Ничего, кроме нас — страница 101 из 122

— Теперь вы убедились, что наш друг — истинный мастер слова? — Хоуи поднял палец.

— Ой, да брось ты… — отмахнулся Дункан.

— Хоуи прав, — вклинилась я в разговор. — Ты жонглируешь словами, как никто другой.

— И это единственный мой талант, — усмехнулся Дункан.

— Это намек на «Что с разбитым сердцем станет?». — И Хоуи завопил первый куплет песни.

— Как насчет последнего мартини на дорожку? — спросил Дункан.

— Звучит так, как будто ты идешь на расстрел, — заметила я.

— Просто еду в неизвестность, — ответил Дункан. — И страшно, и весело.

Хоуи хотел было что-то сказать, но внезапно отвернулся, по щекам у него потекли слезы. Дункан порывисто обнял друга за плечи.

— Возвращайся живым, — сказал Хоуи. — Я не перенесу смерти еще одного друга.

— Не собираюсь я умирать, — пробормотал Дункан.

— Так что поосторожнее там, капитан Сорвиголова.

— Как Джек? — спросил Дункан.

Хоуи опустил голову, теперь слезы лились в три ручья.

— Перед тем как ехать сюда, мы были в больнице, — сказала я. — Дела у него совсем плохи.

Джек попал в больницу Сент-Винсент всего пять дней назад, побывав накануне в офисе в последний раз. Добраться до кабинета самостоятельно он в последнее время не мог, требовалась моя помощь. Он ходил, опираясь на две трости. Саркомы Капоши на носу и во рту уже нагноились. До этого Хоуи несколько дней ночевал у Джека на диване в качестве ночной сиделки. Рано утром Хоуи возвращался к себе, чтобы принять душ и переодеться для работы, целыми днями ничего не ел, держался только на кофе и антидепрессантах. На смену Хоуи появлялась я, кое-как помогала Джеку одеться и загружала нас обоих в ожидающую машину. Члены совета директоров «Фаулер, Ньюмен и Каплан», надо отдать им должное, не только сообщили, что, пока у Джека есть силы появляться в издательстве, ему здесь всегда будут рады, но и предоставили машину с водителем, чтобы он мог в любое время поехать, куда ему нужно. (Это избавляло нас от многих унижений, так как таксисты часто проносились мимо, не желая перевозить явно больного человека.) Финансовый директор дома, Мел Морган, сказал мне с глазу на глаз, что, если Джеку понадобится ночная сиделка, он решит проблему с оплатой. Но Хоуи, услышав об этом от меня, заявил, что сам будет рядом с Джеком с заката до восхода солнца.

— Давай я подменю тебя хотя бы на две ночи в неделю, — предложила я.

— Предложение принято с благодарностью и отклонено. Я провожу Джека, буду при нем до того момента, пока он еще может оставаться дома. Другими словами, до конца.

А финал приближался с трагической неизбежностью. Пять дней назад, добравшись до своего кабинета — он опирался на трость, а с другой стороны его поддерживала я, — Джек потерял сознание, не успев сесть за письменный стол. Вызвали «скорую помощь». Дежурные врачи, оценив состояние Джека, экстренно госпитализировали его в больницу Сент-Винсент. Я поехала с ним в машине «Скорой помощи», велев своей помощнице срочно позвонить на работу Хоуи и сообщить, что случилось. Довольно долго мы с Джеком ждали в приемном покое, он то приходил в себя, то впадал в забытье. Потом два санитара подняли его на каталку. Я смотрела, как Джека вкатили в большой лифт и доставили наверх, в специализированное отделение, где занимались жертвами этой все еще не излечимой смертоносной заразы. Когда я заявила санитарам, что поеду вместе с Джеком, они не возражали. Дверь лифта открылась, и передо мной открылась незабываемая картина — управляемый хаос. Все палаты были настолько переполнены, что для Джека там не было места. Его разместили в центральном коридоре отделения. Оглядываясь по сторонам, я видела мужчин — и нескольких женщин — на разных стадиях умирания. Рядом с ними, пытаясь облегчить своим близким смерть или оказать хоть какую-то помощь, толпились друзья, члены семей, сотрудники. Врачи и медсестры метались от постели к постели, пытаясь поддерживать хоть какой-то порядок, под крики и стоны пациентов и тех, кто за ними ухаживал, сливавшиеся в жуткую, угнетающую какофонию, унять которую было невозможно, хотя она тревожила всех.

— Пожалуйста, осмотрите моего друга, он нуждается в помощи. — С этими словами я бросалась к врачам в белых халатах и медсестрам в синих.

Трое врачей и две сестры прошли мимо, бросив на ходу, что займутся Джеком, как только разберутся с остальными.

После того как от меня отмахнулись в пятый раз, я заорала на проходившего мимо врача:

— Какая, к черту, очередь, когда человек так страдает?

В этот момент мне на плечо опустилась рука Хоуи.

— Я этим займусь, — бросил он и буквально вцепился в какую-то медсестру, требовательно спросив у нее, дежурит ли доктор Барри.

Ошеломленная девушка ответила, что доктор здесь.

— Скажите ему, что здесь Говард Д’Амато с одним из своих ближайших друзей.

Медсестра серьезно кивнула и поспешила прочь.

— Находясь в зоне боевых действий, важно знать хоть одного из начальников, — сказал Хоуи.

