— Я, знаете, всегда обращаю внимание на дам. И сегодня заметил прекрасную леди с грустными глазами, сидящую в одиночестве вон там, в баре.
Я оглянулась, гадая, о ком саксофонист говорит, поскольку единственным человеком в баре был лысый мужчина лет пятидесяти, в скверно сидящем костюме, чередовавший виски с пивом. Потом до меня дошло. Я повернулась к седеющему музыканту, слегка кивнула ему. И, внезапно смутившись, опустила взгляд вниз, на янтарный напиток в стакане.
Саксофонист снова заговорил в микрофон:
— Леди не только печальна и красива, но и великолепна в своей сдержанности. Что ж, следующая мелодия — это оригинальная композиция. А ее название… оно как бы отражает мой взгляд на все плохое, что встречается на жизненном пути, на тот факт, что, как однажды сказал мне мой отец, неудача — это просто часть гребаной сделки. Потому что, как он тоже любил говорить, как есть, так есть. Настоящий философ мой отец. И много оставил мне в наследство. В том числе название следующей песни, которую я посвящаю задумчивой красавице, которая грустит этим вечером в баре. Как есть, так есть, моя печальная леди. Как есть, так есть.
С мамой я увиделась в следующий раз только на отпевании отца в церкви Св. Малахии. Прибыл Адам в сопровождении Сэла Грека и двух внушительных типов в костюмах. Я видела, как они подъехали на машине без опознавательных знаков. И вывели моего брата в наручниках. Потом тихо перебросились несколькими фразами с Адамом и Сэлом Греком. Наручники были сняты. Но когда мы с мамой попытались обнять Адама, оба федерала выросли между нами и Адамом.
Мама негодовала:
— Я его мать!
— Мы не можем этого допустить, — сказал один из федералов.
— Он здесь на похоронах отца, — не унималась мама.
Сэл Грек положил руку ей на плечо:
— Бренда, радуйтесь, что ваш мальчик здесь.
— Как с тобой обращаются? — спросила мама Адама.
— Со мной обращаются прекрасно. Сэл Грек говорит, что завтра меня переведут в замечательную тюрьму, наименее строгую в штате Нью-Йорк.
— Почему его не выпустили под залог? — спросила мама.
— Мам, сейчас не время и не место, — не выдержала я.
— Не смей мне указывать… — огрызнулась она.
— Элис права, — вмешался Сэл. — Я полностью введу вас в курс дел, когда здесь все закончится. А до тех пор… — Он подхватил маму под руку и повел в церковь.
— Привет, сестренка, — сказал Адам.
От этого ласкового «сестренка», столь ненавистного мне раньше, у меня перехватило горло.
— С учетом обстоятельств ты неплохо выглядишь, — сказала я.
— Спать можно было бы и получше. Это место, где меня держат…
— Довольно, Бернс, — перебил брата один из фэбээровцев.
— Все, все, простите, — кивнул Адам.
— Как Дженет держится? — спросила я.
— Подала на развод.
— Быстро она подсуетилась.
— Видно, думает, что надо с этим поспешить, пока еще у меня есть деньги.
— Я ей звонила, оставила сообщение на автоответчик. Она не перезвонила.
— Она вспомнила о родне. Живет сейчас со своей семейкой… и я ее понимаю, того и гляди, роды начнутся.
— А от Серен что-нибудь слышно?
— Мы с ней не афишировали нашу связь. Но разве она с тобой не связывалась с тех пор, как это случилось?
Нет, зато литературный агент Серен определенно выходила на связь, равно как и специалист-рекламщик, которого модель наняла для раскрутки своей книги. Эти двое сообщили, что Серен намерена выждать несколько дней, чтобы понять, как будут развиваться дела у Адама. После этого они собирались выработать стратегию того, как максимально осветить связь Серен с Адамом во время рекламной кампании ее опуса. Ее агент фактически извинилась за «некоторое бессердечие в высказываниях, ведь речь идет о вашем брате, но я уверена, вы меня правильно понимаете — ничего личного, это только бизнес».
— Может быть, мы поговорим об этом после того, как я похороню отца, хорошо?
Хотя агент находилась на другом конце телефонной линии, я расслышала прерывистый вздох: она понимала, что преступает определенные границы приличия. Когда женщина начала извиняться — весьма многословно, — я заверила ее, что нисколько не обиделась. Но запомнила разговор и знала: у меня будет преимущество, когда мы в следующий раз будем вести переговоры о чем бы то ни было. Впрочем, меня ничуть не удивило то, что Серен — несомненно, прирожденная авантюристка и конъюнктурщица — пыталась извлечь максимум выгоды из своей интимной связи с крупным преступником с Уолл-стрит, который, так уж вышло, по совместительству был моим братом.
— Я уверена, Серен очень переживает из-за всего, что с тобой происходит, — сказала я Адаму, — и постарается добиться свидания, как только это будет возможно. Есть новости о залоге?
— Я знаю только, Сэл Грек этим занимается.
