Сколько человек было здесь убито, сколько мучалось под пытками по его приказу — Раухель не сумел бы сосчитать, даже если бы хотел. Но теперь, лёжа на грязной соломе в своём некогда безупречном, а теперь пропитанном потом и грязью зелёном костюме, он хотел покаяться перед каждым из них. Едва попав сюда, он счёл это справедливой карой и смирился с участью сгнить заживо, подобно тем, кого прежде сам обрекал на смерть.
Когда его только притащили сюда, тусклый свет лампы в коридоре, еле пробивался через решетчатое окошко в двери, но всё равно нисколько не освещало камеру. И всё же для Раухеля, как и для всякого, оказавшегося в полной темноте, это был свет надежды. Да, надежда и смирение с судьбой странным образом соседствовали в нём, а может, этот еле заметный свет просто напоминал ему о том, что он ещё жив.
Но всё изменилось, когда в один из дней лампа в коридоре погасла и бывший глава тайной службы остался в полной темноте. Он не знал, сколько дней или недель прошло с тех пор, но успел сполна прочувствовал весь тот ужас, присущий человеку в подобном положении. Ему то казалось, что стены вот-вот сомкнутся вокруг него и раздавят в фарш, то ощущал приступы удушья, а то он и вовсе переставал чувствовать пол. В такие моменты Йоахиму чудилось, что он падает в непроглядную тьму бездонной пропасти и он прикусывал руку, чтобы не кричать от ужаса.
Потом пришёл черёд видений. Раухелю виделись вспышки, чудились звуки — скрежет и царапанье. Возможно, что они даже были настоящими: крысы были единственными постоянными обитателями этих подземелий. Стоило Йоахиму подумать об этом, как разум подкидывал новую штуку, заставляя ощущать укусы острых зубов и прикосновения крохотных когтей, заставлявшие то замирать от удушающих приступов паники, то просыпаться от короткого тревожного сна. Или то было по-настоящему, и вскоре несчастный Раухель в самом деле станет обедом для крыс?
Он не знал, сколько времени провёл в полной темноте, но понимал, что вскоре неминуемо сойдёт с ума. Когда в темницу изредка приходил тюремщик и открывал дверь, принося кружку воды и кусок чёрствого хлеба, Раухель видел кусочек мира снаружи — каменную стену, освещённую лампой — последнее, что связывало его с реальностью. Но камеру уже давно не посещали, и бывший глава тайной службы, находясь в безвременье и кромешной тьме, начал думать, что его оставили здесь умирать.
В какой-то момент Йоахиму даже показалось, что он уже умер. Он попытался встать, но не удержал равновесие и рухнул обратно на гнилую солому. Падать оказалось неприятно, а значит, к счастью или к сожалению, он был ещё жив. Говорят, смерть милосерднее подобных мучений, и Раухель был бы рад с этим согласиться, если бы не панический страх перед этой самой смертью. Впрочем, сейчас он был не в состоянии испытывать ни радость, ни огорчение. В этой темноте было трудно даже связно мыслить, особенно когда страх оплетал липкими путами измученный видениями разум.
И вот, когда он лежал в полусознании на холодном и мокром полу, дверь еле слышно скрипнула, и в комнату ударил невероятно яркий свет, заставив Раухеля отвернуться. Глаза будто жгло огнём, и даже с силой сжав веки, он ощущал нестерпимое жжение. Свет будто был повсюду.
— Наверное, очередное видение… — Йоахим услышал эти невнятно сказанные собственным голосом слова будто со стороны.
— Ошибаетесь, господин Раухель, — донёсся знакомый мужской голос.
Один из его тюремщиков… Никак не вспомнить имя. Да и не важно… Вдруг свет сделался не таким ярким: на голову надели какой-то мешок. О, спасение для измученных глаз! Помогли подняться. Ноги едва слушались, но идти он всё же мог. Его куда-то вели. На казнь? Вряд ли. На допрос? Чего ради? Впрочем, уже не важно. Воздух стал чуть свежее. Его усадили куда-то и сдёрнули с головы мешок. В глаза снова ударил свет, но на этот раз они болели не так сильно и неяркое свечение настенных ламп уже не так сжигало их. Раухель узнал эту комнату. Когда-то, в прошлой жизни, он вёл здесь беседы с узниками темницы и теми, кому только предстояло ими стать. Здесь, помнится, он разговаривал и с Карлом Эльдштерном. Узнал он и женщину, что сидела за столом напротив. Ида Морнераль. Всё с той же надменной усмешкой и этой гадкой мушкой справа над губой.
— Вы… — прохрипел Раухель.
— Рада, что вы в состоянии говорить, — произнесла она. — Это очень облегчает нам задачу.
— Что вам… Зачем…
— Разумеется, вам интересно, зачем вас привели сюда, и почему я вообще оставила вас в живых. Скажу лишь, что вы слишком ценный человек, чтобы отправить вас кормить червей. Должно быть, вас мучает жажда. Неудивительно, ведь тюремщик давно к вам не заглядывал. Не припомню даже, как именно давно. Но, так как мне понадобилась ваша помощь, я помогу вам, — сказав это, женщина подала знак и на стол поставили кувшин и два стеклянных бокала. Ида Морнераль наполнила один из них и придвинула ближе к Раухелю. Не в силах терпеть, он жадно схватил стакан и влил в себя живительную влагу. Луарское розовое, которое он всегда находил неприятным на вкус теперь казалось лучшим напитком на свете.
