— Это значит, что между нами дружба?
— Мы ещё ничего не решили по господину Солбару. После его признания у меня есть право аресто...
— Какое признание? — напустил на лицо невинную улыбку рыцарь. — Это была просто шутка.
— Да, господин Найрус, он пошутил. А вот обещание поддержать любой суммой освобождение девочки — это не шутка. Солбар, оставьте нас с начальником Ока наедине.
Солбар нехотя вышел.
И тогда мать-герцогиня, смиренно сложив руки на коленях, задала неожиданный вопрос:
— Найрус, скажите честно, вы считаете меня чудовищем?
Профессор растерялся. Это не ускользнуло от женщины.
— Говорите прямо. Клянусь Светом, ваши слова не вызовут никаких для вас дурных последствий.
Профессор по-прежнему молчал. Он не знал, что это: разговор по душам или провокация? Тон и глаза женщины кричали, что первое, но всё, что о ней успел узнать Найрус, говорило в пользу второй версии.
— Не считайте меня чудовищем, профессор. В юности я сделала много зла, но начало положили герцоги Блейрона. Меня выдали замуж в пятнадцать без моей воли. Мой муж знал, что я не люблю его, но не отказался, как положено рыцарю, от моей руки.
И ты считаешь это достаточным основанием, чтобы убить его руками собственного отца? — спросил Найрус, разумеется, про себя. — А по мне это тебя никак не оправдывает.
— Не подумайте, я не считаю, будто это моё оправдание, — словно прочла его мысли мать-герцогиня. — Но... но...
Женщина опустила голову и приложила сложенные ладони ко рту. Она хотела сказать очень много и одновременно не говорить ничего.
— Но детей я спасу. Не знаю, искупит ли это мои прошлые грехи... Но в освобождении малышки можете рассчитывать на любые суммы, а юноше я устрою побег из тюрьмы, если королевский сыщик окажется успешнее вас. Больше. Я никому ничего не скажу, и Солбар тоже будет молчать об их напасти, Чуме теней.
— Так вы знаете про Чуму...
— Да. И, признаюсь, лет двадцать назад я бы умертвила детей во благо страны и для своего спокойствия. Но сегодня уже не могу отдать такого приказа.... Как понимаю, если дети будут регулярно проверять свою тень, эпидемии можно избежать?
— Скажем так, максимально снизить риск.
— Так тому и быть, когда я надену герцогскую цепь, народу Теней под ваши, конечно, гарантии, не будет в Блейроне никаких преследований. Если за пять лет с Воином Чести не случилось никакой Чумы, то, может, всё не так страшно?
Профессор упал перед герцогиней на колени. Если раньше он и считал её чудовищем, то сейчас сменил своё мнение.
— Благословенна ваша доброта, госпожа! Если бы вы знали, как давно и эти дети и многие другие из народа Теней ищут страну, где чувствовали бы себя в безопасности.
— Значит ли это, что мы друзья?
— Мы почти ими стали. Просто будьте доброй до конца. Поймите, даже если я найду логово атаманов, то какими силами мне его брать? Дайте рыцарей для битвы! Вы ангел спасения для двоих детей, но больше полусотни бойцов Ока, возможно, с семьями...
— Увы. Я не могу спасти всех. Да и какие у меня рыцари, пока я не обладательница герцогской цепи? Вот у Солбара, хоть он не имеет никакого титула, в знамени тридцать благородных латников, плюс сотня сержантов. И сколько-то там легковооруженных воинов. Но заставить его освобождать Воина Чести даже мне не по силам. Смиритесь, профессор. Гуллейна убьют, стражу вырежут. Но вы и дорогие вам ребятишки будете спасены. И, даю слово, народ Теней найдёт в моём герцогстве надёжный приют.
— А Солбар? Его отношение к Чуме?
— С Солбаром просто. Он не верит в Чуму теней вообще. Считает её выдумкой охотников, чтобы иметь всякие блага в странах Угрозы. Так мы друзья?
— Не враги, — встав с колен, после долгого раздумья сказал профессор.
Женщина взяла его руку и очень эмоционально пожала.
— А, может, вы и правы, Найрус. Чомпи и купцы, пусть я их и не люблю, тоже мои будущие подданные. Может, и, правда, стоит атаманов приструнить, хоть раз поступить как человек, а не как политик? Но любые решения я могу принимать, только получив реальную власть. Герцогово Око, — его я не могу спасти, как бы ни хотела, — станет последней жертвой. После я не допущу сделок с совестью. Сказать по правде, я желаю больше не заполучить власть, а чтобы её не получили мои враги. А истинные желания: немного простого женского счастья. Я люблю Солбара и ещё успею родить ему ребёнка, плюс... у меня... вам пока рано знать... но, поверьте... один грех прошлого... он снят с моей души... самый главный грех... После такого... появляются новые силы жить... жить не так, как раньше. Веруя в Свет, а не в политическую выгоду!
Женщина, не в силах больше совладать с эмоциями, убежала, но не к Солбару, а в тайные покои, где долго плакала, обняв безучастного сына. Затем встала перед ним на колени и в который раз уже попросила прощения. Но мужчина смотрел в стену бессмысленным взором и молчал.
— Ничего... Я найду лучших врачей — они спасут твой разум. И всё теперь будет по-другому, сыночек, совсем по-другому. А пока... не можешь сказать, так хотя бы кивни, дай какой-то знак, что ты прощаешь меня. Ту холодную и циничную тварь, которой я была.
