Гении принадлежат всему человечеству. Но я рад, что на этот раз ренессансное послание пришло из России.
Когда гений через века передает послание другому гению, это возвышенно и романтично. Но причем тут мы, не гении? Они общаются в своих кругах и сферах — а нам что с того? Нам оно надо?
Надо, дорогие сограждане, тоже надо.
У нас с вами, как и у них, одна жизнь. А планета вокруг прекрасна и богата возможностями. И тайн вокруг полно. И профессий, одна другой привлекательней. И так тянет время от времени переиначить судьбу!
Я читал, что молодой японец, поступив на работу в крупную фирму, знает, на пенсию выйдет именно из этой конторы. Каждые несколько лет его зарплата будет возрастать, и к старости он станет если не богатым, то уж наверняка состоятельным. А состоятельный японец покруче иного нашего богача. И ездить в старости он будет на каком-нибудь «Лексусе». Вы завидуете такой судьбе?
Однажды на каком-то из европейских перекрестков я познакомился с двумя шведскими девчонками, студентками, взявшими на год академический отпуск. Отпуск они решили потратить вот на что. Скопив не очень много, но порядочно денег, они купили своеобразный тур — кругосветное путешествие. Своеобразный потому, что никаких суперудобств он не обещал: у девчонок была возможность самыми дешевыми поездами, автобусами, пароходами и самолетами передвигаться из страны в страну, останавливаясь в каждой на месяц-другой для того, чтобы посмотреть окружающий мир и подзаработать на харчи и крышу. Путешествие должно было занять год. В будущем оно ничего не гарантировало, но девчонки не нуждались в гарантиях — они хотели быть счастливыми здесь и сейчас, в каждый момент жизни выбирая ту тропинку, которая понравится. Вот этим девчонкам я завидую. Молоденькие, смешные, в драных джинсах и майках с распродажи, они — люди Ренессанса.
Такие есть и среди моих друзей. Рижанин по имени Илан, русский журналист, пишет очерки, переводит с английского, занимается боксом, прилично для любителя играет в шахматы, а летом уезжает в Таджикистан или Киргизию, где пасет овец, собирает лекарственные травы (неплохо оплачивается), ночует в шалашах, а в деревенских магазинчиках покупает уцененные книги. Прекрасная библиотека обошлась ему в смешные деньги.
Несколько лет назад умер мой очень близкий друг, поэт Саша Аронов. О нем стоит рассказать подробно — авось, я когда-нибудь и расскажу. В Саше удивительно органично сочетались огромный талант, писательская мудрость и житейская бестолковость — он был известен уже в двадцать три, а первую книжку выпустил в пятьдесят три. В отличие от множества коллег он не ждал от поэзии никакой награды, потому что понимал: она сама себе награда. После него осталось множество стихов. В том числе, такие:
«Гуляю по морю пешком,
Стучу о море посошком.
Кругом стихия с трех сторон,
А с берега кричат: „Силен“!
Они завидуют тому,
Что я иду и не тону.
А я зато на берегу
Сидеть, как люди, не могу».
Люди моря всегда ренессансны. Люди берега — они тоже хорошие, но другие. Дай Бог всем им счастья.
Мне жаль, что практически исчезло когда-то популярное движение хиппи, детей-цветов. Впрочем, я жалею не их, а нас. Они-то очень большой кусок жизни прожили, как хотели, а год счастливой жизни идет за три. Может, и у нас с вами не все потеряно. Нам ведь тоже не поздно остановиться, оглянуться и из сотни открывшихся дорог выбрать одну свою, или две, или пять. Тогда, возможно, однажды мы найдем в почтовом ящике послание с итальянской маркой и адресом отправителя — «да Винчи».
ЗАЧЕМ РОССИЯНИНУ БУДДА?
Четверть века назад мне необычайно повезло: будучи практически «невыездным» (термин, ныне забытый), я вдруг попал в Индию. Причиной тому была дороговизна туристической путевки — она весила с половину «Запорожца» (еще одно почти забытое слово). Секретари Союза писателей, главные редактора журналов и прочие литературные генералы в дальние дали ездили, разумеется, за казенный счет, для рядовых тружеников пера Индия была неподъемна, собрать писательскую группу не получалось, и некие таинственные органы, наделенные правом «не выпускать», решили на этот случай слегка ослабить контрольную удавку. А у меня как раз две первые пьесы пожаром пошли по театрам, деньги после многолетней нищеты перестали быть проблемой, и я получил роскошную возможность ценой бессонной ночи в самолете наблюдать рассвет над Гималаями. Мы прилетели в Дели рано утром, весь день и половину следующего мотались по городу среди разноликой толпы, недоступных нам ювелирных витрин и бесконечных уличных базарчиков, ничем не похожих на наши: у нас продавцы при торге завышали цену на треть, а в Индии раз в пятьдесят — за смуглого деревянного слоника просили тысячу рупий, но отдавали за двадцать пять. А ночью на темном асфальте светились бледные пятна — лишь подойдя, можно было понять, что это спящие люди: то здесь, то там с десяток мужчин и женщин ночевали прямо на тротуарах, с головой завернувшись в длинные полосы белой материи. Вечером второго дня я вдруг четко ощутил, что даже если завтра придется вернуться в Москву, жалеть не стану: непомерная цена путевки уже окупилась с лихвой новым знанием. Прежде я был нормальным европейским провинциалом, уверенным, что правильно живут только в моем родимом Урюпинске или Конотопе, а прочие города и веси в Африках и Азиях к этому идеальному стандарту стремятся, но пока не дотягивают. Теперь же я понял, что мир огромен, разнообразен, и путей в нем множество, и все разные, и каждый по-своему привлекателен. И что те же индийцы не рвутся к благам нашей цивилизации не потому, что не получается, а потому, что не очень-то и хотят. И прогресс вовсе не синоним счастья, и скудость не всегда беда, и если люди веками живут именно так, как живут, значит, так жить почему-либо хорошо.
