— Просто хорошенько подумайте о том месте, куда вы хотите вернуться. Нужно место, где вы бывали оба раньше.
Родной посёлок Герта и деревня его тёти не подошли, а вот в Восточном Барте кузен Ти оставил следы своих башмаков.
Порошок зашипел, обволакивая синим дымом юных защитников родины.
— Пока, Герт! И тебе пока, братик! — помахала рукой Фейли.
Возлюбленный и кузен улыбнулись в ответ. Потом, тениру пришла в голову мысль:
— И, Герт, так же как и в логове. Не лезь на рожон. Я — всегда впереди. Мой меч выполняет главную работу.
Что ответил горшечник, Заревингер и Фейли услышать не успели. Герои исчезли.
И тут Фейли схватилась за голову.
— Он же идёт на войну! Я обязана... обязана была сделать его мужчиной перед этим. Я дура.
Она убежала к себе в комнату и лежала там до самой темноты. Ночью в её ладони опять возник призрачный платок с непонятными символами — память о чудесном приключении на разрушенном мосту. Она не знала, зачем приходит к ней этот предмет, исчезая по утрам. Иногда ей хотелось спросить, а не одарил ли призрак таким же платком Герта, но каждый раз девочка стеснялась.
* * *
Олэ перешёл на другую сторону улицы, когда увидел Хмаи, ведущую за руку сына. Он не сказал ей, где остановился, и старался избегать с того дня, когда кое-что случилось.
Вернувшись с побоища в логове атаманов, охотник долго сидел с каменным лицом в отведённой ему комнате. Потом пошёл к Хмаи. Не говоря ни слова, прижал к себе и повалил на кровать. Охотник целовал жену как безумный, а она отталкивала его, кричала, что он весь в крови, что отвратителен. Но Олэ не отставал, и через минуту Хмаи, не помня себя, уже отвечала на поцелуи, и срывала с себя одежду.
Охотнику подумалось, что со стороны это, наверное, выглядит ужасно, но через секунду он весь отдался страсти.
Когда всё закончилось, она его увела в умывальню, чтобы смыть следы войны и умыться самой. Прямо там он овладел ей второй раз. А потом третий, опять в спальне.
Утомлённые, они долго лежали плечом к плечу, ладонь в ладонь. Но стоило женщине повернуться набок и попытаться обнять мужа, Олэ выпустил её руку, резко поднялся, оделся, взял оружие и вышел. В дверях он столкнулся с Брыком Хохотуном.
Брык всё понял, но повёл себя мужественно. Стараясь не показывать эмоции, убрал «подарок красавице» за пазуху и ушёл. И лишь в самом конце коридора пнул стену и крикнул:
— Баба! Одно слово — баба!
Сняв Поцелуй Отца с Морэ и взяв клятву с жены никуда не отходить от сына, если рядом нет Фейли или Блича, охотник ушёл, не сказав куда.
На улице его кто-то толкнул в спину. Он обернулся и увидел улыбающегося мужчину с деревянным ножом.
— Вот, оказывается, как тебя легко застать врасплох, если выждать момент! Был бы этот нож стальным, то...
— Чего тебе надо? — раздражено спросил охотник.
— Уже ничего. Я уже всё получил. И по делам, и по словам своим, — таинственно ответил незнакомец. — Я Соловей. Неужели ты совсем меня не помнишь?
Олэ покопался в памяти.
— Нет, не помню.
— Смешно. Я столько жил местью тебе, а ты даже не помнишь меня. Бывает же в жизни. Прощай, мечник. И помни, всегда есть выход. Необязательно бегать по кругу. Разорви свой круг, пока он не обернулся петлёй и не затянулся на шее.
— Чокнутый что ли? — сделал агрессивное движение Олэ. — Или проповедник? Одного, впрочем, поля ягоды.
И не дождавшись ответа, свернул в переулок.
* * *
Найрус не знал, зачем Блич притащил его в театр, и не хотел идти. Но мальчик-тень настаивал.
Убитая горем Инге сидела рядом. Между Фейли и Хмаи (двойная страховка от Бешенства теней) с интересом вертел головой маленький бес. Следующее место пустовало — Блич хотел пригласить и Олэ, но охотник как в Лету канул.
На сцене появился, сильно прихрамывая, нарядный малыш с виолой и не менее нарядная девочка. Для малыша зрительское внимание было привычно, а вот девочка заметно нервничала. Блич подвёл её к клавесину и прошептал, закрепляя зеркало:
— Вот так ты увидишь левые клавиши. А со временем научишься играть, на свои пальцы даже не смотря. Всё будет хорошо, малышка Ла.
Представление не начиналось. Блич ещё кого-то ждал. Наконец, в дверях послышались голоса:
— Секретарь, ты здоров на головушку? Где я, а где музыка? Нашёл, понимаешь, эстета.
— Это просьба братика Блича, я что сделаю?
Короля Волка, чтобы не разошлись швы, пришлось доставить в инвалидном кресле, как и атамана Ракку, как и многих раненых бойцов Ока и разбойников.
Девочка начала первой, тут же сбилась и закрыла лицо руками. Но слушатели не стали смеяться, а подбодрили аплодисментами, и малышка Ла попробовала второй раз. А затем на аккомпанемент клавесина лёгла мелодия виолы, и в зале, казалось, люди даже забыли как дышать.