И не дождавшись никакой реакции, обняла его ноги и снова зарыдала.
В таком виде и застал её Солбар.
— Он... он не прощает меня...
— Я же говорю, что он слабоумный. Встаньте, моя госпожа, встаньте, пол холодный!
— Не более холодный, чем его руки. Ты заметил, какие у него холодные руки? Это... это идёт хлад из его сердца. Хлад презрения ко мне.
Солбар рывком поднял женщину и обнял.
— Возница... он, наверняка, навещал его в приюте и всё рассказал. О моём приказе... как щенка... в речке... Подлый, подлый человек! Зачем кому-то открывать такое про родную мать?
— Уверен, он так и сделал, — не стал спорить Солбар. — За это и поплатился.
Наревевшись, женщина спросила своего рыцаря, а пригласил ли он Найруса отночевать во дворце? — время, всё-таки, позднее. Солбар заверил, что да, но начальник Ока сослался, что с ним его лучший боец и ему ничего не страшно.
* * *
Пока они шли от дворца до кареты, Найрус рассказал главные новости, не поминая, разумеется, про народ Теней и их Чуму, и Невилл быстро разрушил надежды, что Фейли спасена.
— Забудь. Деньги герцогини не помогут. Атаманы всюду ищут выгоду, но когда касается девочки-девственницы, им сносит голову. Был случай, банкир Лапило предлагал им... страшно даже произносить вслух такую сумму... дай шепну на ушко...
Сумма действительно оказалась сумасшедшей.
— Правда?! — всё, что мог Найрус, это переспросить — не верилось, что у кого-то вообще водятся такие деньги.
Но даже такой громкий звон злата не заглушил голоса плоти — несчастная девочка всё равно увидела Ночь Девяти.
— ...Только Ракка Безбородый, хоть и бешенный ублюдок в драке, но не привязан к мерзкому обычаю, старается его по возможности избежать. Остальные уже не один год сидят, как на дурмане, на этом удовольствии.
— Да как у тебя язык повернулся назвать подобное удовольствием!
— Для них — удовольствие. Я сильно сомневаюсь, что они вообще способны теперь заниматься этим с женщиной нормальных лет и только вдвоём, как обычные люди.
— Фейли.... А что если... они уже сегодня....
— Нет, Найрус, нет. Первое, Ночь Девяти никогда не устраивают сразу. Жертву постепенно к ней готовят: рассказывают, что ждёт, наслаждаются её страхом, мучают ожиданием. Второе, Гулле не пойдёт с ними на контакт, если хоть волос упадёт с головы девчонки. От него, вспомни, что я говорил Герту, им нужен подробный рассказ о работе стражи. Эта вещь посильнее выкупа, который они не взяли у Лапило. От этих сведений может зависеть их жизнь — такой ставкой они не готовы рискнуть даже ради плотских утех. И я бы на месте Воина Чести молился умереть от пыток. Получив что нужно, они не просто убьют Гулле, а заставят смотреть на Ночь Девяти.
— Мрази! Мрааази!
Профессор ускорил шаг, чтобы хоть немного успокоиться, и обогнал Невилла.
Он был так взбешён, что сел в карету, даже не посмотрев, что она четырёхместная, а не шестиместная, эмблема нарисована криво, а у кучера и сидящего рядом с ним на козлах воина нет ливрей стражи.
— Найрус, назад! Это лову...
Но кучер уже взмахнул хлыстом, и лошади рванули с места в карьер. Найрус попытался выскочить на ходу, но двое сильных мужчин не дали этого сделать.
Стремительно удаляясь от задыхающегося на бегу ветерана, фальшивая карета стражи несла начальника Ока навстречу неизвестности.
* * *
Виклор завершил своё важное дело очень быстро. Он просто спустился, отодвинув охранника (мужчина узнал Виклора и не рискнул связываться), в подвал, подошёл к бандиту по имени Мык, заправиле заведения, и без предисловий сломал ему хребет об колено. Как и обещал. После чего бросил мёртвое тело в яму, где медведь отбивался от трёх волков на потеху публике.
Банда Мыка схватилась за ножи и топоры, да и зрители были недовольны. Но Виклор одним движением расстегнул волчий жилет, вторым распахнул балахон и показал статусную татуировку.
— Кто хочет пойти против Тропы? Против всей Тропы, парни? То-то же. Зверям залечить раны и выпустить на волю. А следующему, кто задумает устроить подобное, я откручу голову. И сами видели, король Волк всегда выполняет обещания.
Бандиты Мыка не сразу уступили дорогу. Они понимали, что Волк на чужой территории. Что звериная травля не входит в список грешных занятий по Кодексу Праведных Каторжан, наоборот, древнее и уважаемое среди ночной армии развлечение. И у банды Мыка был влиятельный покровитель: атаман Бэй. Убили бы они сейчас Волка, на сходке бы это признали правильным поступком. И их было пятнадцать, а он был один. Но уж слишком тяжёлым становился взгляд у короля Тропы, когда он хотел добиться своего. Под этим взглядом, казалось, могут гнуться железные колонны.
И бандиты расступились, позволяя королю Волку уйти.
Шепча молитвы, чтобы останки Смотрителя как можно дольше никто не обнаружил, обливаясь потом под тяжестью малышки Лу, Блич пришёл вместе с Виклором к парку с каменной совой у ворот. И здесь мальчик вспомнил, что говорила Эрет на крыше, и попросил Волка зайти в один дом.