Дверь скрипнула. Появился молодой боец Ока с перевязанным лбом (след бандитского ножа) и зашитой щекой (память об ударе кастетом). Правая нога парня была в лубках — подарок палицы гвардейца. Приходилось идти на костылях.
— Приплыли! — всплеснул руками Волк. — Мало того, что меня лечат в лазарете стражи, так ещё и стражника подселяют в палату. Вы, стражева поросль, питаетесь что ли унижениями, как вампиры кровью?
Молодой боец покачал головой и тихо сказал:
— Викки... это я, Рагорт. Не помнишь? Я тоже тебя не сразу узнал.
— Кто тебе дал право называть меня «Викки»? Какой-такой к тёмной маме Рагорт? — спросил Виклор агрессивно, но, посмотрев внимательней на вошедшего, сменил тон. — Стой!.. Рагорт, который...
— Да-да. Твой сосед. Сын твоих соседей.
— Силы Света, сколько лет, сколько зим!
В душевном порыве Виклор хотел обнять гостя из прошлого, того славного прошлого, когда у него был дом, точнее, квартира в чужом доме, а, значит, были соседи. Была мама и папа. Был какой-то выбор, который отняла улица.
Но в последний момент вспомнил, что перед ним стражник, и отдёрнул руки. Вышло настолько резко, что Рагорту положено было обидится.
— Рагорт... прости, я...
— Да нормально. Я же знаю, что вашим нельзя сидеть с нами за одним столом и всё такое.
Да, нельзя. Трава должна расти, солнце светить, а стражники дохнуть. Так учил кодекс, которым Виклор Волк жил ровно половину своей молодой жизни. Но как следовать его правилам, когда в передовом отряде стражи оказался не чужой человек, а парень, с которым всё детство провёл бок обок?
— Славные были времена... Мы были не разлей вода, хоть ты был и младше меня на два года, как Секретарь.
— Нет, на три. А кто такой Секретарь?
— Да, неважно. Эх, было времечко. Помнишь, как сбежали без разрешения на рыбалку? В ночь на Летнюю Гарвиду?
— Спрашиваешь? Мы ещё спорили, а чей отец сильнее всыпал. А помнишь армию Виклора? Все бродячие собаки улицы ходили за тобой. Ты кормил их, сам не доедая, а они выполняли все твои приказы. Теперь-то признаюсь. Я думал, что ты колдун, и повелеваешь ими с помощью чар!
— Шутишь?
— Клянусь Святым Гло! Даже носил одно время оберег от тебя.
— Ну, ты даёшь! А помнишь слепого лодочника? Где он сейчас, что с ним?
— Его убил один маньяк. Безжалостным звали. Печально. Старик был добрым. Кстати, у вас в банде был парень, которого звали...
— Нет, это другой Безжалостный. Настоящего Безжалостного...
— Да, я слышал, Найрус подстрелил. Слушай, а помнишь, как уже на Зимнюю Гарвиду мы с тобой...
Воспоминаний было много. Шалости, забавы, приключения — всё, без чего немыслимо детство.
— Слушай... Викки, а ты не думал никогда завязать? — неожиданно спросил Рагорт, когда поток воспоминаний не то, что иссяк, а стал слабее. — Если да, то сейчас самое время.
— Завязать? Кто? Я?! Вот насмешил!
— Только не рассказывай сказки, мол, у меня сердце каторжанина, воровская судьба. Я не помню, чтобы хоть кто-то предсказывал тебе путь в ночную армию. Просто так повернулось... так может... стоит сделать обратный поворот?
— Забудь, Рагорт. Ну, что ты глупости говоришь?
Неожиданно в разговор вмешался Ракка Безбородый. Он подтвердил, что Рагорт говорит не глупости, а говорит дело.
— И ты туда же? Вы сговорились что ли? Что?! Что я буду делать в вашей честной жизни? Папа не был ремесленником — ничему не научил. Грузить суда на Блейре, как он? Чтобы так же закончить? Сдохнуть под свалившимся тюком, и чтоб потом моя жена умерла с горя, а сын оказался на улице? Я ничего не умею, кроме разбоя, и я привык убивать. Выхода нет!
— Выход всегда есть! — не согласился Рагорт. — Ты можешь стать солдатом.
— Нет, моя вольная душа не терпит начальников.
— Зато очень любит зверей, — не сдавался друг детства. — Следопыт? Или лесник — уж ты-то браконьеров будешь в кулаке держать!
— Дрессировщик, — внёс свою лепту в обсуждение Ракка. — А в столице королевства, говорят, из бывших бандитов лепят неплохую стражу.
Предложение пойти в стражники заставило Виклора искать, чем бы можно в Ракку запустить. Увы, ничего тяжелее подушки не нашлось.
— Да идите вы все! Оба идите! Я — король Волк! Я — король Тропы! Атаманы разгромлены, но Тропа ещё живёт! Мне хорошо быть тем, кто я есть! Хорошо!
— Викки, Ты понимаешь, что набравшись сил, Око, — Рагорту было тяжело это говорить. — Око оно... Око пойдёт против Тропы. То есть, и против тебя... я не хочу идти против тебя.
Друзья детства старались не смотреть друг другу в глаза. Рагорт взялся за костыли и сказал на прощание:
— И, запомни, Викки. Я хороший стражник. Я не бью задержанных, не подбрасываю улики.
— Я тоже... хороший разбойник. Я не чиню обид женщинам, старикам и детям. Всё. Уходи, дружище... Хотя, стой, вернись. Дай лапу-то на прощание.
