— Серые судьи устроили там настоящее побоище, — сказал он. — Печально, что кровь ныне льётся не только на поле боя.
— Печально, что она вообще льётся, — мрачно ответил наёмник.
Глава 23
Церемония посвящения в рыцари состоялась на следующий день после того, как с почестями похоронили павших, а лорд Эйевос Таммарен нашёл последнее пристанище в усыпальнице. На ней присутствовали как уцелевшие спутники Таринора, так и те командиры, с которыми он недавно делил поле боя. Наёмник никогда не думал, что станет рыцарем и не заучивал слова клятвы заранее, как это делают оруженосцы. Поэтому ему пришлось читать её с бумаги, преклонив колено.
— Пред ликом богов и людей, Троих и многих, я, Таринор, приношу обет Трёх благодетелей: Доблести, Стойкости и Смирения, — проговорил наёмник, не веря собственным словам.
Конечно, многие рыцари плевать хотели на обеты, да и сам Таринор предпочитал клятвам договоры, но всё же ему было не по себе от того, что он произносит это произносит. Наёмник утёр лоб от испарины и продолжил:
— Вверяю свой меч моему господину, лорду Мейвосу Таммарену, и клянусь служить ему в час мира и в час войны, и да не будет у меня иного господина. Если нарушу я обеты или обращу меч свой против моего господина, да будут судьями мне Трое и многие, боги и люди.
— В честь битвы на Пепельном холме, где ты проявил доблесть, достойную рыцаря, я, Мейвос Таммарен Третий, лорд Высокого дома, пред ликом богов и людей, Троих и Многих, посвящаю тебя, Таринор, в рыцари.
Сказав это, новый лорд Таммарен взял из рук сира Кельвина, нового главы дома Старлингов, украшенный церемониальный меч с серебряной рукоятью.
— Да будет твоя рука крепка, — он прикоснулся клинком к правому плечу наёмника, — сердце храбро, — к левому, — а помыслы чисты, — плоская сторона клинка опустилась на голову. — Встань, сир Таринор, и служи верно пред ликом богов и людей, Троих и многих, — торжественно объявил Лорд Мейвос Таммарен и добавил: — В честь славной победы и возвращении замка Пепельный зуб из рук страшного врага, нарекаю тебя сиром Таринором Пепельным.
Получив награду, наёмник-рыцарь с уцелевшими спутниками стал собираться на поиски Игната, но перед тем попросил о достойных похоронах Маркуса Аронтила, бывшего декана Огня Академии Вальморы.
— Этот человек был очень дорог моему другу, — говорил он.
Вот только на вопрос, где же сам друг, Таринор ответить не смог. Лишь сказал, что, если бы не эти два мага, битва неминуемо была бы проиграна, а Энгата, возможно, оказалась бы обречена, и вместе с ней весь мир. И достойные похороны — самое меньшее, чего заслужил этот человек. Также от имени Тогмура он спросил дозволения сложить погребальный костёр для верного и отважного Иггмура по старой северной традиции. Тиберию разрешили остаться в Высоком доме на некоторое время, чтобы после он смог отправиться в родные края.
И вот, одним тёплым вечером Таринор, Тогмур и Драм развели костёр в нескольких милях к востоку от Высокого дома. Припасов было предостаточно, а к ним Драму ещё и удалось поймать кролика, так что было решено устроить поминальный ужин.
— Я впервые видел столько смертей, — глядя на звёзды проговорил эльф.
— А я впервые видел смерть брата, — не поворачивая головы сказал Тогмур. — И это для меня важнее тысячи погибших южан.
Он подбросил в костёр веток и, вздохнув, продолжил:
— Иггмур был добрым и, наверное, не таким глупым, как я о нём думал. Как все о нём думали. Старый Эйвинд учил, что нужно отпускать умерших без сожаления. Но, хоть бог смерти одинаково беспощаден ко всем, а всё же хотелось бы, чтобы Иггмура в тот день он пощадил.
— Бог смерти здесь не причём, — нахмурившись, произнёс Таринор, глядя в огонь. — Всему, что произошло сегодня, виной люди. И если Вингевельд действительно желал очистить мир от тех, кто распоряжается чужими жизнями, то ему следовало начать с себя.
— В Илорене, эльфийском поселении в лесу Илиниэр, растёт огромное вечно осеннее дерево. Когда где-то умирает эльф, лист срывается с ветвей и падает на землю, а в Благословенных землях богиня Иллания роняет слезу по умершему эльфу. Когда эльфы вступают в войну, случается листопад, а Иллания проливает множество слёз.
— И к чему ты это рассказал? — спросил Тогмур.
— Если бы такое древо было у людей, возможно, они поняли бы ценность жизни, увидев, как листья осыпаются во время войн, — ответил Драм.
— Не поможет, друг мой, — печально улыбнулся наёмник. — Уж слишком скоротечна наша жизнь, чтобы видеть в ней такую же ценность, какую видят эльфы. Даже Эйевос Таммарен, проживший больше сотни лет, посчитал, что отдать жизнь, чтобы воодушевить солдат, — это достойный размен. Знаешь, почему на войну отправляют молодых? Они думают, что будут жить вечно, и не осознают своей смертности. Эльфу же, прожившему не одну сотню лет, определённо есть, за что цепляться в этом мире. Отсюда, как мне думается, и растут ноги у эльфийской философии.
На это никто не ответил. Первым тишину нарушил Тогмур.
— Как думаешь, Таринор, выполнил ты клятву, данную Гальдру?
