— Потом вопросы, потом.
Один из атаманов ползал по полу, плача от боли, и держась за причиндалы, Фейли торопилась завернуться в плащ, а бледный мужчина потирал кулак. Он словно вырос из стены, чем ошарашил обидчиков девушки. Когда шок прошёл, Борода вонзил короткий клинок в спину нежданного заступника.
Кай отшвырнул Барея, как котёнка, и, проявив ненормальную для человека гибкость, вытащил кинжал. Посмеявшись, сел, скрестив ноги, на ложе, которое приготовили для Фейли, сцепил пальцы в замок и упёр в подбородок.
Лицо вампира приняло выражение глубокой задумчивости.
На атаманов, пытающихся его убить тесаками и фальчионами, Кай обращал внимания не больше, чем на мух. После десятой или одиннадцатой попытки, атаманы, наконец, поняли, что имеют дело не с человеком, а с одной из мистических сущностей, и застыли, с ужасом ожидая, что будет дальше.
— Ты знаешь, Фейли? — не выходя из позы задумчивости, промолвил Кай. — Я понял почему их раса так много выдумывает про нас, вампиров. Это защитная реакция. Чтобы не признавать неприятный факт. Что человек порой ведёт себя не просто мерзко, а особенно мерзко. И, в чём ужас ситуации, продолжает оставаться человеком. Легче возвести напраслину на вампиров или сочинять сказки об оборотнях, чем искоренять зло среди себя. Заглянуть внутрь своего общества и человеческого нутра, и понять, почему и как рождается такое зло, как эти атаманы.
— Мы не воюем с вампирами — дрожащим голосом сообщил Борода.
— Вы воюете с девушками, — сменил задумчивую позу Кай. — Мало того, вы воюете с совсем юными девушками. И, наконец, самая ваша жуткая ошибка. Вы воюете с девушками, которых я выбрал в друзья. А те, кто обижают моих друзей... Их участь плачевна. Впрочем, если вас утешит, я бы счёл за честь забрать ваши жизни, даже если бы Фейли была совсем незнакомой девчонкой.
— Но, господин вампир...
— Заткнись, придурок. Ты мешаешь мне выбирать для тебя смерть. Задал задачку! Я знаю сто восемьдесят шесть способов отнять у человека жизнь, но ни один не нахожу достаточно мучительным конкретно для вашей весёлой компании.
И вдруг взгляд ироничного вампира стал очень жестоким. Барей Борода и его друзья и сами были плохими людьми, и повидали в жизни немало бессердечности — да одно знакомство с Виклором Волком отнимающим жизнь с лёгкостью, с какой разве что сморкаются, чего стоит. Но такого взгляда они никогда не встречали. Здесь читалась именно нечеловеческая — больше, неземная, абсолютно потусторонняя жестокость. И напугала она не только атаманов.
— Мастер Кай... Вы... Я вас боюсь. Вы сейчас стали совсем другим... Даже в бою на пустыре вы таким не были. От вас так и веет... — Фейли сделала паузу, подбирая слова, — бесчеловечностью.
— Милая Фейли, так я же и не человек. И сейчас эти господа узнают, что в рассказах о зверствах вампиров правда. Не выпить кровь, намного страшнее. Выйди в коридор, я сам себя ненавижу после такого. К счастью, я очень редко встречаю тех, кто такое заслуживает.
Атаманы, словно загипнотизированные взглядом вампира, не смели пошевелиться и готовились безропотно принять свой ужасный конец.
Но тут в комнату ворвались Соловей и Герт.
— Любимая! Я здесь! Я... я нашёл тебя. Прости, что не уберёг.
Соловей разрезал верёвки на сыне горшечника, и он бросился обнимать девушку. Заметив, что она в плаще, а на полу обрывки её платья, Герт побагровел.
— Фейли, я... я...
— Нет, Герт. Ты успел. Мастер Кай не дал им... не дал ничего сделать.
— Спасибо вам, мастер Кай! Вы спасли мою любимую, я ваш...
— Ты мой друг, — не дал произнести слово «должник» Кай. — И этим всё сказано.
Жестокость ушла с лица Кая так же внезапно, как появилась. Теперь на нём была добрая и чуть грустная улыбка.
— Я вижу, у вас, двоих, всё серьёзно. Рад, очень рад. Переживал за вас, если такой глагол уместен для нежити. Пятый урок дружбы, — передашь Олэ, если встретишь раньше меня, — за друзей надо уметь радоваться.
— Я передам ему только клинок в сердце. Вы просто не знаете, что этот подонок...
— Знаю. Всё знаю. И ещё знаю про него то, что не знает больше никто. Я сумел разговорить Олэ. Он был со мной откровенен, как на исповеди. Меченосец сейчас идёт сюда, возглавляя бойцов Ока. И режет ночную армию с тем же энтузиазмом, с каким ей служил.
— Но мастер Кай!
— Герт! Ненавижу такое общение между друзьями, но ты сам хотел сказать, что мой должник. Прошу тебя, моего друга, в уплату этого долга пощадить, когда встретишь, другого моего друга.
Герт долго молчал, потом переглянулся с Фейли и медленно произнёс слова обещания.
— Теперь об атаманах. Ты, верно, хочешь их сам убить в поединке?
— Да, конечно!
— Я сделаю это гораздо более мучительным способом. Вам, людям, неподвластны эти способы казни.
— Пусть атаманов мучают уже после смерти по всем грехам. А я... я должен просто отправить их по ту сторону. Именно я.
