлось потратить два года. И вот — альфазин.
Однако его было слишком мало, и производство обходилось мне слишком дорого, чтобы в ближайшем будущем… В общем, я выбрал другой путь. Предположим, что причина в троде. Предположим также, что в соединении с альфазином трод теряет свои свойства. Тогда стоит сделать себе инъекцию альфазина…
Любопытно. Опыты на животных разочаровали — никаких изменений в поведении. Я ввел себе дозу, достаточную, чтобы выработать в организме полный иммунитет к троду и его влиянию на психику, если он таковым обладает. Мне так не терпелось хоть на мгновение ощутить себя ТЕМ человеком, что я совсем не подумал о перспективе остаться им навсегда.
Нет, не думай, я никогда не жалел. Даже когда готов был к самоубийству. Опять стать одним из этих? Ни за что. Ты права: как я их ненавидел! Их непробиваемое спокойствие. Хорошо налаженные механизмы с двойной изоляцией. А если бы кому-то понадобилось… Их можно поодиночке уничтожить, превратить в рабов, заставить убивать друг друга. Я мог бы стать их господином, диктатором. Но я мечтал о другом. Заставить их страдать. Так же, как я. Как здорово было хоть ненадолго расшевеливать их альфазином!
— Поэтому цирк?
— Отчасти. «Сеансы гипноза» приносили к тому же немалый доход, а мне нужны были средства, чтобы осуществить задуманное.
Трод жадно соединяется с альфазином, теряя при этом свои свойства. Я бы назвал трод великим природным наркотиком, парализующим в человеке чувства друг к другу. Именно не убивающим, а парализующим. Помнишь, на Земле-альфа тоже искали забвения в наркотиках…
Отобрать у бетян трод, взорвать их рай — вот о чем я мечтал. Чтобы вызвать в атмосфере цепную реакцию, нужно всего лишь 12 тонн альфазина. В сутки мне удавалось получить максимум три килограмма. Одиннадцать лет непрерывной работы. Когда обнаружил слежку, не хватало четырех с половиной тонн. Из цирка пришлось уйти — иллюзионист я весьма посредственный, программа держалась только на номерах с альфазином. Доходы резко сократились, последнее время удавалось получить не более килограмма. И я решил уничтожить лабораторию. У меня есть ты, и плевать на них. Ненависть? Смешно. Зачем мне их страдания теперь, когда я счастлив!
— А их счастье?
Удивленный взгляд. Видимо, ему это в голову не приходило.
— Их счастье, Эрл. Так же, как у нас… Как было на Земле-альфа.
— Зачем? — Эрл обнял меня. — Сколько времени, усилий. Наши часы, наша жизнь. И потом риск. Зачем?
Он целует меня. Конечно, он прав.
— Как ты собираешься уничтожить лабораторию? Она в подземном коридоре?
Эрл подмигнул, как нашкодивший мальчишка.
— Как бы не так! Коридор ведет к старой шахте, там спрятан почтовый аэрокар. Это в горах, сорок минут полета. Я сам нахожу ее только по автопилоту, кругом скалы — ни кустика, ни травинки. Пейзаж мрачный, зато надежно. Сколько раз я мысленно рисовал себе. Фиолетовое облако, которое я выпускаю на волю, оно поднимается, тает над скалами. Небо становится черным, над Землей-бета проносится вихрь… Всего несколько минут, но тогда бы они… А, плевать на них!