— Наверное, да. Битва была без преувеличения знаменательной, достойная этого меча.
— И как же ты назовёшь его? — не унимался северянин.
— Ну, мы одолели армию мертвецов, так что «Победитель смерти» был бы неплохим вариантом.
— Не слишком ли вычурно? — с сомнением в голосе спросил Тогмур. — Может быть, «Кровопускатель»?
— Тоже не подойдёт, — ответил Таринор. — У мертвецов крови-то почти и не было.
— А если «Резатель»? — неуверенно предложил Драм и две пары глаз вопросительно уставились на него, заставив смутиться.
— Звучит нелепо. Прямо как мой рыцарский титул. «Сир Таринор Пепельный», — усмехнулся наёмник, горделиво вскинув подбородок. — Тебе, должно быть, своим клинкам было проще имена сочинить. У тебя ж с ними духовная связь или что-то вроде того. Они совершенно одинаковые, а всё равно различаешь.
Драм смущённо улыбнулся.
— Нет никакой связи, Таринор, — ответил эльф. — Просто я всегда ношу Шёпот слева, а Тень справа.
— То есть, то, что ты говорил при нашем знакомстве — это всё чушь?
— Про мечи — да, — Драм сдерживал смешок. — Хотел произвести впечатление.
— Да уж, — наёмник пригладил волосы. — Произвёл так произвёл. Вот так и помер бы, не догадываясь, что Драм Дирен шутник, каких поискать. А ведь я тогда тебе поверил. Думал, у меня-то с оружием отношения исключительно житейские, куда уж мне имена мечам придумывать. «Сир Таринор Пепельный со своим верным Резателем», тьфу! Титулы эти ещё… — наёмник задумчиво нахмурил брови и взглянул на небо, где появлялись первые звёзды. — Если кто и заслужил подобную награду, так это Игнат с Маркусом. Без них нас бы всех просто перебили. Они, а не я, выиграли эту битву. Эх…
— Так что, назовёшь меч «Резателем»? — с сомнением в голосе спросил Тогмур.
— Нет. Нужна какая-то особая деталь… Лорд Эйевос говорил о сыне бывшего лорда Старлинга. Говорил, сделает всё возможное для его спасения. И я его всё-таки спас. А скольким ещё сыновьям эта победа сохранила жизнь? Мы ведь и сами сыновья своих отцов, избежавшие участи превращения в безмозглых мертвецов на службе у некроманта. Так что пусть этот меч будет «Спаситель сыновей».
— Хорошо звучит, — кивнул Тогмур и с грустью добавил: — Иггмуру бы пришлось по нраву. Он вообще был таким… Таким… Его теперь и оплакать некому… Эх, братец, как же я теперь без тебя…
Северянин спрятал лицо в ладони и тяжело вздохнул. У Таринора защемило в душе. Он вспомнил неунывающего Бьорна. Вспомнил, как тот всегда умел подбодрить метким словом, как бесстрашно бился за то, что считал правильным. И как его глаза закрылись навсегда. Пусть они и были из разных миров — безродный наёмник и сын древнего дома — но дружба их была по-братски крепкой.
Таринор встал и, не сказав ни слова, крепко обнял Тогмура, похлопав его по спине. От неожиданности северянин вздрогнул, но не отшатнулся. На траву упала слеза, единственная, которую Тогмур смог себе позволить. И, наверное, в неё он вложил всю боль и горечь потери.
Когда кролик изжарился, наёмник со спутниками подкрепились и собрались было отправляться спать, как вдруг Драм, неожиданно насторожился и прислушался к ночной тишине.
— Сюда кто-то идёт, — тихо сказал эльф, обнажая клинки. — Там.
Он указал в ночной сумрак бледным пальцем.
— Погоди, может это всего лишь голодный бродяга, решивший заглянуть на огонёк, — сказал Таринор. — У нас тут и кролика немного осталось.
Но фигура, показавшаяся со стороны, куда показывал Драм, изумила всех. Ей оказалась девушка, чьё тело было скрыто с ног до головы, даже на руках были надеты перчатки, а лицо скрывал капюшон. Она прикрывала ладонью глаза от огня и осторожно, шаг за шагом, приближалась.
— Вот дела, — удивлённо воскликнул наёмник. — Как же тебя сюда занесло? Да ещё и одну…
Но девушка не обратила внимания на слова наёмника, даже не повернулась к нему. Вместо этого она обратилась к Драму и произнесла что-то на непонятном языке, который показался Таринору чертовски знакомым. Эльф изменился в лице и раскрыл рот. Он осторожно ответил ей что-то, а когда она сказала одно единственное слово в ответ, то встал, снял с неё капюшон и крепко обнял. У девушки оказались такие же белые волосы, как у него.
— Что, чёрт возьми, происходит, Драм? — обескураженно спросил Таринор. — Кто это? И что за слова, что за объятья? Ты её что, знаешь?
— Таринор, Тогмур, — произнёс эльф, обернувшись. — Это Элона Дирен. Моя сестра.
Драм и Элона долго разговаривали, причём она сидела спиной к костру. Наёмник вспомнил, как глаза эльфа первое время не могли привыкнуть к яркому пламени и невольно усмехнулся. От обилия тёмноэльфийской речи у него начинала болеть голова, а эти двое, кажется, и не собирались останавливаться.
— Слушай, Драм, не хочу вмешиваться в вашу беседу, но мы с Тогмуром собрались на боковую, а под ваше шипение и свист, уж извини за прямоту, совсем не спится.