— Ну и Эдвальд, ну и наворотил, — вздохнул наёмник. — Мне точно не мешало бы его навестить. В прошлую нашу встречу он был слаб разумом, а теперь, видно, и вовсе растерял остатки рассудка.
— Говорят, он как овдовел, так сразу переменился. Будто ожил. Видать, супруга у него та ещё кровопийца была, — старик замолчал, но вскоре продолжил: — У тебя и в самом деле был меч Кальдора Моэна?
— Чтоб мне на месте провалиться, если я вру.
— Где ж ты взял его? Мне о старом хранителе клинка старшие рассказывали. Будто он ушёл из замка… Я даже уже не помню, сколько лет назад.
— Мне его сам Моэн дал. Я встретил его далеко на севере, он прожил остаток жизни среди северян, а перед смертью отдал клинок мне. Велел беречь и стать достойным владельцем. А я… Эх!
В этот момент вернулся Хоб. Он радостно сообщил, что старик может идти, а сточный шпион-лазутчик будет дожидаться следующего утра, пока начальник стражи закончит все дела и сможет им заняться.
— Береги себя, Таринор, — сказал старик напоследок, за что получил пинок от тюремщика.
— За него не беспокойся, — сказал Хоб, утерев нос рукавом. — У него-то крыша над головой есть. Хотя скоро её не будет. И я не про крышу, — добавил он и залился визгливым смехом.
Весь день наёмник провёл за решёткой, а жирдяй-тюремщик то появлялся, то снова уходил. В обед он уселся на табуретку и принялся с наигранным удовольствием уплетать какую-то жижу из миски, причмокивая и поглядывая на наёмника. Тот же изо всех сил старался не подавать вида, что больше всего на свете желает вколотить собственный кулак в ухмыляющуюся рожу тюремщика.
К счастью, Хоб порой пропадал весьма надолго, а если и задерживался у камеры, то только чтобы вздремнуть на табуретке. Потом он просыпался, зевал, пытался подколоть Таринора уже набившими оскомину шутками про повешение и отрубание головы, а потом уходил куда-то. Постепенно свет, пробивавшийся через окошко за дверью, приобретал огненный оттенок, а потом и вовсе погас.
Таринор остался в полной темноте и только сейчас ощутил, что в камере весьма прохладно. Прошлой ночью он слишком погано себя чувствовал, чтобы обращать на это внимание, а сейчас холод вкупе с темнотой делал своё дело. «Продержаться эту ночь, — думал наёмник, — а там уже видно будет. Глядишь, начальник стражи окажется не таким болваном, как Хоб, и прислушается. Интересно, как там Тогмур и Иггмур? Только б его не пошли выручать. Пусть лучше сидят, не высовываются…»
Наёмник лежал на холодном полу, сжавшись всем телом, чтобы сохранить тепло. Иногда он проваливался в забытье, но вновь просыпался от холода. В эти моменты он слышал чей-то голос. Видимо, Хоб на ночном дежурстве и снова пытается поддеть его избитыми шутками. Ну его к чёрту… Порой ему снились короткие сны, будто Иггмур ломает стену темницы, разгибает железные прутья, а Тогмур хлопает его, Таринора, по плечу и произносит: «Вот ведь тебя угораздило!» И действительно, как же его угораздило так их подвести. Подвести Кальдора… Подвести самого себя… Так глупо попался… Хоб с дубинкой… К чёрту Хоба… К чёрту…
— Да спит он, спит! Не боись!
— А вдруг нет? Вдруг просто валяется?
— И чего? Кто ему поверит? Давай наливай уже…
Таринор решил, что это тюремщик притащил какого-нибудь дружка, чтоб не так скучно было торчать у камеры всю ночь.
— А карты?
— Чего карты? Неужто отыграться решил?
— Ну, было б неплохо. Да только разве ж у тебя отыграешься? Хоть время убьём, мне тут до утра сидеть.
— Да и у меня выбор невелик. А за того не бойся. Если проснётся — я тут же исчезну или в угол забьюсь, ветошью прикинусь. Наливай и раздавай…
Наёмник лежал и слушал эту болтовню. Хоть какое-то развлечение для того, кто не хочет снова провалиться в забытье. Всё-таки обидно, что эти двое сейчас пьют и играют в карты, а он дрожит от холода на гнилой соломе. Таринор лежал спиной к решётке и мог видеть лишь пляшущие тени от света свечей.
— Ну вот, снова продул, — с досадой произнёс один из них.
— Я ж тебе говорил, Верн, брось ты это дело. Не везёт в игре, повезёт в любви! Знавал я одного счастливца, так ему в любви точно не везло, зато в карты был мастак. Да и выпить тоже был не дурак…
Знакомая фраза… Да и голос знакомый. Слишком знакомый. Наёмника вдруг охватило любопытство, захотелось посмотреть, кто же там сидит с новым тюремщиком. Но тот второй сказал, что спрячется, как только он, Таринор, проснётся. Медленно повернуться — заметят. Они ведь прямо рядом с решёткой сидят. Значит, нужно перевернуться быстро, резко, чтоб не успел.
Наёмник собрал все силы. От волнения сердце бешено колотилось, а в горле застыл ком. Да и ушибленная голова снова начала болеть, вызывая тошноту. Или это было от того, что с прошлой ночи маковой росинки во рту не было?
