Такова была ситуация на официальных дорогах, а уж что творилось на тайных — уже четвёртое утро люди Волка доставали из волчьих ям и прочих ловушек трупы тех, кто думал пронести послание атаманов по Тропе.
К вечеру атаманы собрались на совещание. Верховный тряс отчётами о падении прибыли, о драках между своими за последние запасы дурмана.
— Формально измор идёт всего четвёртый день. Но на деле... они с коронации нам ничего не присылали! Всё летит в никуда благодаря королю Волку! Чуда не случится — они плотно перекрыли тайные тропы и хорошо контролируют главные дороги. Вопрос с королём Волком надо решать немедленно.
Начался спор, что лучше, организовать вылазку, или заманить в город и устроить уличное сражение. Но у Верховного, знавшего лучше всех Кодекс Праведного Каторжанина, было особое предложение.
-...И, главное, другой бы ещё отказался, но не король Волк. Его погубит собственная гордость!
* * *
Процедура не просто так называлась Суд Одного Дня. Всё завершилось даже не в один день, а в пару часов.
Свидетели опознали преступника, но вышла заминка с Ловило. Вначале он согласился, что это Блич, но когда узнал, что парню грозит, отрёкся от своих показаний. В закрытом для посторонних глаз кабинете у купца состоялся с Шибером Шулом серьёзный разговор.
— Зачем вам его смерть?
— Господин Ловило, вы же сами хотели, чтобы муж вашей...
— А теперь не хочу. Господин Шибер, сколько?
— Не понимаю вас.
— Всё вы понимаете. Сколько? Перед вами самый богатый человек в стране, не забывайте.
Шибер неприятно щёлкнул пальцами и напомнил купцу о его сложностях с наследством.
— Вы уже давно израсходовали лимит, на который имели право как опекун Лу. Даже свадьба отчасти сделана в кредит, в расчете на миллионы старухи. Не спрашивайте, откуда я знаю. Всё-таки сыщик моя профессия. Для страны да, вы самый богатый человек. Но не для того, кто знает истину. А истина в том, что пока не устранён Блич и не подтверждена кончина малышки Лу, вы человек, живущий в долг. Ступайте, господин Ловило, не мешайте делать вас первым богачом герцогства.
Тогда купец попросил пару минут наедине с Бличем. Шибер неохотно согласился.
— Блич, ты считаешь меня чудовищем, но, поверь, я сам ужасаюсь тому, на что пошёл ради денег. С Бесами Ставрога... да, это был перебор. И я буду сутками молиться, чтобы мне простился этот грех. Дай клятву, тебе можно верить, что будешь распорядителем денег жены только формально, и, купеческое тебе слово, новых покушений на Лу не случится. Тебе будет легко исполнить клятву, ты равнодушен к богатству, я уже понял. Соглашайся, и я тебя спасу. Я займу такую сумму под наследство, что слизняк не устоит.
Но светловолосый мальчик промолчал и только отвернулся.
О казни не было объявлено заранее, поэтому возле виселицы успели собраться лишь десятка три зевак, приживальщики дома Ловило (не собирались пропускать, как задёргается в петле ненавистный мальчик) и какое-то количество стражи. Никто из стражников не подходил к Невиллу Глассу, и все смотрели на него с ненавистью и презрением. Невилла это похоже ничуть не смущало. С громким смехом он снова и снова пересказывал Шиберу Шулу, как узнал, где скрывается Блич, и в какую нелепую ловушку паренёк попался.
Так как на виселице было три места, то, чтобы не пустовала петля, Шибер Шул воспользовался Судом Одного Дня ещё для одного человека — Невилл посоветовал Лама Паука, вожака недавно разгромленной банды.
Тенира вывели первым. Он бросил горящий взгляд на виселицу и напомнил, чей он сын и чьи привилегии наследует. Пришлось тащить для юноши плаху и меч правосудия, и искать, чью бы голову засунуть в освободившуюся петлю.
Шибер выбрал претендента наугад. Им оказался мужчина по прозвищу Соловей. Копейщик герцога. Взял отпуск по ранению. Приехал в столицу. Зарубил одного человека и ранил второго. Якобы спасая девушку от насилия. Но девушку обнаружить не удалось, Соловей, когда его поймали стражники, был пьян, и бормотал чушь про какой-то грешный круг, из которого надо вырваться, а вот раненый им мужчина наоборот, трезв, и, главное: и убитый и пострадавший являлись добропорядочными людьми, детьми уважаемого ростовщика, а Соловей, выяснилось, попал в армию герцога, скрыв прошлое солдата ночной армии. Кого признали виновным, можно и не спрашивать.
Соловей взошёл на эшафот смиренной походкой кающегося грешника. Совсем иначе вёл себя Паук. Никто не ожидал такого малодушия от — ладно бы простого бандита — от вожака. Паук пытался вырваться, плевался, визжал, что ему была обещана жизнь в обмен на какое-то сотрудничество, и плакал, как младенец, рассказывая, почему боится умирать.
-...Я не хочу в могилу! Что угодно, но не в могилу! Я видел... видел все ужасы могилы!
С огромным трудом стражники довели его до эшафота и просунули ему голову в петлю.
Последним показался светловолосый мальчик с пронзительным взглядом. Когда на него надели петлю, он только улыбнулся кузену Ти. Кузен Ти ответил такой же улыбкой. Перед смертью братья пытались приободрить друг друга.
