— Кошмар!
— Не кошмар. Жизнь, как она есть. А Валли Хромоножка вообще не должен был родиться. Врачи-палачи не дают девушкам борделей рожать. Мать Валли так хотела ребёнка, что скрыла беременность. Она дотянула до очень позднего срока. Но врача-палача это не остановило. Доктор Шанкр, известная среди наших мразь. Он начал делать... есть такая вещь, солевой... когда от плода пытаются избавиться с помощью соляного раствора... Валли всё равно родился, но калекой. И он тоже успел узнать, что такое «сын продажной». Только в «Королевстве грёз» наши дети растут, не зная преследований.
— Наш ребёнок так жить не будет! Он не будет нуждаться в «Королевстве грёз»! Я найду как его защитить!
Эрет грустно вздохнула и с жалостью посмотрела на голубоглазого мальчика, остававшегося мужчиной и в женском платье. Ласково взъерошила его волосы, а потом прижала к груди.
— Блич, что ты несёшь? Какие «наши дети»? Не нужна тебе такая, как я, забудь. Ищи себе нормальную девушку, когда разведёшься с этой своей, супружкой из колыбельки, а меня тебе рано или поздно придётся забыть.
— Никогда. Я люблю тебя. Очень сильно люблю, — глухо сказал Блич.
— Я тебя тоже люблю. И именно поэтому хочу тебе порядочную девушку. Но первый опыт ты получишь со мной. Никому этого не уступлю.
Они прошли в одну из комнат и приоткрыли окно, чтобы был слышен шёпот листвы. Эрет обвила руками шею Блича, и подарила самый свой главный поцелуй из богатой коллекции «любви губами». Подросток чуть не умер от счастья, но Эрет дала понять, что в этой пьесе ещё далеко до финала. С помощью Блича она легко освободилась от платья и сорочки, и Блич пожалел, что приглушил пламя светильника — настолько красивой ему показалась девушка.
Но, видимо, не зря когда-то Эрет иронически интересовалась, а не «Счастливчик» ли переводится его имя.
— ...Нечисть лесная! Да как можно было так напутать с обычным платьем?!
— Извини уж, Эрет, у меня совсем не было опыта. У вас столько всяких застёжек.
— Ладно, не дуй губы. Сейчас ещё раз попробую... Нет, ты поясом плотно зацепился за ткань! Дурацкая мужская привычка носить широкие пояса с кучей всяких железок! И надо ж было додуматься одевать женское прямо на мужское.
— Один раз я оставил свою одежду без присмотра, и, в итоге, стал женатым человеком. Ааа, Эрет, мне больно!
— Всё. Штаны на тебе сидят, как влитые. Только платье резать. Хотя, не вариант — как я тебя тогда обратно выведу?
— Всё. Оставь, Эрет. Мне ещё больно после твоего пыла, и я уже больше не хочу.
— Но твоё тело говорит...
— Душой не хочу, не телом.
Подростку было очень стыдно. Он чувствовал себя полным дураком и, одновременно, умирал от страсти — неприятное сочетание.
Блич хотел было извиниться перед Эрет, но тут увидел их обоих в зеркале и засмеялся. Эрет странно посмотрела на него, потом в зеркало, и захохотала. И, правда, сцена из комедии.
— Блич, мой милый Блич, ты, конечно, не обижайся, в жизни ещё тот победитель, — сказала Эрет, встав с колен и надев сорочку, — но я бы тебя не променяла на сотню успешных и удачливых.
Она завернулась в покрывало и села в скучающую позу.
— Ну, чем займёмся?
— Наверное... я пойду к тёте.
— Она всё ещё в беспамятстве. Не торопись.
— Ну... тогда не знаю... Слушай, а у вас есть шахматы?
Эрет, казалось, сейчас станет плохо от смеха. Но смеялась она искренне и по-доброму, поэтому Блича это не задевало.
— Я сейчас умру... Блич, это.. это неподражаемо... я думала ты предложишь... просто можно кое-чем развлечься и не раздеваясь, а ты... ты с девушкой собрался играть в шахматы.
Эрет утёрла слёзы, которые выступили от смеха, поцеловала Блича и предложила одну популярную у продажных игру.
— Называется «Секрет». Я свой ход уже сделала, показала тебе свой секретный поцелуй. А ты... что ты можешь показать секретного?
Блич задумался.
— Я тебе покажу одну секретную позу.
Не замечая, как похотливо блеснули глаза Эрет, подросток начал возиться с двумя подушками и одеялом.
— Ну... — ничего не поняла Эрет. — И какое в этом дополнительное удовольствие? Ты в какой книге, господин, теоретик любви, прочёл эту идиотскую позу?
— Какая любовь? Эрет... ясно же... это идеальная поза для чтения. Чтения книг. И ты... назвала её идиотской...
Блич убрал ноги с куля из одеяла и поднялся. Вот теперь он был обижен, по-настоящему обижен.
Эрет стало стыдно. Она всё ещё не понимала, в чём удовольствие читать, раскинув руки, сильнее, чем читать сидя. Больше. Она вообще не понимала удовольствия читать. Но сердцем чувствовала, что Блич очень гордился этой своей выдумкой.
— Прости... вот, ещё одна причина, почему нам нужно друг друга забыть.
— Давай... потом поговорим об этом. Мне пора. Замажь следы на шее.
— Хорошо, а ты расскажешь, стеснялась спросить, кто тебе это поставил.