— Понял. Дальше не говори. Ты должен доказать девушке, что больше подобное не повторится. Что ты всегда сумеешь её защитить. Похвально.
Вампир встал, повернул к атаманам насмешливые глаза, и, погладив подбородок, сказал:
— Знаете, старые ублюдки. А в этом есть что-то символическое. И для вас очень унизительное, что тех, кто держал в страхе всю страну, отправит по ту сторону ребёнок. — и добавил, повернувшись к Герту: — Удачного боя, друг. Я пошёл искать Воина Чести.
Как только вампир ушёл, атаманы схватили фальчионы и тесаки. Соловей выразил желание помочь, но Герт отказался. Борода узнал Соловья и обратился к его совести праведного каторжанина. Соловей лишь засмеялся.
— Я решил сменить совесть каторжанина на простую, человеческую. Что, Борода? Помнишь, как ты мне говорил, что я упустил возможность ставить условия? Так вот. Надо было соглашаться на мои условия.
Схватка вышла короткой. Как бы это ни было унизительно для атаманов, и для страны, которая столько лет ползала перед ними на коленях, их, действительно, убил ребёнок. Только одному Бороде получилось, пусть с серьёзной раной, но ускользнуть. Герт бросился было за ним вдогонку, но Соловей и Фейли убедили, что это слишком опасно.
Соловей опять связал Герта, связал Фейли и повёл под видом двух пленников, оставив изрубленные тела остывать среди луж крови и обломков фальчионов — ни один человеческий клинок не устоит против гномского меча.
* * *
Одно дело — объяснить стражникам и разбойникам, что сейчас у них общий враг, а, значит, они не должны убивать друг друга. Совсем другое — заставить взаимодействовать.
— ...Лесными духами клянусь, тупой стражник, надо восстановить баррикаду, дождаться их и перебить! Ваша нежить — пусть небо вас накажет за то, что якшаетесь с вампирами! — сама нас найдёт, когда отыщет пленников.
— Мразь каторжная, конечно, ты их спасать не спешишь. Кто они тебе? А мне Воин Чести друг!
— Язык прикуси, Тяжёлая Рука. Не ищи приключений на свой старый зад.
— Ты мне угрожать вздумал, волчонок?
Найрус и Блич вынуждены были вклиниться между Невиллом и Виклором, чтобы не дать им разодраться. В напрасных спорах пережигалось драгоценное время. Надеясь найти человека, который мог бы найти консенсус, Найрус обратился к Секретарю.
— Юноша, у вас манеры и облик образованного человека. Вы не можете не понимать, что без резервов принимать здесь новый бой — безумие. Что он не соглашается с нами просто назло.
— Понимаю.
— Так объясните Волку!
— Это невозможно. На старину Викки... как бы вам объяснить... мм... напало! Вот напало на него и всё. Сам святой Гавер сейчас лично спустится с небес и скажет «Викки, да ты неправ!» — Викки пошлёт его на все известные направления.
Олэ стоял позади всех, не обнаруживая пока своего присутствия Бличу, и с тревогой глядел на провалы коридоров — из любого могли показаться новые отряды ночной армии. Но показался только вампир Кай. Лицо его было печальным.
— Уходите. Уходите все — они сейчас пойдут из главной залы всей армадой. Вам не выстоять.
— Э, а как же папа и сестрёнка? — спросил, предчувствуя дурное, кузен Ти.
— Как же дядя и Фейли? — закусил губу, чтобы не заплакать, Блич.
— Старина Гулле... до того, как я попросил прощения.... Нет! — на Невилла было жалко смотреть.
А у Найруса просто не было слов, чтобы выразить, что на сердце.
— Фейли жива, здорова и не испытала насилия, — уточнил ситуацию Кай. — А тот, кого вы называете Воин Чести... Только друзья и родственники. И ты, Олэ. О, Блич, рад тебя видеть, и запрещаю спрашивать, почему Олэ не в Башне Смертников. Найрус, не надо таких взглядов. Да, и мечник тоже. Такова воля Воина Чести. Последняя, как понимаю, воля.
* * *
Возле камеры, где Воин Чести содержался с другими особыми пленными, уже успела выплакать море слёз Фейли. Её ухажёр и сам готов был удариться в плач, но держался, чтобы успокоить любимую. Соловей же, задумавшись, смотрел в пустоту, и даже не заметил, как, в компании крепкого старика, толстоватого мужчины, рослого юноши и красивого мальчика появился мечник, со ссоры с которым для него всё началось.
Гулле стоял на коленях, наполовину обнажённый, спиной ко всем. На нём живого места не было — палачи работали на совесть. Лужи крови расползались по полу.
Все сокамерники Гуллейна и три палача были мертвы. Не просто мёртвы — трупов не осталось, вместо них клубились сгустки тумана. Полторы дюжины теней, меняя ежесекундно форму, носились по стенам.
— Чума! — хором воскликнули Найрус, Олэ, Блич и кузен Ти.
Да, это была она, Чума теней. Олэ попятился. Гулле услышал звук его шагов, но не обернулся.
— Кто там сдал назад? Готов спорить, Олэ. Успокойся. Перед камерой большой участок открытого мела. Он не смогут его преодолеть, пока не соберутся в волну. Кто ещё пришёл? Назовитесь.
— Твой сын.
— Твой племянник.
— Найрус, твой друг.
— Невилл, твой... бывший друг.
Найрусу пришлось дать старому бойцу сердечные снадобья, чтобы он не скончался тут же от душевного волнения.