— Думаю, теперь вы сможете говорить более осмысленно. Если поможете мне, велю подать вам обед.
— Надеетесь купить меня едой? — хрипло проговорил Раухель и закашлялся.
— Почему бы и нет? Человек в вашем положении должен ценить это выше всяких драгоценностей. Если я не права, то могу велеть принести в темницу те побрякушки, с которыми вы собирались улизнуть из замка, и оставить вас умирать в окружении роскоши. Наверное, такую смерть можно назвать роскошной.
— Чего вы хотите?..
— Для начала, расскажу о положении дел, — Ида Морнераль вздохнула и продолжила: — Пламенным замком сейчас управляем мы вместе с кастеляном, но, между тем, я лишь регент при истинном наследнике Делвине Рейнаре.
— Что ещё за Делвин… — Раухеля затошнило. От бессилия было тяжело даже думать.
— Внебрачный сын Дериана Рейнара, конечно же. Убитого вами лорда Дракентальского.
— Я не убивал Дериана…
— Это вы так считаете, Раухель. А мы с господином Эшхартом, да и весь замок, думаем иначе. Благо мне не пришлось особенно убеждать их: своей таинственностью вы, сами породили все эти слухи, которые теперь привели к таким выводам. Да и результат говорит сам за себя. Вы можете считать себя сколь угодно правым, но какой прок от вашей правоты? К несчастью, официально утвердить Делвина как наследника может только его величество король Энгаты. И совсем недавно я получила от него письмо, в котором он требует подтверждение, что Делвин действительно сын Дериана Рейнара.
— Но ведь это неправда, — сказал Раухель, собрав всю твёрдость, на которую он был способен в этот момент.
— А что есть правда, Йоахим? То, будет ли слово правдой или ложью зависит лишь от того, кем оно сказано. Взять хотя бы ваше с Дерианом покушение на бедного Алистера Рейнара. Стоило новому лорду Пламенного замка сказать, что Алистера отравили в результате заговора, как всё смиренно приняли его слова на веру. Ведь об этом сказал сам Дериан Рейнар, лорд Драконьей долины! Король казнил собственную жену и патриарха за измену. Действительно ли это так? Или дело было в другом? Мы об этом уже не узнаем, но слово короля — правда для всех. Одно слово благородного рыцаря и честный крестьянин окажется чернокнижником и разбойником, а его юная дочка попадёт в рыцарскую постель. Так уж устроен наш мир. А потому в ваших силах сделать Делвина наследником Пламенного замка. Он хороший мальчик. Добрый. Достойная смена нелюдимому Дериану и высокомерному Алистеру, к тому же, под моим началом он станет достойным правителем. Я же останусь в тени и смирюсь со своей скромной ролью леди-регента.
— Если вы думаете, что все эти красивые слова и яркие примеры способны… — Раухель хрипло закашлялся. —…способны изменить моё мнение, то вы ошибаетесь. Речь идёт не о крестьянских дочках. Ни у вас, ни у этого мальчишки нет никаких прав на Пламенный замок, а потому я отказываюсь помогать вам. Если королю будет угодно взять замок штурмом, так тому и быть. Вас он казнит, а со мной будь, что будет. Быть может, он поверит мне.
— И даже горячий ужин не переменит вашего решения? — улыбаясь спросила Морнераль.
Бывший глава тайной службы на это лишь промолчал, сделав самое презрительное лицо, на которое был способен.
— Что ж, — вздохнула женщина, — если вас нельзя купить обещанием сохранить жизнь, попробуем иначе.
— Станете угрожать смертью? Казните меня? — изумлённо спросил Раухель и тут же отвёл взгляд. — Впрочем, пусть так. Это лучше, чем гнить в подземелье. И кроме меня вам никто не поможет.
— Храбритесь, пока можете, Йоахим, — губы Иды Морнераль растянулись в отвратительной улыбке, обнажив мелкие зубы. — Каждый человек боится умереть. И вы не исключение, я знаю.
— Одно ваше слово — и меня прикончат. Так чего вы ждёте?
— Жду, пока яд начнёт действовать.
Раухеля обдало холодом, но он изо всех сил постарался не подать вида. Однако Ида Морнераль всё же заметила, как он украдкой покосился на кувшин.
— Да, верно думаете. Вино было отравлено. Этот яд совершенно не ощутим, он действует медленно, но при этом неотвратимо. Вам наверняка доводилось применять такой. Впрочем, даже имей он вкус или запах, вы столь жадно осушили бокал, что всё равно не успели бы ничего почувствовать.
— Вы снова лжёте, Морнераль, — процедил Раухель.
— Неужели? — вскинула брови женщина. — Разве ещё не чувствуете, как он уже начал действовать? О, теперь вы сполна можете ощутить, каково это, быть отравленным. Я вижу, как вас трясёт, на лбу выступила испарина. Сердце наверняка колотится, как бешеное. Полагаю, через минуту-другую вас начнёт тошнить. Уже? Как скоро!
Раухель был бы рад не верить словам Иды Морнераль, если бы и в самом деле не испытывал всё то, о чём она говорила. Его знобило, а по лицу струился холодный пот. Внутренности будто перекручивало, живот свело от боли, а мысли слиплись, словно тесто.
— Всё ещё не верите, Йоахим? — участливо спросила женщина, подавшись вперёд. — Разве так вы бы хотели умереть? Встать в один ряд с теми несчастными, кого вы замучили в этих стенах? На мой взгляд, это весьма иронично, но решать вам.