— Малой... я тебя знаю... ты ушёл с тем мечником... Так вот в итоге, где ты оказался...
Соловей закусил губу и поднял голову к небу.
— Я его мечтал спасти от Смотрителя, а ты решил наказать виселицей. Эй, может, это не я запутался в грехах, а кто-то там наверху не такой мудрый и добрый, как в рассказах матушки и проповедях священников? Ничего. Скоро встретимся и узнаем. Скоро я. Предстану.
— Вы колдуны? Обвинитель говорил. Так спасите чарами себя и нас! — плаксиво умолял Паук, и, не получив ответа, обрушил на детей кучу ругательств.
— Оставь их, — заступился Соловей. — Мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли. А дети... посмотри на них. Ясно же, что ни первый ни второй ничего худого не сделал, — и добавил, обращаясь уже к детям: — Помяните меня, когда придёте в царствие Света. Заступитесь за грешника.
— Истинно говорю тебе, — сказал кто-то из детей, Соловей закрыл глаза и не увидел, кто именно, — ныне же увидишь со мной небо.
А может, дети и промолчали, просто у Соловья перед лицом смерти начались видения.
Всё уже было готово, но казнь не начиналась. Стражники стали зло перешёптываться. Невилл отвёл Шибера в сторонку и посоветовал не ждать Найруса. Да, он же и предложил, чтобы детей казнили на его глазах, но у стражи могут в любой момент сдать нервы, и тогда его парочку рыцарей просто сметут, а приговорённых освободят.
Шибер уже думал поступить, как советует Невилл, но тут взмыленные лошади принесли карету Герцогова Ока, и оттуда выскочил Найрус. Следом подъехала карета матери-герцогини.
— Я успел... успел! Матушка-герцогиня! Вы видите... видите, что творится за беззаконие? Привет, Блич. Наконец-то, увиделись! Ти, милый Ти, не бойся, ничего не будет.
— О, вас я тоже узнал! — засмеялся Соловей. — Спасибо, лекарь! Три дня назад снял лубки. Перелом зарос, рука как новая. На тот свет уйду здоровеньким.
Найрус не ответил. Он не узнал человека, которому чинил сломанную кость.
— Я попросила бы вас, господин Шул, дать объяснения, — сурово начала мать-герцогиня. Что за самоуправство в моём...
— Никакого самоуправства. Процедура называется «Суд Одного Дня». Всё по закону. И, увы, ни у кого нет права отмены решения моего и второго офицера после Найруса.
— Какого второго офицера?! — в бешенстве крикнул Найрус. — Этого что ли старикашку? Так я его уволил.
— Странно, — пожал плечами Невилл. — Я смотрел бумаги... ты ничего не подписывал.
Шибер коротко рассказал матери-герцогине о юридических аспектах своих действий.
Женщина побледнела. Начальник Ока, забыв о приличиях, схватил её за руку.
— Матушка-герцогиня, он ничего не сможет сделать, если вы отдадите приказ. У него только два рыцаря и один ренегат из наших. Только дайте приказ. Вы же собирались быть доброй.
— Это.... Это открытый конфликт с королём. Нет... я... я не готова. Бедные мальчики... Найрус, мне, правда, очень жаль, но я... я умываю руки.
И мать-герцогиня, смахивая на бегу слёзы, поспешила в свою карету. Найрус издал яростный крик и обратился к страже.
— Слушай мою команду! Я немедля приказываю вам...
— Нет!!! — крикнули почти хором кузен Ти и, наконец, нарушивший своё молчание Блич.
Тенир напомнил Найрусу, что Шибер только этого и ждёт. Но он не позволит учителю губить себя — у него ещё столько открытий впереди.
— Да-да, уходи обратно в науку, даже для провинциального сыщика у тебя слабовата закваска, — сказал Шибер и встал на колени рядом с плахой. — Маленькая слабость, мальчик. Люблю, когда на меня летят брызги крови. Кстати, осужденному на смерть положен последний глоток воды.
Шибер протянул флягу, но тенир не стал пить. По запаху он понял, что там уксус и с ненавистью посмотрел на любителя пошутить над приговорёнными.
— Может, скажешь что-нибудь на прощание... ну, что у вас там невинно осужденных принято? Да, я знаю, что ты умираешь без вины. Ну, там, в руки твои предаю дух свой! Или, о, Свет, зачем ты меня оставил!
Опять тенир не ответил и только добавил ненависти во взгляд. Шибера это лишь развеселило.
— А, понял, понял, о чём ты думаешь. Лелеешь планы каким-то чудом спастись и рассчитаться со мной. Но чудеса случаются только в сказках. А суровая реальность для тебя в том, что ты связан и безоружен.
— Мне не нужно оружие, — тихо произнёс кузен Ти. — Я сам — оружие.
И ударил головой Шибера в лицо.
Мало что сравниться по болевым ощущениям, когда в недавно сломанный нос прилетает новая плюха. Королевский сыщик, забыв обо всём, покатился по эшафоту, а кузен Ти ногой в печень заставил палача согнуться вдвое, и, не теряя времени, начал тереть верёвки о его меч.
Стража застыла, застыли рыцари, замерла у кареты мать-герцогиня, словно окаменел потрясённый в хорошем смысле слова Найрус, и лишь ренегат Герцогова Ока не растерялся.
— Идиоты в латах! Шул с дерьмом съест, если птенец упорхнёт!