В первую голову Грек занимался сделкой о признании вины с целью скостить Адаму тюремный срок в обмен на его обещание свидетельствовать против Тэда и ряда других королей мусорных облигаций. Сам Тэд был задержан на следующий день после Адама. Его адвокат заявил прессе, что его клиент «не допустит, чтобы его имя было запятнано коррумпированным Адамом Бернсом, стоявшим за всем, в чем обвиняют моего клиента». Сэл Грек посоветовал мне не тревожиться из-за подобных заявлений, так как «Комиссия по ценным бумагам и биржам давно мечтает поймать Тэда Стрикленда на горячем. Комиссия готова заключить сделку с вашим братом, если он расскажет им все, что они хотят знать… а теперь и Адам готов пойти им в этом навстречу. Думаю, что я смогу добиться для него самое большее восьми лет в тюрьме с мягкими условиями содержания и сохранить примерно четверть его накоплений, что обеспечит Дженет и детям не такой роскошный, но все же вполне достойный уровень жизни. А через три-четыре года, когда ваш брат выйдет на свободу после условно-досрочного освобождения, ему эти деньги тоже смягчат процесс возвращения к жизни».
В церкви Св. Малахии рядом с моей матерью в первом ряду сидел Сэл Грек. Я присела на скамью с самого края, рядом с братом, зажатым между двумя федералами. Эти парни явно были вооружены, я заметила характерно оттопыренные полы пиджаков. Они заранее продумали, как сделать так, чтобы Адам не попытался ускользнуть из-под их опеки… впрочем, ему бы и в голову не пришло совершить нечто подобное. Я замечала, что все взгляды в церкви были обращены не столько на гроб, задрапированный флагом, сколько на человека, чье лицо в последние несколько дней не сходило со страниц таблоидов. Адам улыбался и кивал всем, кто встречался с ним взглядом. Но печать глубокой усталости на лице в сочетании с несколько затравленным выражением придавала брату вид человека, осознающего, что жизнь катится под откос и возврата к прежнему нет.
У папиного гроба стоял почетный караул — двое мужчин. Оказалось, что это воинские почести Корпуса морской пехоты США для любого из их ветеранов, уходящих из жизни. Их затребовала мама. Папа бы одобрил. В церкви было много народу, среди них Си Си и несколько моих коллег из издательства, а также Хоуи, храни его Господь. Мамины партнеры по торговле недвижимостью также присутствовали. Примечательно, что никто с папиной работы на похороны не пришел, кроме единственной женщины, которая назвалась его секретарем и сказала мне:
— Президент компании попросил меня сегодня быть его представителем. Мы отправили цветы на могилу.
Не появился никто и из прошлых времен, когда отец занимался медью, хотя я решилась позвонить в его старую компанию, попросила связать меня с начальником отдела кадров и рассказала ему, что скончался Брендан Бернс, который создал их рудник в Икике и работал в их компании почти двадцать лет. Если кто-то захочет присутствовать на прощании…
Священник начал службу. Он читал поминальные молитвы, окропляя гроб святой водой. Затем вкратце рассказал о жизни моего отца, позаимствовав фрагмент тех двух страниц с описанием основных событий папиной жизни, которые я ему послала. Как он, мальчишка из очень скромной бруклинской семьи, рос. О том, чем занимался во время войны. Как начал путешествовать по миру, как выкладывался на работе, оставив после себя нечто важное — тот рудник в Чили, который стал его детищем. Как он любил жену и детей. Как часто, будучи истинным ирландцем американского происхождения, позволял эмоциям взять верх… и в конце концов упал замертво, защищая своего сына, которым, несмотря ни на что, он гордился бы и сегодня. На другом конце прохода Адам громко всхлипнул, услышав этот комментарий, который я предоставила отцу Миану и который был им повторен слово в слово.
Когда плач Адама стал громче, я встала и подошла к брату, желая обнять его, чтобы дать понять, что он не один в этот трудный момент. Но стоило мне приблизиться к нему, как двое конвоиров встали, отрезая меня от своего подопечного. Маму это привело в настоящее исступление.
— Выродки, уроды! — по-змеиному зашипела она на них.
Это привлекло внимание священника, готовившегося к причащению вместе с юным алтарником-латиноамериканцем (эта нотка Адской кухни показалась мне трогательной). Брови его взлетели вверх.
В нескольких рядах сзади себя я услышала хихиканье Хоуи, потом кто-то прошептал маме:
— И не говори, милая.
На кладбище я ехала на лимузине вдвоем с мамой, поскольку федералы настояли на том, чтобы Адама туда отвезли на их служебном автомобиле. Как и я, мама была вся в черном. В отличие от меня на ней была маленькая черная шляпка-таблетка, как на Лане Тернер в какой-то черно-белой мелодраме пятидесятых.
Она не скорбела, а возмущалась:
— Мои агенты в городе сообщили, что за книгой Питера пошла охота — торги начались с сотни тысяч. Этот говнюк, глядишь, всерьез заработает. Ты так и не знаешь, где он?
Я отрицательно покачала головой.
— Но догадываешься, — уверенно сказала мама.
— Нет.
— Спасибо, что была рядом и поддерживала мать в эти ужасные дни.
— Ты вроде бы сама меня прогнала, мама.