— Гулле... Что они с тобой...
— Да так, слегка попортили шкуру и здоровье. Ты видишь, что творят тени? Я сам не вижу, потому что у меня теперь нет глаз... но каким-то образом их сейчас чувствую. Так вот, Невилл, когда вы думали, что я шутил, что не человек...
— Я знаю, Гулле. Всё давно знаю. И про Чуму теней тоже. Я умею собирать информацию.
— Знаешь, и не воспользовался этим даже когда...
— Своих не сдаём. Будь ты хоть нежить или оборотень, ты, прежде всего, стражник. И потом, я был уверен, что прав, но недавно убедился, что тот парень, действительно, оговорил себя под моими ударами. Всё справедливо. Спасибо, что только уволил, а не посадил. Я заслужил решётку, а, может, и смерть. Это я дерьмо, а не ты благодушный безумец!
Спина Гулле судорожно дёрнулась. Сохранись у него глаза, они бы, наверняка, были сейчас полны слёз, как и у запоздало раскаявшегося «плохого стражника».
— Гулле, я... я не уйду... я останусь с тобой. Я...
— Не смей! Езжай в Форкассию. Это приказ. Там у тебя внук. Поживи ради него, старик.
— Он меня презирает. Я ему не нужен.
— Невилл, Невилл. Ты же старше меня. Как не понимаешь, что чем громче подросток кричит родным, что ему никто не нужен, тем больше хочет, чтобы все были рядом?
— Ты прощаешь меня, Гулле? Прощаешь грязь, которую тебе высказал в тот день?
— Простил тем же вечером. Народ Теней не умеет долго злиться.
Герт и Фейли, видимо, уже получили последние наставления от умирающего стражника, поэтому настал черёд попрощаться Бличу. Он подошёл к решётке, встал на колени, просунул между прутьев руки. Дядя, не оборачиваясь, взял его ладонь в свою.
— Блич... наконец-то, ты нашёлся. Больше не теряйся. Жаль, что не успею послушать историю твоих приключений. Но... я чувствую сердцем, что они пошли тебе на пользу. О, мозоль от меча — признак настоящего мужчины... Книги... я тебе купил кое-какие книги... Найрус скажет, где забрать. Ты самый лучший племянник. Прости, что не уберёг твоих родителей и бабушку с дедушкой!
— Я не считаю тебя в этом виноватым, — роняя слёзы, сказал Блич. — ты был самым лучшим в мире дядей!
— Спасибо, мальчик. Береги себя и сестру.
Кузен Ти не захотел прощаться через решётку. Он вообще не хотел прощаться. Бормоча «мы тебя спасём», «ты будешь жить», юноша разбил замок мечом правосудия, которым заново вооружился, словно предчувствуя ситуацию, и влетел в камеру. Гулле вынужден был согнуться в дугу и закрыться руками, чтобы спрятать лицо.
— Нет, дурак! Нет! — стуча кулаком по полу, кричал мужчина-тень. — Я не хочу, чтобы ты запомнил меня таким! Не смей смотреть! Они освежевали мне лицо! Не смотри, умоляю!
Тенир сбавил пыл и отошёл к решётке. Глаза его были полны ужаса, боли и жалости. Гулле выпрямился, уверенный, что своенравный сын в этот раз не ослушается отцовской воли.
— Папа... папочка... Мы спасём тебя. Найрус отличный врач.
— Думаешь, я сам не хотел бы ещё пожить? Раны слишком серьёзны. Вся кровь, которая вокруг, моя. Я ещё жив и говорю с вами только из-за ужасных снадобий, которые заставил принять доктор Шанкр, чтобы я не потерял сознание. Чтобы чувствовал боль до конца.
Тенир сдался лишь тогда, когда Найрус скорбным голосом сообщил, что спасти его отца им не удастся. Гулле вообще уже должен был быть мёртв с такими ранами.
— Папуля... Дорогой.... Ну, что ж так-то? Что ж так!
— Мало времени, сыночек. Храни маму. Передай, что я её очень люблю. И помни. Ты сын Воина Чести, наследуешь все его привилегии и славу. Никогда не чванься первым, и не запятнай второго. Я тебе дарю свой меч. Это отличное оружие. Пусть оно в твоих руках служит только добру. Больше никогда не позволяй своей жажде справедливости превратится в тупую злобу. Ты понимаешь, о чём я. Быть беспощадным не нужно много подвига. Уметь прощать... да, это сила. И прости, что не был рядом, когда был больше всего нужен.
— Ты тоже меня прости... за всё прости.
— Я счастлив, что у меня такой сын. И мне не за что тебя прощать в этот час.
Кузен Ти со слезами вышел из камеры. Воин Чести перебил Найруса на полуслове.
— Найрус, не надо! Мы с тобой хорошо попрощались во дворе моего дома! Только добавлю, что хватит тосковать по той женщине, найди себе кого-то, женись и заведи детей. Сейчас о деле. О Чуме теней. Я разгадал одну из её тайн, понял момент, когда мы... становимся Угрозой.
Олэ весь вытянулся — он ждал услышать это не меньше Найруса.
— То, что моей Чуме не понадобилось много дней, чтобы созреть, надеюсь, ты понимаешь, что здесь никакого чуда нет.
— Да. Семь дней условный срок. Известно два случая отделения тени в считанные часы. Ты... получается, третий. И первый достоверно подтверждённый.