Рагорт помедлил отвечать на рукопожатие.
— Викки... если ты остаёшься на их стороне... То тебе нельзя. Неправедно, как вы говорите.
— Не праведно не прощаться по-человечески с друзьями. И к нечисти болотной кодекс, который учит людей обратному!
Они пожали друг другу руки, потом не выдержали и обнялись.
* * *
Парень, назвавшийся Секретарём, просто поражал своими познаниями. С ним можно было говорить о чём угодно, что профессор охотно и делал каждый перерыв. А в операционной помощь смышлёного малого оказалась просто неоценимой — порой он превосходил даже Блича и Фейли, хотя не ходил в воспитанниках у медика. В итоге Найрус заключил:
— Послушайте, юноша. Вы человек уникальной памяти и огромной тяги к знаниям. Это преступление с вашим интеллектом тратить его... на логистику бандитских троп. И прочую чушь. Вы легко найдёте себя в нормальном мире. Нет, учёным вы не станете. Но любая другая профессия, требующая умственного труда, вам по силам. Да вам любое имение можно доверить — вы будете идеальным управляющим. Или...я почему-то вижу вас адвокатом. Адвокатом, который станет известен... на весь континент! Просто на весь континент!
Секретарь грустно улыбнулся, потом опустил глаза и начал вертеть кружку с чаем.
— Да, вы попали в бандиты «не по своей воле, а по сиротской доле» — так вроде выражаются разбойники? Но это когда было? А что вас держит сейчас, юноша? — усилил напор Найрус. — Вам же там и поговорить не с кем. Они, ваши друзья, живут совсем другими материями. Вы же просто накинулись на меня, как голодная рысь на мясо, когда почувствовали образованного человека. Я никогда не видел такой тоски по общению... с людьми своего круга.
Секретарь очень долго мялся с ответом. И, наконец, признался:
— Викки. Он без меня пропадёт. Он так любит зверей, — всё, что остаётся от поддержки сироток, отдаёт на борьбу с браконьерами и живодёрами, многих лично насадил на нож, — но и сам как зверь, которому нужен чей-то уход. Викки несчётное число раз спасал мне жизнь. Но и ему без меня конец. Он слишком упрям, слишком прост. Да и будем откровенны, иногда просто глуп. Я не могу его бросить. Он... он мой брат. Так что... пока Викки король Тропы, я его Секретарь. А уж если он остепениться, тогда и я подумаю об адвокатской карьере.
Найрус понял, что разубеждать парня бесполезно, и вернулся к работе врача. Но работы не было. Всяк, кто мог скончаться, скончался; все, кого можно было спасти, были спасены.
— Найрус, всё. В лазарете больше вы не нужны. Двое суток на ногах, спите урывками — сколько можно себя так истязать?
— Нет, юноша. Проверим, что там, в третьей палате.
— То же, что и вчера. Вы должны идти домой. Нормально поспать.
Это была правда. Профессор едва держался на ногах. Но боялся не то, что заснуть, а даже просто остаться без дела. В разговорах с Секретарём и работе на износ мнилось спасение. Каждую паузу, не заполненную этими двумя занятиями, в голову лезли воспоминания. Как впервые увидел Аркабейрама Гуллейна, — девятилетний мальчик новорожденного. Как жалел его, оставшегося без матери в младенчестве. Как мучился от его плача, отвлекался от чтения. И как впервые назвал его другом, когда семилетний Гулле отважно кинулся в драку подростков, вздумавших побить «учёного сухаря». А с какими глазами малыш слушал рассказы о Долине Теней, где жил его отец и бабушка с дедушкой, и куда он не мог попасть, а Найрус бывал каждый год.
Потом — университет. А по возвращению — уже совсем другой Гуллейн. Неунывающий весёлый подросток, с которым теперь можно обсуждать любые темы, без скидок на разницу в возрасте. Сотни просмотренных вместе спектаклей, несчётное множество прочитанных одновременно книг, смешные прозвища, истинный смысл которых понятен только им.
Всё теперь в прошлом. Сам Гулле в прошлом. А что в настоящем? Да ничего хорошего.
Найрус вспомнил, как попрощался с кузеном Ти и Гертом.
* * *
— ...Я скажу Найрусу. Он твой начальник. Он прикажет, и ты останешься.
— Не прикажет. Не останусь. Чтоб спасти Волка, меня уволили из Ока. Ты забыла?
— Не уходи. Ты обещал всегда быть рядом!
— Нет, Фейли. Я обещал тебя всегда защитить. Я и защищаю. Когда они доберутся до столицы, то... в их герцогстве с недавнего времени служат наёмники из-за моря. Баркульские ландскнехты. Это звери, а не люди. Ты знаешь, откуда в Едином слово «бандит»? Банда — это изначально не шайка разбойников, а отряд ландскнехтов. Город, взятый штурмом, отдают банде ландскнехтов на три дня на произвол. Я не могу... не могу допустить в город, где живёшь ты, ландскнехтов.
— Но они же сейчас очень далеко от столицы, Герт!
— Зато очень близко к моему родному посёлку. Там моя мама, я её тоже должен защищать. Я должен всех защищать. Фейли, это моя родина. Если падёт Восточный Барт, то дальше — мой посёлок и деревня моей тёти. Решено, я собираюсь на войну. Блич позаботится о тебе.
Фейли поняла, что заставить Герта поступить иначе невозможно. Мальчик, действительно, переживал за родных и очень любил свою родину.
А вот Найрус всё не терял надежды отговорить от скоропалительного, как он считал, решения кузена Ти.