Валли Хромоножка впервые выступал в настоящем театре и не уронил того доверия, которое ему оказали по просьбе Блича. Он играл не на виоле — нет, он водил смычком по струнам души каждого слушателя. Мягко и нежно, как родная мама. Трепетно и чутко. Деликатно заглядывал мелодией в самые потаённые уголки и оставлял на память золото чистых эмоций.
Инге плакала, вцепившись в плечо Найруса, но это были уже другие слёзы. Не сжигающей сердце скорби, а светлого прощания и окончательного примирения. Найрус гладил её по руке и продолжал думать о Гулле. Но уже не как о покойнике, а как... о том, кто никогда не умрёт в твоём сердце и всегда будет незримо рядом. Фейли испытывала аналогичные эмоции. Думая о чём-то своём и почему-то стесняясь смотреть на Волка, роняла слёзы сожаления Хмаи.
Секретарь, закрыв глаза, отдавался музыке с тем наслаждением, какое доступно лишь понимающему её теорию эстету.
И кто бы мог подумать, что Ракка Безбородый — жестокий и не знающий пощады убийца, участник, пусть и против своей воли групповых насилий над девушками — способен заплакать. Остро ощущая бессмысленность всего, что было раньше, и свою вину перед этим миром, где главная ценность — дети и семья, а главное удовольствие — поход в театр. Которому угрожал семь лет миром, где лихость разбойная мерило всего, а кто выпьет больше и сожрёт, тот и достоин уважения.
И только Волк, несчастный Виклор Волк опять силился заплакать, но не мог, при всём желании не мог, словно сожгло до корней его слёзные железы всё то горе, которое довелось увидеть в жизни.
Когда Валли и малышка Ла закончили концерт, зал буквально взорвался аплодисментами.
— Я же говорил, всё будет хорошо, — шепнул клавесинистке из-за кулис Блич.
Хромоножка не нуждался в поддержке. Он и без того знал, что великолепен в музыке.
И никто не увидел, как с крыши, с которой подсматривал и подслушивал, спустился по пожарной лестнице Олэ Меченосец.
Глава шестнадцатая. Гарантия.
Столб дыма и переполох в лагере противника объяснили защитникам Восточного Барта, почему утро началось не с привычного обстрела из Большой Лу, — так они прозвали главную катапульту противника. И ещё до того, как из тумана показались герои рискованной вылазки, было понятно, кто её совершил.
— Проклятые мальчишки! Я же приказал никому не покидать стены! — рявкнул комендант Самар. — Никакой дисциплины! Опять их выходки.
— Однако каждая приносит неоценимую пользу делу обороны города, — заметил его первый помощник.
— Они — дурной пример, — не согласился Самар. — А если все начнут поступать так же?
— Не начнут. Такой безумной храбростью невозможно заразиться. Подобные смельчаки, как эти двое, рождаются раз в сто лет.
— Ладно, скажи, чтоб готовили арбалеты прикрыть героев.
Мощный залп избавил отважных мальчишек от всех преследовавших ландскнехтов, кроме четверых самых быстрых — по этим боялись стрелять, опасаясь задеть героев.
— Герт, не останавливайся! Я разберусь!
Парень постарше опустил забрало шлема-бацинета с белым плюмажем и, на ходу обнажая полуторник, метнулся к почти нагнавшим его наёмникам.
Манёвр вышел настолько неожиданным, что первый ландскнехт просто налетел грудью на меч. Что не причинило ему вреда (оружие соскользнуло по кирасе), но и счастья не принесло — кузен Ти ударил головой, и наёмник всеми косточками лица ощутил преимущества закрытых шлемов перед открытыми.
Оттолкнув плечом вопящего от боли баркульца, кузен Ти показал его товарищу в чём соль полуторного меча перед коротким кошкодёром, подрубив ногу на безопасном для себя расстоянии. Отбив удар гросс-мессера, он ранил в лицо третьего ландскнехта, развернулся, чтобы встретить зашедшего за спину четвёртого, но того уже приканчивал Герт.
— Я же велел тебе не останавливаться!
— Плевать! Или подохнем вместе или вместе выживем.
— Если второе, напомни, сволочь горшечная, поколотить тебя за ослушание.
Стены заревели, вознося хвалу отважным ребятам на Едином и блейронском. Но восторги стихли, когда из тумана показался отряд конных преследователей. Это были не рыцари, а только сержанты, но тем хуже для героев — сержантские лошади меньше приспособлены для боя, чем дистриэ, но в погоне им нет равных.
К счастью, новый залп из арбалетов сбавил конникам пыл. А герои были уже под стенами.
Кузен Ти хотел подняться привычным ему способом, но Герт вовремя одёрнул — светить теневые способности не стоит даже тенирам-героям. Пришлось воспользоваться сброшенной им верёвочной лестницей.
Как только парни оказались на стене, их чуть не задушили в объятиях и едва не оглушили хвалебными криками. А когда спустились к толпившимся внизу воинам, начали качать, уже третий раз за четыре дня.
— Накажешь их — люди не поймут, — сказал помощник Самару. — Они воодушевляют народ. Это даже важнее, чем то, что Большая Лу замолкла.
И комендант согласился с этим доводом — вместо взыскания повелел выдать героям полста золотых каждому из своего личного кармана.
Выспавшись и поев, в полдень кузен Ти получил возможность ещё раз прославиться. К стена