Две недели мы ездили по огромной, яркой, нищей, красивой, очень своеобразной стране. Видели Тадж-Махал — может быть, самый прекрасный архитектурный ансамбль на планете. Видели, как в Варанаси, на берегу Ганга, сжигали тела умерших, пепел уносило течением, а рядом тысячи людей совершали вечернее омовение в мутных водах священной реки. Видели поразительные храмы Каджурахо, сплошь украшенные предельно эротической резьбой по камню — у нас это назвали бы порнухой, а в Индии веками поклонялись самому полному, самому жгучему проявлению жизни. Видели бесчисленных коров на городских улицах — здесь это священное животное, на которое никогда не поднимется рука индийца…
К концу поездки я вычленил для себя самое неожиданное впечатление от Индии: за две недели я не встретил ни одного хмурого лица. Ни единого! Даже нищие улыбались.
Конечно же, тогда мне и в голову не приходило, что именно в той поездке состоялось мое мимолетное, шапочное, но все же знакомство с великим учением Будды.
Впрочем, учение — это вряд ли точно. Скорее, речь может идти о культуре, духовной, нравственной и бытовой, сложившейся под влиянием буддизма. Вообще, мне кажется, любая теория, любая религия обретает силу и подлинное величие только тогда, когда прорастает в культуру. А буддизм за два с половиной тысячелетия неотъемлемо вошел в плоть и кровь восточных народов, составляющих, как минимум, треть человечества. Сегодня он проявляется не только в трудолюбии, в уважении к судьбе, в миролюбии, которое не смогли до конца выкорчевать даже маоисты и полпотовцы, но и в поражающей иноземца улыбке нищего торговца на улице Бомбея или Калькутты.
И в Западной Европе, и у нас в России периодически возникает мода на буддизм. Однако и в промежутках между всплесками моды спокойная мудрость восточного учителя жизни вызывает негромкий, но стойкий интерес. К учению и личности Будды в Девятнадцатом веке обращался Лев Толстой, а в Двадцатом молодые парни из английского Ливерпуля, чей своеобразный квартет до сих пор служит эталоном ранней всемирной славы.
Всякое массовое движение нуждается в благородных предках. Инквизиторы ссылались на гуманнейшего Иисуса, Сталин со своей туповатой компанией на мудрого Маркса, Гитлер на Ницше, хотя немецкий философ абсолютно не виновен в том, что Адольф Шикльгрубер на почве импотенции стал человеконенавистником. А нынешние террористы, сделавшие своим ремеслом детоубийство, клянутся именем Муххамеда, считавшего тяжким преступлением посягательство на жизнь беззащитного. В прошлом веке хиппи, юные романтики, любившие цветы и отвергавшие насилие, взяли в родоначальники Будду, объявив его символом всепобеждающего добра. Он и живет в нашей памяти символом добра.
Интересно, что при этом о буддизме подавляющее большинство его поклонников не только не имеет сколько-нибудь серьезного представления, но и не слишком в нем нуждается. К буддизму причисляется все доброе и яркое, приходящее с Востока: йога, индуизм, Кама-Сутра, тибетская медицина, загадочная Шамбала, архитектура пагод, живопись Николая Рериха, боевые искусства китайских монахов. Все это вкупе именуется обычно восточной философией. Впрочем, подобная куча-мала таит в себе долю истины: ведь, например, Толстого, Тургенева и Достоевского во всех библиотеках мира объединяют стеллажи русской классики, хотя при жизни если что и связывало великих романистов, так это упрямая вражда.
А теперь попробуем разобраться: зачем нынешнему европейцу и конкретно россиянину Будда? Ведь зачем-то нужен!
Причин тому, мне кажется, несколько.
Одна очень проста — страны буддистской культуры от нас далеки и известны нам весьма поверхностно. А все, что отдалено, как правило, не имеет недостатков: не случайно все политики демонстрируют «сияющие вершины» будущего на таком расстоянии, при котором детали неразличимы. Коммунисты со своей жестокостью и трусостью, с тюрьмами, взятками и закрытыми распределителями семь десятилетий обитали рядом, капиталисты сытостью и благополучием возбуждали черную зависть, а таинственные буддисты вполне годились для легенды. Они и стали легендой.