Пришлось рассказать. В конце Эрет заплакала и обняла его.
— Блич, милый... я передумала... мы не должны расставаться. Ты не приспособлен к жизни в нашем мире, раз попадаешь в такие истории. Оставайся в «Королевстве грёз». Живут же здесь другие дети и ничего.
— Нет, Эрет. Я не могу здесь жить. Я уже... не совсем ребёнок. Не бойся за меня. Я не буду приспосабливаться. Я научусь выживать в вашем мире, оставаясь собой.
Блич ушёл к тёте и малышке Лу. Тётя была, действительно, в беспамятстве. Блич сидел рядом, гладил её руки, и вымаливал прощения за беспокойство, которое причинил. Потом попросил у продажных перо, чернила и бумагу.
Я вас всех очень люблю. Простите меня.
И немного подумав, приписал:
И знайте, я не убийца. Я не Безжалостный.
И подпись.
Письмо жене вышло гораздо длиннее. Блич благодарил Лу за мужество, называл самой лучшей женой, обещал вернуться с кучей игрушек. И ещё строго-настрого запретил покидать «Королевство грёз», пока она не услышит, что её папа сел в тюрьму, это может быть опасно.
Но прежде, чем Блич покинул приют продажных, он стал свидетелем одного неприятного события.
* * *
Любому человеку было бы здесь находиться не по себе, но не хирургу, привыкшему к виду крови.
В преддверии свадьбы город был переполнен людьми. Людьми, которые не придерживались веры жёлтых людей, которая запрещает есть мясо, и даже не слышали о такой религии. Поэтому бойни работали круглосуточно.
Мясники не осмелились перечить начальнику Герцогова Ока, но всё равно смотрели осуждающе, когда он положил на окровавленный пол исхудалого мальчонку и велел продолжать забой, не обращая на него внимание. Пришлось наплести басен, что это не ребёнок, а замаскировавшийся с помощью ведьмовского колдовства преступник. И что только так можно вернуть ему истинный облик.
Найрус не рассчитывал, что Морэ выйдет из оцепенения, но, быть может, убийства, которые происходят так близко, да ещё в таком количестве, не позволят бесёнку умереть с голоду. А вдруг он сможет перетянуть в свои мышцы и сердце хоть что-то из чужих смертей? Теоретически должно было сработать.
Олэ, жестокий Олэ, как же ты мог? Родного сына. Я не готов сделать выбор, не готов... да как ты не понимаешь, тварь, что уже сделал этот выбор! Но только вместо быстрой смерти подарил бесёнку медленную и мучительную.
Найрус знал, что начнёт день с визита к Нейку Шансу, но... бумажку с каким текстом он у него будет просить на случай новой встречи с Олэ Меченосцем? Заговор от подонков, от мразей? Нет такой расы. Это просто люди. Такие же, как и все, только намного хуже.
Как, как он мог так обмануться в этом человеке, поверить, что...
И профессор вдруг вспомнил, как Олэ пощадил детей в трактире; какое мужество проявил, защищая их от бойцов Кукушонка; камехт, с которого охотник ушёл едва живой; а с какой лёгкостью тратил он на Блича и Фейли деньги, которые там заработал...
И как бы ни ненавидел Найрус Олэ Меченосца за всё, чему был виновник этот человек, он с тоской понимал, что даже если и есть секретный заговор против полных мразей и законченных подонков, то на особенный урон в битве с нетипичным охотником можно не рассчитывать.
Что-то ускользало в характере мечника. Что-то очень важное, делавшее его в одной ситуации негодяем, в другой благородным и честным человеком.
Найруса кольнуло знакомое чувство досады. С Чумой теней уже не один год профессора преследовало ощущение, что он бродит где-то совсем рядом, буквально в полушаге от разгадки. И здесь то же самое. Вот что-то поймёшь такое в Олэ Меченосце, и всё. Ты знаешь, чего от него ждать, понимаешь, хороший он, в самой своей сути, или там, внутри, само первозданное зло.
— И даже если доведётся мне пройти Долиной Смертной Тени, не убоюсь я зла,— очень медленно произнёс учёный, вспомнив строчку из книги, так интересовавшей Лигера.
Найрус не понимал, что данный текст мог значить, но если прямой призыв не боятся зла, то у начальника Герцогова Ока с этим были большие проблемы. И больше всего Найрус боялся того зла, которое чувствовал в собственной душе.
Один раз он чуть не дал ему волю, да кузен Ти вовремя повис на руках. Что было бы, поддайся Найрус злости и сломай меловой куб с Чумой теней... Лучше не думать. Город бы погиб точно. Целиком. С детьми, хотя и ходили неподтверждённые слухи, что совсем младенцев Чума не трогает, и беременными женщинами. Могло погибнуть и королевство Фаэтон. А быть может, именно с этой вспышки эпидемии начался бы конец человечества.
И не только человечества. Чума мутирует. Есть уже первый заболевший маг. И кто доподлинно знает, что творится за меловыми валами в вымерших королевствах. К каким жутким формам придёт Чума теней, бурля и беснуясь в этом искусственном резервуаре.
Найрус вспомнил всех людей, — не охотников, с ними бы не сдюжил, — а простых фанатиков, которым вскрыл горло скальпелем, пытаясь последний раз встретиться с родными Блича. Он успел услышать просьбу его отца позаботиться о малышах, и пообещал сделать это. Он увидел последние минуты его матери и успел дать ей ту же клятву.