Это меня просто-таки огорошило.
Но привыкать к новому и незнакомому было мне не впервой. После того как я стал членом нелегальной партии и боевиком, старшим товарищам немало пришлось повозиться со мной, прежде чем пустить по свету как подпольщика-профессионала. Надо было меня, полудеревенского парня, никогда не надевавшего ничего, кроме картуза, косоворотки, портов и грубых сапог, приучить к воротничку, манишке, манжетам, запонкам, котелку, брюкам дудочкой, штиблетам, а главное — к галстуку. Ох, много мне пришлось попотеть — вся эта амуниция на мне не держалась, твердый крахмальный воротничок сидел, как на корове хомут, манишка сбивалась набок, узкие ботинки натирали мозоли, а уж галстук… Сколько раз старики трепали меня за галстук, как за удавку: «Ну, на что это, брат, похоже?!» И все-таки вышколили.
Самым трудным было для меня выучиться «цивилизованно» есть. Ведь дома у нас вся семья хлебала щи или ела кашу из общей деревянной чашки деревянными же ложками. Никаких иных столовых приборов и сервизов у нас не было. Теперь же я обязан был правильно держаться в любом обществе, куда бы меня не забросила судьба. Малейшая оплошность или неряшливость могли повести к провалу.
…Бездельничал я во Львове, совершая экскурсии по великолепному городу, примерно с неделю. К ее исходу съехалось до десятка курсантов. Один из них прибыл из Казани, двое из Одессы, трое из Латвии, трое из Финляндии, один с Урала. Некоторые поселились в той же гостинице, что и я. В соседнем номере обосновался мой земляк — златоустовец Петр Артамонов по кличке «Медвежонок».
Я оказался самым молодым и самым малограмотным из курсантов, и теоретическая часть давалась мне труднее всех.
Мастерская, в которой мы занимались, находилась в том же доме, где жил Николай. Это была большая комната с несколькими столами и полками, уставленными различными колбами, банками и другим лабораторным оборудованием.
Началось ученье с самых мирных вещей. Николай понемногу обучал нас черчению, измерению объема кубов и цилиндров, познакомил с необходимыми инструментами. От теории постепенно стали переходить к практике, пока что тоже школьной: решали задачи на объем и вес.
Однажды, придя на занятие, мы увидели на столе преподавателя небольшой цилиндр, сделанный из картона.
— Вот, товарищи, — сказал Николай, — так выглядит бризантная ручная бомба нашей конструкции. Картонный корпус наполняется взрывчатым веществом. Туда же вкладывается запальник.
Значит, мы подошли к сути дела.
Так как все наши бомбы изготовлялись из специального толстого картона, необходимо было научиться раскраивать и резать картонные листы, предварительно рассчитав размер и форму оболочки в зависимости от того, какой взрывной силы требовался снаряд.
Потом мы занялись запальником — душой снаряда. Это было самым трудным. Запальник должен точно соответствовать весу и объему бомбы — значит, необходим точный расчет. При изготовлении запальника нужна особая тщательность. И вот почему.
Запальник наш представлял собою несложный, но весьма опасный прибор. В его конструкцию входила запаянная с обоих концов стеклянная трубка с серной кислотой. Если трубка плохо запаяна, запальник мог самопроизвольно воспламениться. А представляете себе, что это значило в наших подпольных условиях, когда бомбы с готовыми запальниками хранились не в специально оборудованных складах, а на квартирах рабочих — членов боевых дружин? Малейшая небрежность в работе, ерундовая оплошка — и на воздух взлетит дом, погибнут подпольщики, их жены и дети, десятки непричастных к делу людей… Вот какая огромная ответственность лежала на нас, боевиках, занятых производством боеприпасов для организации.
Отдела технического контроля у нас, конечно, не было. Каждый сам не за страх, а за совесть проверял запальники, которые мастерил. Полагалось после пайки изо всех сил трясти проклятую трубку, чтобы убедиться, что кислота не просачивается. Если после нескольких минут таких «упражнений» содержимое трубки не вытекало, ее на три-четыре дня оставляли на ватке, пропитанной зажигательной смесью. Если ватка не загоралась, продукция считалась доброкачественной.
Николай хотел, чтобы мы не только разумом, но и каждым нервом ощутили, какой груз взвален на наши плечи. И он придумал для нас тяжелое испытание.
Однажды он вошел в мастерскую своей обычной, слегка развалистой, уверенной походкой, одетый в новенький, с иголочки, костюм. Стоячий крахмальный воротничок с загнутыми по моде того времени углами слегка врезался в его смуглую шею. Галстук-«бабочка» пестрел на сияющей, твердой рубашке. Николай подошел к столу, несколько небрежно — была у него такая манера — взял чей-то запальник, повертел его в пальцах. Потом обвел всех нас взглядом. В глазах его едва заметно сверкнула какая-то дьявольская искорка.
— Ну-с, — проговорил он, — отлично. Запальники проверены? А теперь вот что. Разбейтесь на пары. Каждый возьмет в карман по запальнику и — марш за город, на бывший артиллерийский полигон. Я — впереди, вы — за мной. Дистанция между парами — пятьдесят шагов. Ясно?
Воцарилось молчание.
— Значит, ясно, — подвел итог Николай. — Ну, быстренько. — И, сунув в карман один из запальников, такою же развалочкой вышел.
Чтобы попасть на полигон, надо было пройти верст пять по городу — и это с таким «безобидным» грузом! Того и гляди вспыхнут запальники в карманах…
Скажу откровенно, эта прогулка доставила нам не слишком много удовольствия.