Лежащий на каталке Джек застонал. Я взяла его за руку и увидела, что ткань его брюк в промежности намокла. Заметив это, Хоуи заметался по коридору, остановил проходившую медсестру и начал объяснять ей, что Джек может умереть, не дождавшись помощи, если к нему не подойдут немедленно.

— Придется еще немного подождать, — с каменным лицом сказала она.

Хоуи взорвался:

— Послушай-ка ты, сестра Рэтчед[142], не смей разговаривать со мной, с нами, как будто от тебя, суки, зависит…

— Довольно, друг мой.

Между Хоуи и медсестрой твердо встал доктор Норман Барри, человек лет сорока, маленький, лысеющий, с огромными мешками под глазами, но с очень цепким и внимательным взглядом.

— А теперь, прежде чем я займусь больным, Говард, — сказал он, — извольте немедленно извиниться перед моей коллегой, замечательной, перегруженной работой медсестрой Клэнси.

— Я патентованный засранец, — обратился к сестре Хоуи.

— Это не извинение, — сказал доктор Барри.

— Простите. Мне очень жаль. Я не должен был называть вас так. Просто…

Медсестра Клэнси положила руку Хоуи на плечо:

— Я все понимаю. — И обернулась на доктора Барри: — Может быть, я отвезу его в альтернативную палату?

— Это единственное свободное место, другого сейчас не найти, — кивнул доктор. Повернувшись ко мне, он с сомнением добавил: — Это комнатка за моргом, которую мы переоборудовали в импровизированную палату.

— По крайней мере, это палата, — сказала я.

— И расположена очень удобно, — добавил Хоуи.

— Мне жаль, что я снова вижу вас здесь, Говард, — обратился доктор Барри к моему другу.

Хоуи покачал головой, глядя себе под ноги:

— Столько потерь…

— Поверьте, я вас понимаю. Это похоже на Черную смерть, и непонятно, как ее остановить.

— Как вы думаете, сколько ему осталось? — спросила я сдавленным шепотом.

Внезапно с каталки раздался глухой голос Джека:

— Хрен вам, я собираюсь жить до ста лет.

Каким-то образом он сумел приподнять руки. Я схватила одну, Хоуи другую.

— И обязательно доживете, — сказала я.

— Спасибо, Поллианна, — просипел Джек.

— Ты молодец, крепкий орешек, — обратился к нему Хоуи.

— Это у меня от отца. Морской пехотинец… прямо как старик Элис. Только мой презирал сына и называл «голубым цветочком».

— Значит, он-то и повел себя как презренный трус, — возмутился Хоуи. — Плюнь на него. Ненавистники всегда найдутся. А вот ты настоящий храбрец. И сейчас держишься как герой.

Я всхлипнула.

— Не распускайте нюни, Бернс, — сказал Джек. — Здесь уже и так эмоции зашкаливают.

Доктор Барри улыбнулся:

— Думаю, пора нам отправлять Хамфри Богарта в ту палату.

Джек сумел улыбнуться ему в ответ.

— Всегда мечтал стать гейским Богартом, — сказал он.

Хоуи нагнулся ко мне и прошептал на ухо, что через час двадцать пять минут мы должны быть в аэропорту, чтобы проводить Дункана.

— Я все слышал, — раздался голос Джека.

— Придется Дункану поскучать без нас.

Я снова взяла Джека за руку.

— Я не планирую умирать сегодня вечером, да и в ближайшее время тоже. Отправляйтесь в аэропорт — я требую! — а потом возвращайтесь. И привезите мне охлажденный мартини с бомбейским ромом.

— Если мы вернемся сегодня в десять, — спросил Хоуи у медсестры Клэнси, — можно нам будет навестить нашего друга?

Женщина вопросительно взглянула на доктора Барри. Тот кивнул, давая согласие.

— Это против правил, — сказала медсестра Клэнси, — но попросите, чтобы меня вызвали, а я проведу вас к нему. Без джина.

И вот сейчас мы сидели в аэропорту с Дунканом, допивая по третьему мартини. Хоуи, расчувствовавшись еще сильнее, заговорил:

— Жизнь чертовски хрупкая штука. И когда я смотрю на вас, ребята, когда я понимаю…

— Ты к чему ведешь, Хоуи? — спросил Дункан.

— Вы должны пожениться.

Я тут же почувствовала, что неудержимо краснею, а потом заметила, что у Дункана цвет лица такой же, как мой.

— Вы только посмотрите на себя, — продолжал Хоуи. — Что таращите глаза, как два очумевших Бэмби? Сами видите, я прав. А теперь мне требуется отлить. Слишком много смерти, слишком много джина, слишком много напряжения, черт его возьми совсем!

Не успел он скрыться в ближайшем сортире, по громкой связи объявили посадку на рейс Дункана до Парижа. Вдруг — как гром среди ясного неба! — мой давний (вот уже восемь лет) друг вдруг наклонился и поцеловал меня. По-настоящему, в полную силу. А я ответила на этот долгий поцелуй. Оторвавшись наконец, мы потрясенно уставились друг на друга… впрочем, это было приятное потрясение, сродни изумленному узнаванию.

— Времени вообще не осталось, — сказала я, сжав его руки.

— Я могу пропустить самолет, — предложил Дункан.

— Нет, тебе нужно идти.

— Не нужно мне идти.

— Ты должен написать книгу. А для этого надо отправиться в поездку. Но обещай, что вернешься ко мне.