В большой части современной украинской историографии подчеркивается, что украинско-польский конфликт носил обоюдный характер, и от него в равной мере страдали как украинцы, так и поляки (по утвердившимся среди умеренных кругов украинской и польской историографии оценкам за время украинско-польского конфликта на принадлежавшей Польше «этнографических» украинских землях погибло около 60 тысяч поляков и 20 тысяч украинцев)[1100]. «Ответные» польские акции на Волыни против украинских сел по своей жестокости мало чем отличались от действий украинских националистов[1101]. Это часто не учитывается в современной российской историографии[1102], не говоря уже о публицистике. При этом необходимо отметить, что действия провода ОУН ПЗУЗ на Волыни все же принципиально отличались от действий польского подполья. Если польское подполье проводило на Волыни «ответные» акции против украинцев (хотя на практике эти «ответные» действия могли мало чем отличаться от банальной резни), то политика ОУН на Волыни летом 1943 г. была направлена на изгнание всех поляков с территории Волыни. Более того, в большом количестве случаев поляков не просто выгоняли из своих домов, но уничтожали, невзирая на возраст и пол. Организованный характер антипольской оуновской акции на Волыни летом 1943 г. явно отличает украинскую сторону конфликта от польской, чьи «ответные» акции на Волыни носили несистематический характер. С продвижением советских войск украинские националисты отказались от масштабных антипольских акций (да и сил на это у них уже не было), но синхронизация и учащение нападений на польские поселения в Галичине в начале зимы 1945 г. с началом программы по «добровольному» переселению украинских поляков Польшу, видимо, указывает на то, что украинские националисты не отказались от своих планов «очистить» Украину от поляков и воспользовались благоприятным моментом, чтобы вынудить к переезду как можно больше польских семей[1103].
Представления о желательности создания гомогенного национального государства, идею коллективной ответственности всего народа за действия некоторых его деятелей в 1940-е гг. разделяла не только ОУН. Эти идеи находили отклик и в тех государствах, которые принято считать демократическими.
Такие идеи, например, находили понимание в Чехословакии. Встречающиеся в литературе оценки послевоенного выселения немцев из Чехословакии в Германию как простого воплощения политики коммунистической Москвы – неверны. Более пристальные исследования показывают[1104], что консенсус в чехословацком обществе о необходимости выселения немцев из страны, убежденность в их коллективной вине за действия Гитлеровской Германии и Империи, начиная с битвы на Белой Горе к 1945 г. уже в полной мере сложились в чехословацком обществе. Более того, уже в 1945 г. до начала цивилизованного выселения немцев многие немцы при поддержке местных чешских властей выселялись силой, в стране проходили погромы против немецкого населения. Само изгнание немцев сопровождалось на местах дикими вещами, вроде обязанности всех немцев носить нашивку с буквой «N» («немец») – практика, заимствованная чешскими региональными властями от нацистов[1105]. Идея выселения из Чехословакии всех немцев находила поддержку и у демократических союзников. У. Черчилль находил в турецко-греческом обмене, юридически закрепленного и легитимизованного на Лозаннской Конференции 1923 г., положительный пример «обмена» населением, перемещения целой этнической группы из страны[1106].
Таким же образом убеждение в том, что немцы коллективно ответственны за войну и должны покинуть Польшу разделялось как коммунистами, так и представителями демократического лагеря[1107]. Именно Польское коммунистическое правительство после войны, а не руководство СССР, было инициатором рассеяния украинцев в Польше. Отчасти это было сделано под влиянием общественного мнения, чтобы больше легитимировать себя в его глазах[1108]. Эта идея находила поддержку и среди союзников.
Представлениями о коллективной ответственности народов и желательности депортации «неудобного» народа были проникнуты не только коммунистические режимы, вроде сталинского, или фашистские. Подобные представления были общими для тогдашней Европы.
Но не только политические элиты одобряли идеи этнических обменов. Идеи о необходимости создания независимых государств в рамках этнографических территорий к этому времени были достаточно популярны и среди ряда ученых. Еще в 1915 г. Г. Монтадн писал, что границы государств должны проходить по их этнографическим территориям, а те национальные меньшинства этих государств, которые не захотят ассимилироваться, должны быть переселены в те государства, где их этнос составляет большинство[1109].
