Не давая времени доспешнику второй раз замахнуться палицей, подоспевший на помощь Невилл подрубил ему колено мечом и вонзил дагу в шею. Его клевец застрял в бригантине другого гвардейца, поэтому ветеран стражи вынужден был сражаться менее эффективным против доспешных противников оружием, компенсируя его недостатки кабаньей силой и опытом поединков.
Невилл отправил в задние ряды раненого, помог подняться Найрусу, отвлёкся, чтобы насадить на длинный клинок бандита с двумя тесаками и добить коротким, и сказал:
— А я предупреждал насчёт гражданских мечей! Эй, грандмастеры Пера! Командир Ока в опасности!
Два известных фехтовальщика едва успели. Ещё бы пара секунд, и Найруса с Невиллом смяла толпа из нескольких гвардейцев и десятка машущих топорами и дубинами рядовых ночной армии.
Три меча спели свою кровавую песню, и Найрус оказался среди дюжины изрубленных трупов, а два грандмастера Пера и Невилл Гласс, прикрывая его справа, слева и спереди, ждали новых атак.
— А парень с рыцарским бастардом неплохо рубиться, хоть и не по нашей технике. Найрус, он не состоит ни в каком братстве? Думаю, после битвы пригласить в наше.
Найрус промолчал. Врать не хотелось, а рассказывать правду, что этот парень и латник, убивший роковой ночью нескольких собратьев грандмастера — одно лицо, значило затеять ненужный конфликт.
Похвала именитого фехтовальщика была заслуженной — Олэ превзошёл самого себя. Ни на пустыре, ни в гроте, ни в доме Воина Чести он не показал и половины того, что демонстрировал сейчас. Оторвавшись и от бойцов Ока и от братьев Пера, охотник сражался в самой гуще совершенно один. Не раз и не два его пытались убить со спины, но Олэ успевал повернуться и ударить первым. Он работал круговыми движениями, нанося одним ударом сразу несколько ран сразу нескольким противникам; пинками отбрасывал тех, кто прорывался на ближнюю дистанцию; разбивал навершием и крестовиной головы тем, кто пытался войти в захват. Если Олэ оказывался на полу, то только затем, чтобы подрубить несколько ног, если подпрыгивал, то чтобы усилить укол.
Так Меченосец сражался с лёгкой пехотой ночной армии, но и доспешникам ему было что показать. Один гвардеец пал, сражённый приёмом «полумеч»; второму охотник проломил череп сквозь шлем тренировочной куклой; третьего снёс, провернувшись на «руке» деревянного человека (бойцовский манекен), ударом обеих ног в грудь, и тут же добил, вонзив меч в лицо.
Но вскоре врагов стало столь много, что Олэ вынужден был отойти к своим.
В зале уже было тяжело ступить, чтобы не споткнуться об чей-то труп или отрубленную конечность. А немногочисленное свободное от мёртвых тел и их деталей пространство стало скользким от крови. Кровь превратила нарядную форму бойцов Ока и праздничное облачение вольных фехтовальщиков в бурую безобразную одежду. Кровь была везде — на лицах, на оружии, на стенах. Одной фразой: жертвоприношение богам войны вышло на славу. Но битва была далека от завершения — бандиты Столицы всё прибывали и прибывали. На смену тем, кого похоронила тренировочная зала, коридоры выплёвывали новые и новые отряды, и, казалось, нет им конца.
Об алебардах речь уже и не шла — хватило бы места мечом взмахнуть, а затем настал черёд такой тесноты, когда только нож или кинжал, крайний случай — кастет, помогут в сваре.
Эта фаза боя принесла наибольшие потери людям Найруса — короткими клинками ночные бойцы сражаются лучше ночной стражи. Лишь хорошая защита (бригантины поверх кольчуг) помешала бандитам вырезать Герцогово Око полностью. И охотник Олэ.
Вернув меч в ножны, он взялся за оставшиеся у него ножи. Битва с толпой заводила, придавала сил — в ножевой сваре Олэ один перебил людей едва ли не столько же, сколько всё Око целиком.
— Бочонок, к счастью, не золотой! — крикнул Найрус. — Настало его время!
Непосвящённый мог бы решить, что начальник Ока свихнулся — собрался распивать эль в такое время. Но Невилл был посвящён во все планы Найруса касаемо сражения, поэтому понял, о чём речь.
Учёный широкого профиля заставил бы себя сожрать все свои дипломы, если бы не придумал, как привлечь научные знания к последней битве с атаманами. В бочонке плескался не эль, а горючая смесь наподобие той, которой византы сжигают корабли противника. Только с улучшениями профессора Найруса.
Невилл бросил через спины своих, в самую середину толпы врагов бочонок с зажжённым фитилём, и в такой тесноте горючая смесь произвела страшный эффект. Бочонок взорвался прямо над головами бандитов, и превратил часть из них в живые факелы, часть — в свихнувшихся от паники сумасбродов. Через пять минут зала опустела.
— Куда? — спросил Найрус, показывая на многочисленные коридоры.
— Я не знаю, где они их держат, — честно ответил Меченосец. — Давайте попробуем посмотреть комнаты возле арены. Они любят на ней травить дикими зверями пленников. Быть может, и ваши неподалёку? Склады опять же, гостевая.