Таринор сжался, чуть подпрыгнул на боку, и уставил взгляд на двоих, что устроились на табуретках по ту сторону решётки. Они застыли с кружками в руках, ошарашенно глядя на него в ответ. И если тюремщик Верн выглядел вполне обычным человеком, то второй… Роста он был невысокого, полноват, едва доставал до пола ногами, что оканчивались копытцами, а за спиной имел пару кожистых крылышек, как у летучей мыши. Шмыгнув мясистым свиным пятачком, что красовался в центре упитанного лица, он неожиданно громко заговорил, обращаясь к Таринору:
— Ну вот, пьянь! До чертей допился! Верно тебе говорили, бросай это дело! Видишь, до чего теперь дошло? Ну, ничего, проспишься, а наутро меня как ни бывало. Только чтоб больше ни капли в рот, понял⁈
Выпалив это, он спрыгнул с табуретки и спрятался за тюремщика. Впрочем, в отличие от Хоба, Верн оказался тощим, как жердь, так что чёрту не удалось скрыться за ним полностью.
— Ну чего там? Уснул? — послышался нетерпеливый шёпот из-за спины тюремщика.
— Не, пялится ещё, — тихо отозвался тот.
— Чтоб его! Может, плеснуть ему, а? Тогда и вырубится…
Наёмник лежал неподвижно, пытаясь осознать происходящее, а улыбка сама собой наползла на лицо.
— Гурх? Это что, ты?
Чёрт осторожно выглянул из-за спины тюремщика.
— Чтоб мне в пекле изжариться! Этот голос… Таринор?
— Он самый, — наёмник привстал и подсел ближе к решётке. — Ты чего здесь делаешь?
— Я? Да так, живу, — Гурх выпрыгнул из-за укрытия и подпрыгнул к прутьям. — Ох, тебя ж совсем не узнать, зарос, как козёл… Негоже тебе тут прозябать! Верн, можешь дверцу-то отворить? Это приятель мой, я ему жизнью обязан.
— Ну, я ж это… Не положено… — промямлил обескураженный тюремщик.
— Я тебе долг карточный прощу.
— Весь?
— Мечтай! Половину.
— Эх, — тюремщик почесал залысину на голове и, махнув рукой, поднялся на ноги, — ладно.
Вскоре для наёмника уже раздобыли снеди и лишнюю кружку.
— Промочи горло, парень, — Гурх заботливо налил из бутыля. — Это, конечно, не тот чудесный напиток, которым ты меня в прошлый раз потчевал, но уж чем богаты. Рассказывай.
— Чего рассказывать-то? — вздохнул наёмник. — К королю мне надо. Дело важное.
— А чего ж тогда ты здесь торчишь? Я, конечно, в этих ваших делах не шибко разбираюсь, но короли разве не в замках пробавляются? Уж точно не в тюрьмах.
— Меня в город не пустили, а когда полез через сточный канал, поймали. Со мной ещё двое, за стенами ждут. Северяне они. Я надеялся пробраться сюда, а потом и их провести.
— Это ты зря, — покачал головой тюремщик. — Как война началась, к Энгатару потянулись беженцы. Селились в предместьях. Сперва их ещё в город пускали, а недавно запретили. Многие через сток проплыть пытаются, так что мы таких ловить наловчились. Особенно Хоб, будь он неладен. Тебе повезло, что он со стены тебя сбросить не велел. Пару недель назад одному бедолаге не повезло.
— Он меня не то шпионом эльфов считает, не то беженцем, не то чёртом в ступе… — Таринор осёкся. — без обид, Гурх.
— Да брось, какие обиды! — усмехнулся чёрт. — Только вот ты зря сюда притащился. Имею в виду, в город этот. Не удивляет, что я здесь?
— А должно?
— Посуди сам. Тут у вас самый главный храм торчит. Священников тьма, прорва инквизиторов. Нечисть, вроде меня, такие места стороной за милю обходит. Но я здесь, живёхонек и даже не чихаю.
— И что ж это значит?
— А то, что прогнило что-то в церквушке. Я сразу что-то почуял, знаешь, тёмное что-то. Не то, чтобы нашенское, демоническое, нет. Просто что-то недоброе, нехорошее.
— Говорят, король что-то там с Церковью наворотил.
— Может и так. Может и в том дело. Да только, знаешь, для нашего брата это выглядит как открытая дверь в колбасную лавку. Вот только не встречал я здесь других. Ни чертей, ни бесенят, ни ещё каких демонов… Боятся, стало быть. А чего боятся — непонятно. И от того ещё страшнее. Я здесь осел тихонько, небось, не поднимут шум из-за одного безобидного чертёнка, любящего промочить горло и перекинуться в картишки. Ты-то мужик хороший, знаю, что меня выдавать не станешь. Не станешь ведь?
— Колбасная лавка, говоришь… — задумчиво произнёс Таринор. — В каких случаях лавку не станут грабить, даже если открыта дверь?
Тюремщик и чёрт пожали плечами.
— Только если её хозяин ловит каждого вора и спускает с него три шкуры, — сам себе ответил наёмник. — Если город не под защитой Троих, значит, под защитой чего-то другого. Теперь мне ещё больше нужно к королю. Верн, выпустишь меня?
— Ты что! Меня ж за такое из стражи вышибут. А если учесть, что тебя в шпионы записали, мне в петлю прямая дорога.
— Да брось, не узнает никто, — не унимался наёмник.
— Хоб уже знает. А он точно начальнику стражи донесёт.
— Гурх, сумеешь что-то с ним сотворить?
— А что я сотворю? — шмыгнул пятачком чёрт. — Разве только напугать его до полусмерти… Впрочем, почему бы и нет? Давненько уж не безобразничал.
— Может, не надо, Гурх? — с сомнением проговорил тюремщик.
— Надо! — Отрезал тот. — Я ведь, в конце концов, демон! Так и хватку недолго растерять.
— Ох, не нравится мне это. Может, посидишь, да тебя отпустят? Хоб тебе, наверное, наговорил и про пытки, и про виселицу, но всё не так плохо…