На полигоне мы сначала по очереди бросали запальники с заклеенными донышками. В таком виде им не полагалось взрываться. Все приборы проверку выдержали.
— Теперь бросать в боевом положении, — сказал Козлов. — Первый — Волков.
Я, как полагалось по инструкции, оторвал донышко и метнул запальник.
Удар о землю. Язык огня…
Запальник годен!
После меня метал «Медвежонок», потом остальные. Все сошло хорошо.
«Первый курс» был окончен. Учение продолжало идти вглубь.
Теперь под руководством Николая мы кроили из картонных листов бризантные ручные снаряды разных размеров и фасонов.
Началось самое рискованное — самостоятельное приготовление взрывчатых веществ. Мы делали пироксилин, менделеевский порох, динамит. Наиболее вредным и опасным было приготовление мелинита, состава колоссальной взрывчатой силы. После русско-японской войны он был широко известен под названием «шимоза». Эта самая шимоза капризна, как избалованная истеричная барышня.
Чтобы получить мелинит, нужно было в плохо оборудованной лаборатории, по существу в домашних условиях, плавить в специальных колбах особый состав. Каждый, кто присутствовал в это время в мастерской, смело мог считать себя наполовину покойником…
После опытов с шимозой лицо у меня стало желтым, словно после желтухи, и я ходил таким чуть не полгода.
Затем Николай научил нас делать мины на якорях, адские машины — ударные, фитильные, с часовым механизмом и с индуктором.
Мы с Николаем очень сблизились, подружились. Но за все время он ни слова не сказал о себе, о своей жизни. Кремень был человек! Частенько по воскресеньям преподаватель приглашал меня в кафе, и мы пили кофе с ромом по-польски.
— Вот подождите, — нередко говаривал Николай, — кончим ученье и перед тем, как уехать в Россию в пасть к волку, отправимся в Африку поохотиться на львов. Идет?
Я не мог понять, смеется он или говорит всерьез, и, как мог, отшучивался.
В заключение на знакомом нам полигоне мы испытали ночью изготовленную нашими руками бомбу. Это был, по сути дела, «выпускной экзамен».
Так за два месяца я получил «высшее» военно-техническое образование.
В это время во Львов приехал «Петрович». Он передал мне и «Медвежонку», что Уфимский комитет поручил нам перевезти по два пуда литературы из Львова на Урал: «Медвежонку» в Златоуст, а мне в Уфу.
Я отправился из Львова на день позже Петра. Прекрасный галицийский город Львов был уже совсем по-весеннему зеленым — начинался апрель. Прямо на вокзале от «Петровича» я получил литературу и выехал в Броды. Туда «Петрович» дал мне явку и пароль.
На явочную квартиру в Бродах за мною пришел не кто иной, как тот же Грицько, мой старый знакомый. На этот раз он перевел меня за границу «по всем правилам» и перенес на себе мой багаж, искусно заделанный в небольшую бельевую корзину.
— Одягу с закордона до дому тягаешь? — подмигнул мне Грицько и добавил: — Чи железна та одяга — маленькая корзина, а пуда два важить…
Опять я попал в аккуратный и чистенький домик Грицька.
В селе меня дожидался Петр-«Медвежонок», прибывший днем раньше. Вместе с ним мы двинулись в Кременец.
Я считал, что большей грязи, чем я видел в Кременце по дороге за границу, не бывает. Я ошибся — теперь вся округа превратилась в открытое грязевое море, и наша телега не ехала, а скорее плыла. Уже под самым городом, когда «Медвежонок», удобно пристроившись у меня на животе, в темноте задремал, в экипаже что-то разъехалось, и мы оказались чуть не по шею в жидкой и липкой грязи. Задняя ось прошла над нашими головами.
Никогда не думал, что умею так ругаться…
Долго мы мылись и чистились в гостинице на Чайной улице.
Из Кременца мы с Петром опять продолжали путь порознь. Как мне было сказано, я выехал на день раньше него, по маршруту Дубно — Киев — Москва — Уфа. Мое первое заграничное путешествие закончилось.
ДЕЛИКАТНОЕ ПОРУЧЕНИЕ
На Урал я вернулся в начале мая 1907 года. Областной комитет партии поручил нескольким боевикам, в том числе и мне, развезти доставленную нами из-за границы литературу по заводским центрам Урала. Я побывал в нескольких городах.
Возвратившись из поездки, я рассчитывал хотя бы несколько дней отдохнуть перед новой работой, тем более, что помещение для лаборатории бомб, которой мне предстояло руководить, еще не было найдено… Но… меня срочно вызвали на совет и поручили «внеочередное» задание. Заключалось оно в следующем.
Уральские большевики делали все возможное, чтобы выполнить лозунг Ленина: «…готовить оружие, — и в прямом, и в переносном смысле слова». Наряду с широкой агитацией в массах принимались меры по приобретению стрелкового оружия. Как уже говорилось, средства, добытые экспроприациями, мы направляли в первую голову на закупку его за рубежом. Основной нашей «импортной» организацией было Южное военно-техническое бюро. В период моего ученья во Львове наша боевая организация закупила через него в Бельгии партию браунингов, Южное бюро должно было доставить пистолеты в Дубно и передать уральским представителям. Но прошло уже порядочное время, а ни из Киева, ни из Дубно никаких вестей не приходило. Руководители уральской боевой организации встревожились, не случился ли провал.