Я закрыла глаза, не веря собственным ушам. Потянулась за сигаретами. Прикурила.
— Да, мне тоже впору закурить что-нибудь, — сказал Хоуи, расслышав отчетливый щелчок и шипение моей зажигалки, — потому что дальше Мэтт сказал: «После таких разоблачений, с которыми Бернс выступает в этой статье, его братец, скорее всего, загремит за решетку».
Глава тридцатая
Хоуи умел выкручивать руки, умолять об одолжении, знал, как извлекать информацию из самых закрытых источников. Но, как он ни старался, ему все равно не удалось получить в журнале «Эсквайр» текст статьи Питера.
— Это строжайше запрещено, причем, замечу, по требованию автора, — отчитался он передо мной. — Но от своего друга-редактора я кое-что узнал: они еще и потому так остерегаются, что ужасно боятся, как бы информация раньше времени не просочилась в Комиссию по ценным бумагам и биржам, а то ведь их юристы повсюду.
— Блин! — только и сказала я. Финансовая полиция означала неприятности для Адама. Серьезные неприятности.
— Извини, что принес такие дурные вести, — вздохнул Хоуи. — Насколько я могу судить, мало того что статья представляет Адама жуликом с Уолл-стрит, она затрагивает ваши семейные тайны, а также соперничество между двумя братьями и их сильную, хотя и тщательно скрываемую неприязнь друг к другу, причиной которой выставляется ваш крутой папочка.
— Черт, черт, черт…
— Хорошо хотя бы то, что — Мэтт это подтвердил — ты в статье почти не фигурируешь, а ее размер, кстати, впечатляет — десять тысяч слов. И еще он сказал одну важную штуку: «Я чувствую, что заваривается большая каша. Потому что Питер, судя по всему, готовит брату падение с большой высоты. А в статье описывает морально-этическую дилемму: должен ли он разоблачить преступные деяния Адама или нет?»
— Но в чем именно Питер обвиняет Адама?
— А вот это они отказываются раскрывать. Держат все в секрете. Моя интуиция подсказывает вот что: если информация просочится в КЦББ[150] раньше — а я предчувствую, что так и будет, — федералы, скорее всего, арестуют твоего брата незадолго до публикации. Сама понимаешь, для журнала это будет большой удачей. Статья может получить широкий резонанс. Начнутся дебаты о том, прав Питер или не прав и кто он сам — человек высочайших моральных принципов или беспринципный предатель, — в зависимости от того, что именно он там поведает об Адаме.
Я докурила сигарету и тут же начала другую.
— Мне нужно срочно поговорить с Питером.
— Если будешь с ним разговаривать — не знаю, хорошая ли это идея, — ни в коем случае не раскрывай, как ты об этом узнала.
— Я бы и так никогда этого не сделала. Но нужно ли мне предупредить Адама или родителей?
— Ни в коем случае. Вся эта история sub judice[151]. Если ты заранее предупредишь Адама о том, что его ждет, то и сама попадешь под раздачу. Что, если он тут же обо всем расскажет своему скользкому боссу, а потом, скажем, сбежит из страны? Ты окажешься замешанной в весьма неприглядной истории. Или, предположим, твой брат начнет уничтожать документы, чтобы скрыть свою вину… Тебя могут обвинить в пособничестве и соучастии. Да и мне не поздоровится, если всплывет, что хоть кто-то узнал…
— Ох, Хоуи, не знаю, как тебя благодарить за то, что предупредил меня.
— Я не смог бы с тобой общаться как ни в чем не бывало, если бы ничего тебе не сказал. Но теперь нужно действовать крайне осторожно. Если ты скажешь Питеру, что знаешь о скорой публикации его статьи, это ничего не изменит. Но, может быть, его чуть-чуть кольнет совесть. С ним наверняка побеседует в КЦББ. Возможно, он даже выторгует заранее какие-то послабления для Адама. Хотя это только мои домыслы. Попытайся добыть у Питера статью. Если получится, покажи ее и мне, и тогда будем что-то решать и предпринимать.
Положив трубку, я сломя голову понеслась на редакционное совещание. Каким-то чудом я не опоздала, заставила себя выглядеть сосредоточенной и даже как-то участвовать в обсуждении новинок, хотя мысли путались. Заседание длилось до шести часов. После традиционной и обязательной выпивки с начальником, которую я постаралась сократить до минимума, я набрала номер Питера из вестибюля бара. Он ответил на восьмом гудке.
— Привет, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал бодро и естественно. — У тебя вечер не занят?
— Да я тут с головой закопался в делах.
— Могу я вытащить тебя на пару часов? Мне не хочется сегодня оставаться одной.
— Что-нибудь случилось?
— Просто одиноко.
— Ну, так давай поговорим. Но тащиться на Манхэттен я в самом деле не хочу.
— Тогда я к тебе приеду. Дай мне самое большее час.
