Однако нападения на польские деревни эпизодически случались и после частичного налаживания отношений между украинским и польским подпольями. Так, 20 марта 1945 г. отрядом УПА совершено нападение на польских жителей села Кулино Билгорайского уезда. Село было сожжено и убито 100 жителей-поляков[1422]. Польская милиция зачастую отвечала украинцами погромами сел[1423].
Отдельные убийства мирных поляков продолжались в различных регионах Западной Украины и в первые месяцы 1945 г.[1424] При этом польские погромы иногда выливались в уничтожение украинскими боевиками десятков людей[1425], хотя иногда поляки являлись членами УПА[1426].
В 1944-1945 гг. существенно изменилась география нападений на польские села. Если в 1943 г. подавляющее число жертв приходилось на Волынь, то теперь количество убийств поляков в Галичине возросло, а на Волыни заметно упало[1427].
Говоря об антипольских акциях украинских националистов нельзя замалчивать и того, что осенью 1943 г. массовый террор против украинского населения был развернут поляками на Любельщине, Холмщине, Грубевшине. В этих регионах украинцев было по сравнению с поляками меньшинство, кроме того, в начале польско-украинского противостояния в 1942-1943 гг. там отсутствовали отряды УПА, что делало местное украинское население особенно уязвимым.
Особым кровопролитием отметились события на Грубевшине. Там, начиная с осени 1943 г. по лето 1944 г., поляки активно уничтожали беззащитное украинское население (УПА в том районе тогда еще не было), женщины и дети составили 70 % этих жертв[1428].
Говоря о польско-украинском противостоянии нельзя не сказать несколько слов о предполагаемой роли немцев в развязывании конфликта. Бытующая в историографии версия о том, что польско-украинский конфликт на Волыни был инспирирован целенаправленными действиями немецких властей[1429], не подтверждается документальными свидетельствами. Более того, имеющиеся в нашем наличии материалы переговоров представителей ОУН с немецкой стороной (в том числе переговоры представителя ОУН И. Гриньоха-«Герасимовского» с представителями СД) противоречат этой версии. Одним из требований немецкой стороны на этих переговорах было прекращение самовольных актов террора против поляков со стороны украинских националистов[1430] – немцы не были заинтересованы в самовольной неконтролируемой деятельности украинских националистов против поляков, которые подрывали баланс сил на контролируемой немцами территории и грозили непредсказуемыми последствиями.
Но насколько важны были немецкие требования для украинских националистов? Может быть, именно ими были обусловлены смягчение украинской политики в отношении поляков и требование не уничтожать женщин, детей, стариков? Однако такое предположение также противоречит фактам. Политика смягчения отношения к полякам началась зимой-весной 1944 г. еще до переговоров ОУН с немцами на высшем уровне и продолжилась после их окончательного изгнания из Украины. Украинско-польский конфликт на западноукраинских землях был подиктован внутренними причинами, историей польско-украинских взаимоотношений в регионе и целями, стоящими перед национальными движениями этих народов, а не внешними факторами.
Политика польской этнической чистки УПА и ОУН на ПЗУЗ была одобрена высшим руководством ОУН осенью 1943 г. Одновременно она была смягчена, строгим образом запрещалось уничтожать польских женщин и детей, однако в реальности эти запреты членами украинского подполья нарушались. С осени 1944 г., когда после польской этнической чистки УПА и обмена польским и украинским населением между УССР и Польшей судьба польского населения на западноукраинских землях была решена, руководство украинских националистов стремилось свести на нет антипольские действия УПА и найти контакты с польским антикоммунистическим подпольем. Но на практике антипольские нападения УПА на землях Западной Украины продолжались.
3.4. ОУН и русские в конце 1943-1945 гг.
Относительно Советского Союза в постановлениях ІІІ Чрезвычайного Съезда провозглашалось, что ОУН борется против империй, против «эксплуатации нации нацией», и поэтому он борется против Германии и СССР. ОУН равно выступает против «интернационалистических и фашистско-национал-социалистических программ»[1431]. ОУН собиралась не просто воевать за Украину, но и связать свою борьбу с антиимпериалистической борьбой народов Прибалтики, Востока и Балкан[1432].