— Да, гостевая! Там нас должны дожидаться Герт и кузен Ти. Вот только дурные предчувствия, что мальчишки вместо того, чтоб отсиживаться до нашего появления, как было условлено, полезли в бой.
Отправив назад (профессор отмечал светящейся краской нужные повороты) всех серьёзно раненых, Найрус посчитал, сколько народа осталось с вычетом ещё и убитых. Сорок семь бойцов Ока и четырнадцать фехтовальщиков. Недурно, если учесть, что трупами бандитов здесь буквально всё завалено. Очень скверно, если вспомнить, какие силы у атаманов ещё оставались в резерве.
Возле гостевой, действительно, нашлась комната с заложницами. Найрус отправил девушек с одним бойцом, не дав им времени даже сказать спасибо. И, как он и думал, в гостевой комнате не оказалось ни Герта, ни кузена Ти. Паук не смог внятно объяснить, куда они отправились. Забившись под скамью, он кричал про ужасы смерти и клялся, что не вылезет оттуда, пока всё не закончится.
— Они не люди, они посланцы лесной нечисти! — донеслось из коридоров. — Их невозможно убить! Виклор Волк точно оборотень, а Блич Безжалостный демон!
Сердце профессора ускорило ритм.
Блич... может, другой Блич? Нет, не может быть другой. В этой стране не носят таких имён.
Полный неясных предчувствий Найрус повёл свой отряд в направлении обратном тому, куда бандиты, говорившие о Бличе, несли своих раненых. И через пару поворотов увидел, кто был причиной их панических настроений.
— Хватит крови! Мы сильнее, хоть нас и меньше, и сюда идёт Око! Сложите оружие и сдавайтесь!
Голос Блича легко узнавался даже искажённый эхом подземелья и сквозь шум битвы.
— Блич... Мальчик мой... Сынок!
Профессор впервые называл мальчика сыном не только в мыслях своих, но, увы, мальчик его не слышал. Он был занят переговорами с бандитами — неудачными, судя по следующей реплике.
— Закрой пасть, Блич Безжалостный! Ребят, поднажми, они уже почти пали! Какое Око, ты о чём?
— Всевидящее око! Возмездия за грехи! — крикнул Найрус, выводя отряд на арену.
Зря бандиты отказались от предложения сдаться. Зажатые с двух сторон разбойниками Тропы и бойцами Найруса, они были обречены на поражение. Через пятнадцать минут профессор наконец-то смог обнять воспитанника, которого уже давно считал за родного сына. Разомкнув объятия и стерев слёзы, учёный посмотрел на сияющего от радости мальчика и... и не узнал его. Не из-за роскошной одежды, тем более что она успела потерять лоск за время долгой битвы. Нет. В парне что-то изменилось на другом уровне.
Во взгляде, в выражении лица читался всё тот же Блич, которого Найрус давно знал и любил. Но больше за данного подростка не надо было так отчаянно беспокоиться, переживать, что он не приспособлен к жизни. И от этой мысли на душе его воспитателя и опекуна было так светло, так радостно, и, одновременно, немножко грустно.
— Мой брат опять обнимается со стражником. Теперь уже с офицером! Выколи мне глаза, Секретарь! Или хотя бы один глаз! — искренне сокрушался Виклор Волк.
— В этом нет нужды Викки. Ты и так слепой. Смотришь в упор, но видишь только то, что хочешь.
Секретарь смотрел на сцену встречи профессора и его воспитанника с тем щемящим чувством, которое участь тех, кто уже давно растерял любимых учителей и воспитателей.
— Мечи в ножны! Это свои! Свои, клянусь!
Крики кузена Ти заставили Найруса и Блича отложить все тёплые слова и признания. Главным сейчас было предотвратить назревавший конфликт.
* * *
Борода был знатоком науки мучений. Он знал, что ожидание мерзости приносит не меньше мук, чем сама мерзость, даже когда оно совсем короткое. Три-пять минут, пока не начнёт действовать снадобье доктора Шанкра.
Правда, девочка оказалась ещё более невинной, чем атаманы думали. Пришлось объяснять дважды. Лишь тогда до Фейли дошло.
Голубые глаза расширились, а губы задрожали. Бедной девочке уже успели рассказать про Ночь Девяти, но не о дополнении в её программу от атамана Бороды.
— Как? Со мной?.. Это невозможно!.. Так нельзя... Вы пошутили же?
Похоже вела себя и та черноволосая в Ярн-Геронде, вся разница, что поняла соль предстоящего издевательства с первого раза. Но даже со своим опытом в борделе, отказывалась верить, что ради больной похоти можно так растоптать человеческое достоинство. Кричала «Я же человек, я живой человек, со мной так нельзя!». Борода всю ночь доказывал, что атаманам всё можно, а она не человек, а кусок мяса.
— Это шутка? — повторила вопрос Фейли.
Вместо ответа Борода отодрал лоскут от платья жертвы и толкнул следующему атаману. Тот со смехом оторвал ещё один лоскут и толкнул Фейли дальше.
Круг обнажения — прелюдия к основному действию.
Но последняя в истории Ночь Девяти мало того, что проводилась атаманами не в полном составе, так ещё и закончилась, не успев толком начаться.
— Господа, ну, разве так ухаживают за девушками? Кто вас таким манерам научил? Вас жестоко обманули, с девушками так не обращаются. Фейли, накинь мой плащ.
— Мастер Кай! Как вы...