Руководство украинских националистов, очевидно, мыслило в тех же категориях – польское меньшинство было «неудобно», поскольку при наличии польского государства (или, как в случае войны, сильного польского подполья) оно являлось значимым фактором, действующим лицом, способным претендовать на украинские земли. Поэтому идея деполонизации западных украинских земель к 1943 г. завоевала всеобщее одобрение. Смягчение политики УПА по отношению к польскому населению после вмешательства руководства ОУН[1110] свидетельствует, что украинские националисты не желали уничтожения польского народа, и в случае, если бы у них имелись средства для мирного «переселения» поляков (как это сделали правительства Чехословакии и Польши с немцами, а поляки с украинцами во время акции «Висла»), они предпочли бы именно этот вариант. Однако этих средств у них не было…
Мышление в категориях этнических «обменов», вытеснение этнически неблагожелательного населения были нормой для тогдашней Европы, но это вовсе не значит, что мы эту норму должны одобрять.
2.4. ОУН и русские в 1941-1943 гг.
Утверждение, что украинский национализм ориентировался на нацизм только ради достижения независимости Украины, не вполне верное. Конечно, достижение независимости Украины было главной целью ОУН, но далеко не единственной. «Программой максимум» было уничтожение в союзе с Германией всего СССР и утверждение независимого украинского государства как полноправного партнера-союзника гитлеровской Германии после войны. О каком-либо снисхождении к русским, как главному имперскому народу СССР, не могло быть и речи. Именно поэтому русских военнопленных согласно военным инструкциям «Борьба и деятельность ОУН во время войны» предписывалось сдавать немцам или расстреливать[1111]. И это – вне зависимости от того, как они относятся к будущему украинскому государству. Как видим, до позднейших лозунгов УПА в стиле «за вашу и нашу свободу» было еще далеко.
Перед началом Великой Отечественной войны руководство ОУН мыслило в геополитических категориях и воспринимало Украину как последнюю европейскую преграду перед Азией. Россия, безусловно, отождествлялась с Азией: «Польша на протяжении истории была всегда выразителем государственной воли Западной Европы, Россия же стала в мировоззренческом и государственно-политическом плане наследницей кочевых орд Азии, является носителем антиевропейски направленных разрушительных сил Востока»[1112]. Уже в меморандуме ОУН 1940 г. мы встречаем идею о необходимости совместной борьбы Украины и «порабощенных Москвой народов» за установление нового порядка в Восточной Европе. При этом на Украину возлагается практически мессианская геополитическая роль: «Ведь только Украина будет в состоянии удерживать разрушительные и внеевропейские силы на европейском восточном фронте и, кроме того, нести идею национального нового порядка соседним народам азиатского континента. Это задание будет для Украины тем более легким, поскольку она уже сегодня организует порабощенные Москвой народы на борьбу против большевицкого распада и ведет их в этой борьбе». Именно Украина должна была стать той силой, которая освободит «порабощенные» народы России: «Для украинской национальной революции, которая происходит из борьбы за построение Украинского государства, возникает долг также устроить теперешнее «российское пространство» и принести свободу народам, находящимся в российском рабстве»[1113].
После нападения Германии на СССР украинские националисты попытались воплотить свои планы в жизнь. С началом Великой Отечественной войны они стали распространять в большом количестве агитационные листовки, в которых Россия представала «вечным врагом», против которого теперь было необходимо подняться: «Столетиями кроваво уничтожаемый, угнетаемый и бесчещенный вечным врагом [украинский народ] схватился за оружие, чтобы дать ответ Москве»[1114].
В другой листовке читаем: «Украинский национализм ведет бой за Украину для украинцев, против московских и прочих захватчиков («зайд»), за политическую организацию масс под руководством украинского национализма, против московско-еврейского материалистического мировоззрения, против классовой борьбы и внутреннего раздора, за сотрудничество всех общественных слоев и производственных сил народа, за милитаризацию всего украинского народа, за сильную украинскую армию, против одурения масс московско-интернациональной брехней»