В изданных в октябре 1943 г. пропагандистских инструкциях подчеркивалось, что в «Украинском Государстве все граждане, невзирая на национальную принадлежность, будут иметь право полного национального, культурного и хозяйственного развития»[1433]. Несмотря на ту борьбу, которую вскоре будет вести УПА с Советским Союзом, в инструкции обозначалось: «Против Красной Армии с оружием выступить не можем и не сумеем. Наипервейшим и наиболее основным оружием против силы Красной Армии должна быть наша пропаганда – сильное меткое слово»[1434]. ОУН хотела избежать лишних потерь в УПА. На этом этапе ОУН еще питала какие-то иллюзии относительно возможности распропагандировать части Красной Армии. ОУН надеялась, что Советский Союз и Германия вот-вот себя истощат во взаимной борьбе, и тогда, воспользовавшись моментом, украинские националисты смогут поднять восстание против Советского Союза[1435]. Изначальным пунктом этой политики должна была стать антисоветская пропаганда в Красной армии. В целом, пропагандистские указания по поведению членов УПА с красноармейцами сводились к распространению среди них идей ІІІ Чрезвычайного Съезда ОУН и лозунга «свобода народам, свобода человеку». Врагом провозглашались не Россия и русские, а советский строй и Сталин[1436].
В «Программе ОУН», брошюре, написанной украинскими националистами на русском языке и адресованной русскому населению, изданной после ІІІ Чрезвычайного Съезда, социальный вопрос занимает доминирующие положение над национальным (чего в действительности у ОУН не было), а сама программа содержит набор общедемократических прав и свобод[1437].
Однако, если в пропаганде, адресованной русским, произошло разделение сталинского империализма и русского народа, то в украинскоязычных материалах ОУН и после ІІІ Съезда СССР продолжал рассматриваться как всего лишь продолжатель Российской империи и вечный угнетатель украинского народа, а русский народ как народ имперский, ответственный за угнетение других народов. Разницы между народом и правительством не делалось. Русский народ не противопоставлялся советскому режиму. М. Прокоп, например, писал в «Идее и действии»: «Московские империалисты, белые либо красные, всегда боролись за то, чтобы выкинуть украинский народ с его земель, а на Украине поселить чужаков («чужинцiв»)». Якобы и во время войны Кремль продолжал селить на Левобережье чужие национальные элементы, а нквдешники «открыто заявляют украинским крестьянам, что после войны Украины больше не будет, и что на украинские земли придут переселенцы с севера, а украинцев либо уничтожат, либо переселят в Азию»[1438]. Определенно, картина Советской Украины рисовалась руководством ОУН совсем не радостная, хотя, очевидно, что такое представление было основано на тех или иных слухах.
Подобное отношение к русскому народу как народу империалистическому было присуще не только сугубо ОУН. В печатных изданиях УПА мы также можем найти такие словосочетания и определения: «чаша московской отравы»[1439], «ненасытные московские империалисты», «московско-большевистские империалисты»[1440]. Взгляд на СССР как на всего лишь продолжение российского империализма разделял лично командующий УПА и лидер ОУН Р. Шухевич[1441].
Продолжал обличение русских член Бюро Провода ОУН, политический референт Д. Маивский-«Дума». Он утверждал, что Москва показала «свое империалистическое великорусское лицо»[1442]. Он выдвинул идею, что идейно политический облик большевиков сложился из двух элементов: «национально-русского» и «интернационально-коммунистического». Россия Сталина явилась своего рода «синтезом социалистическо-коммунистических идей Маркса, Энгельса, Ленина с реакционным национализмом Романовых». Большевистская революция же стала ничем иным, как «обновлением русского империализма»[1443]. Маивский продолжил критику социальной действительности СССР, уверяя, что никакого социализма в СССР нет[1444][1445]. Текущее состояние симбиоза идей коммунизма и русского национализма он считал крайне шатким, поскольку «идеи русского империализма и идеи всемирной пролетарской революции диаметрально разные, противоречащие друг другу и взаимно себя исключающие». Поэтому он полагал, что Сталину придется рано или поздно выбирать одно из двух: либо русскую империю, и тем самым усилить сепаратизм, либо Коминтерновское позиции – тогда возникнет недовольство союзников. Оба варианта опасны для Сталина