Воин Чести помолчал, собираясь с силами, и заговорил очень быстро, боясь не успеть:
— Они пытали меня. На глазах других пленников, чтобы дать им урок. Я выдержал всё, даже когда содрали кожу с лица. Они достали из рукава последний козырь: сказали, что идут издеваться над Фейли. И я сдался... я начал говорить... Я не мог предавать Фейли и не мог предавать товарищей, поэтому предал себя. Я лгал, надеясь выиграть время, нужное им на проверку. Придуманные пароли, несуществующие явки и агенты... Как это больно — лгать. Люди и тениры, где берёте силы, выдерживать подобные мучения ежедневно? Даже, когда они взялись за лицо, было легче. Получив, что надо, они засмеялись и сказали, что всё равно будут мучить Фейли, причём при мне. Я смог извернуться и выдавить себе глаза, чтобы не переживать такой муки. А потом я услышал крики, почуял холод и понял.... Такое ведь тоже бывало?
— Да, четыре случая в истории. Ты пятый. Когда чумная тень зарождалась волной. Гулле, почему ты, думаешь, другие не могли понять, как стали Угрозой?
— Думаю, этот момент лжи или предательства, который принимает в себя тень, перерождаясь в Чуму... Он столь чудовищен для нашей природы... что событие стирается из памяти. Я помню, как мой мозг силился выйти из реальности. Но снадобье доктора Шанкра удержало.
Найрус взвыл от досады — столько лет изучая болезнь, он мог догадаться об этом сам, вывести логически. И ему стало страшно от понимания, что пытаясь выучить воспитанников лгать, он, получается, толкал их породить новую эпидемию.
— Олэ! Проклятый мечник! Ты слышал? Мы сами виноваты в их Чуме! Народ Теней никогда не солжёт и не предаст по своей воле! Только люди могут заставить их лгать! Ты слышал, Олэ?! Достаточно просто не доводить их до момента, когда они вынуждены брать наш любимый грех, ложь! Передай охотникам, что проблема решена!
— Не решена, Найрус, — печально возразил Воин Чести. — Их мир таков, что рано или поздно самому святому приходится солгать, покривить душой, поступиться идеалами. Ложь вшита в самую сердцевину их цивилизации. Лицемерие — основа их права. Притворство —неотъемлемый элемент их быта. Они построили своё общество так, что в нём нет выбора между добром и злом, а только между злом большим и меньшим. Народ Теней обречён разносить Чуму в таком обществе, и Чума разлетается быстрее, чем их общество может меняться. А потому ищи лекарство, Найрус! Продолжай искать лекарство! Проблема не решена! Не решена!!!
Гулле не беспричинно перешёл на крик. Боль стала просто невыносимой.
— Тени могут собраться в новую волну в любой момент! Я чувствую! Не знаю как, у меня нет не только глаз, но и теневого зрения... но чувствую. Бегите, атаманам и их армии конец и без вас! И замуруйте вход! Я не хочу сгубить город, который так долго хранил!
По поведению обезумевших теней и без слов Гулле было понятно, что до появления волны осталось совсем немного.
— Олэ! Помни, что ты не чудовище, а просто человек с больной душой! Лечи её, пока не поздно! Да, у нас не будет нового поединка, но поверь, не это трагедия!
Воин Чести с трудом встал и прислонился спиной к решётке.
— Нет, Аркабейрам Гуллейн Воин Чести не умрёт на коленях. И он не умрёт от пыток! Он, единственный простолюдин, который имеет право быть казнённым мечом, требует оказать ему такую честь Олэ Меченосца. Если можешь достать меня, не задевая чумной зоны, убей! Убей, прошу! От меча, но не от пыток! Все, кроме него, уйдите! Я не хочу, чтобы вы это видели.
Все послушно вышли, утирая слёзы, только Соловей не плакал, а продолжал пребывать в странном непонятном состоянии. Олэ Меченосец остался наедине с Воином Чести. Через две минуты охотник нагнал спутников. На его ножнах зияла свежая зарубка. Фейли зарыдала на груди у Герта, Блич и кузен Ти на плечах Найруса, а Найрус держался за спину сгорбившегося понурого Невилла, чтобы не упасть. Охотнику же словно провернули через мясорубку душу. Никто не смотрел на него, каждый был погружён в свою скорбь, поэтому некому было оценить, какие перемены произошли с Олэ Меченосцем. Полное следов нервного потрясения лицо, щемящий влажный взгляд, в котором читалось то, чему очень сложно найти точное описание, поэтому люди зовут это просто: человечность.
Она была подобно первому, ещё робкому огоньку в промёрзшем камине. Олэ как никогда был нужен сейчас рядом кто-то, кто бы прикрыл этот огонёк от ветра повседневного цинизма, дал ему пищу, позволил разгореться. Но спутники шли, не оборачиваясь. И огонёк стал гаснуть, пока не потух совсем. Когда из бокового коридора налетела шайка бандитов, Олэ уже был тем Олэ, которого они хорошо знали, а не тем, каким он мог бы стать.
Меченосец убил этих бандитов так же легко, как предыдущих.
Встретив своих людей, Найрус даже не стал ничего объяснять, они и так всё поняли.
— Наш отряд осиротел, — с грустью выразил общее мнение один из бойцов.
— Мужик был славный человек, хоть и стражник, — пересилив себя, признал правду король Волк.
Он словно испытывал вину перед покойным, что так жаждал его убить. Поэтому вызвался прикрывать отход в одиночку.
Они отступали, кровь и трупы указывали им обратную дорогу. Виклор Волк шёл последним и сражался с передовыми частями той армады, которую Верховный Бэй бросил в наступление, но, получалось, что в преследование. А Найрус совсем забыл о том архиве, ради которого маги согласились помочь. Плевать. Друг, лучший друг умер, армия врага наступает на пятки, а где-то рядом зарождается чумная волна — не до бумажек, даже таких ценных!