Летняя гроза обрушилась на Манхэттен. Это была одна из тех летних нью-йоркских ночей, когда воздух становится настолько липким, что кажется, будто продираешься сквозь чан с вареным рисом. Пошел настоящий тропический ливень. Пятую авеню моментально затопило, так что о том, чтобы поймать такси, нечего было и мечтать. Зонта у меня не было. После десяти минут под навесом «Плазы» мне ничего больше не оставалось, как только броситься напрямик к станции метро на северо-восточном углу Шестидесятой улице. Выскочив под ливень, я побежала по бурлящим ручьям с дождевой водой. К тому времени, как я добралась до метро и прыгнула в поезд, идущий на юг, я успела промокнуть насквозь. Опустившись на сиденье, я только тогда осознала, что похожа на мокрую губку. Все сиденье подо мной тут же намокло. Через сорок минут, сделав две пересадки, я вышла в ночь, небо уже совершенно очистилось, после грозы было не так жарко и влажно.
Квартира Питера находилась на верхнем этаже. Открыв дверь, он воззрился на меня с удивлением:
— Ты принимала душ и забыла раздеться?
— Очень смешно, — усмехнулась я. — Ты хочешь сказать, что не заметил ливня?
— Я включил стереосистему и работал.
Мы вошли. Комната серьезно нуждалась в уборке — здесь явно очень давно не вытирали пыль, повсюду были свалены коробки с документами и множество исписанных блокнотов.
— Как-то это все немного маниакально, — осторожно заметила я.
— Так и есть, — отозвался Питер.
Я разулась — кожаные туфли промокли насквозь.
Через пятнадцать минут, приняв душ и надев халат Питера, я сидела на диване, потягивая новозеландское белое вино, и курила.
— Ну и что же это все значит? — спросила я.
— Статья, о которой будут говорить все. Речь идет о том, как мы сейчас живем и как мы позволяем денежным мешкам диктовать нам условия жизни.
— Хорошая тема, — кивнула я. — А поконкретнее можно?
— Это будет крупное разоблачение корыстолюбивых воротил с Уолл-стрит. Почему это настолько коррумпированная среда. И как, если только дать им волю, они могут сделать всех нас моральными банкротами.
— И на какой же конкретной части Уолл-стрит ты планируешь сосредоточиться? Высокодоходные облигации?
Питер осушил бокал вина и громко поставил его на журнальный столик:
— Игрок в покер из тебя никакой, Элис.
— А я в покер и не играю.
— Зато у тебя есть то, что в покере называют «телл». Ты, сама того не желая, показываешь, что за карты у тебя на руках.
— И что же у меня за карты?
— Я знаю, что ты знаешь.
— Знаю что?
— Не надо мне голову морочить.
— Хорошо, не буду. Так и есть, мне известно о статье в «Эсквайре».
Питер знал, что именно услышит, но все равно вздрогнул:
— Кто тебе это слил?
— Как и ты, я защищаю свои источники.
— Хоуи, конечно… я угадал?
— А кто сдал тебе всю подноготную Адама?
— Я не могу этого раскрыть.
— Тогда и я не раскрою свой источник. Но статья на самом деле не про Уолл-стрит. Что именно натворил наш брат?
— Дай сигаретку, а?
Я бросила Питеру пачку. Он закурил.
— Обещаешь, что все, что я тебе сейчас скажу, останется в этой комнате? — спросил он.
— Идет, — кивнула я.
Питер дважды затянулся. Не чтобы успокоиться, а для нагнетания напряжения.
— Покопавшись в этом деле и проведя небольшое расследование, я выяснил, что действия Адама с мусорными облигациями не только сомнительны с точки зрения морали, но и преступны.
Затем Питер подробно объяснил, почему игра «Кэпитал Фьючерс» с мусорными облигациями после разоблачения станет крупнейшим финансовым скандалом нашего времени. Пока Питер говорил — быстро и, на мой вкус, чересчур ядовито, — я начала понимать, что догадки Хоуи верны: моему брату Адаму грозили громадные неприятности.
— Ты разбираешься в том, что такое инсайдерская торговля? — спросил Питер.
— Не очень, я с собственной чековой книжкой-то еле-еле разбираюсь.
— А слышала ты когда-нибудь о Майкле Милкене[152]? Этот жуликоватый парень и придумал название «мусорные облигации» — так он назвал высокодоходные облигации, с помощью которых привлек огромный капитал и смог гарантировать своим инвесторам стопроцентную прибыль от любых вложений в его компанию. Несколько лет назад он переехал из Нью-Йорка в Беверли-Хиллз. Все называют Милкена гением, но я нутром чую, что тут какое-то дерьмо…
— Так почему бы тебе и не заняться им?
— Потому что он ловко подчищает хвосты. А жулик Тэд и его халдей, наш братец Адам…
— Не называй его так.
— Это почему же? Он вообразил себя королем мусорных облигаций, а сам просто шестерка на побегушках у своего хозяина. Так вот, они покупали компании, испытывающие трудности, выкидывали тысячи сотрудников на улицу, финансировали реструктуризацию за счет выпусков облигаций, получая при этом огромные прибыли для себя. Тебе известно, что Тэд в прошлом году захапал двести десять миллионов долларов, а наш братец Адам заработал восемнадцать миллионов?
— Ну и что? Зачем тебе вообще лезть в то, что Адам делает? Черт, мы оба, между прочим, получили пользу от его успеха, мы пользовались его щедростью.