Схватив трубку домофона, я рявкнула в динамик:
— Если хочешь увидеть меня в обличье злой Бастинды, поднимайся.
Я нажала кнопку, отпирающую дверь. Услышала шаги человека, поднимающегося по трем длинным лестничным пролетам, ведущим к моей крепости. В дверь постучали. Я открыла.
Но передо мной стоял не Хоуи.
Мужчина с бородой, отраставшей несколько недель, и коричневым от длительного пребывания на солнце лицом. Он выглядел растрепанным, усталым, как будто вернулся из долгого путешествия. Рядом с ним валялся небрежно брошенный набитый рюкзак, на плече висела кожаная сумка. Он посмотрел на меня и улыбнулся:
— Ты совсем не похожа на ведьму. Такая же красивая, как всегда.
Дункан!
У меня на глазах выступили слезы.
— Три дня назад Хоуи прислал мне телеграмму в Каир. Я пытался успеть на похороны. Но билеты были только на рейс сегодня утром через Афины, а оттуда…
— Заткнись, — сказала я. — Ты приехал.
Дункан снова улыбнулся:
— Я приехал.
Он взял меня за руки.
— Войти можно? — просил он.
Наши пальцы переплелись.
— Если ты не убегаешь.
— Никуда я не убегаю.
И я втащила его прямо через порог — в свою жизнь.
В ноябре того же года Рейган одержал громкую победу. Разгромную победу. За его политику неоконсерватизма проголосовали сорок девять штатов. Акции взлетели еще выше. На Манхэттене процветал рынок недвижимости. Повсюду были статьи о новом виде обитателей мегаполисов: яппи — молодые городские профессионалы, — которым деньги жгли карман. Шопинг внезапно стал основным культурным мероприятием нашего времени. Целые газетные колонки тратились на описание кулинарных чудес новых престижных ресторанов, и люди бились за то, чтобы заполучить столик в особо популярных местах, где меню читалось как научная фантастика для гурманов: гидропонный салат со нежирной сметаной и фенхелем.
Некогда скромные рыбацкие поселки в глубине Хэмптонса[161] внезапно стали местом притяжения для плутократов. Дизайнерские лейблы были теперь всеобщей навязчивой идеей. А мнение, что сбылись все опасения по поводу потребления с целью подчеркивания своего статуса, теперь называлось слишком левацким. Новая реальность заключалась в том, что основной точкой отсчета стали деньги, которые теперь решали вообще все. Конечно, они и раньше всегда были важным компонентом американской жизни, но теперь деньги буквально заворожили всех, даже тех из нас, кому эти нынешние крайности были откровенно не по душе.
Понимая, что у нас в руках настоящий символ эпохи, удивительно точно отражающий дух времени, я решила приурочить выход книги Серен к неделе выборов. Многие в издательстве считали это большой авантюрой. Но Си Си поддержал меня на редакционном совещании, когда я в общих чертах обрисовала, почему мы точно сможем извлечь выгоду из этой истории, типичной для эпохи Рейгана и идеалов, которые она воплощала и которые отразились в чисто деловом отношении современной женщины — Серен — к сексу как средству достижения цели.
О да, тюремное заключение своего любовника Серен также использовала самым хитроумным образом и с максимальной для себя выгодой. В тандеме со своим экспертом-рекламщиком она прежде всего обратилась ко мне, чтобы все согласовать. И не ошиблась — в прессе, в частности в рубрике «Интеллектуалы» в журнале «Нью-Йорк мэгезин», действительно поднимались некоторые неудобные вопросы, например о том, насколько этично я поступила, став редактором книги, написанной возлюбленной моего брата-мошенника. Разумеется, в прессе продолжали муссировать и то, как ловко Питер воспользовался семейными тайнами для того, чтобы читать мораль публике.
Я, продуманно выбрав издание, дала единственное интервью для «Уолл-стрит джорнал», а уж отдел по связям с прессой нашего издательства позаботился о том, чтобы оно разошлось повсеместно. В нем я подчеркивала, что, хотя мой брат действительно знакомил меня с Серен, их роман с Адамом никак не повлиял на мое намерение опубликовать ее рукопись. Мое издательство поддержало книгу Серен в первую очередь из-за ее коммерческих достоинств, а также потому, что это очень яркое, колоритное, остроумное и познавательное чтение. Это подтверждается тем фактом, что книга уже занимает пятую строчку в списках бестселлеров, и мы уже подумываем о выпуске ее в твердом переплете тиражом сто тысяч экземпляров.
Когда дело дошло до вопросов о Питере и его контракте на новую книгу на сумму сто пятьдесят тысяч долларов, я твердо сказала, что не общаюсь со старшим братом, и это была чистая правда. Из уважения к нашему общему семейному горю я отказалась как-либо комментировать произошедшие события. Через несколько дней после выхода моего интервью пришла короткая открытка от мамы, с которой мы до сих пор не разговаривали. Ее сообщение уместилось в две строчки:
Читала интервью — молодец.
Совершенно правильные ответы и тон.
Больше там не было ни слова… даже простого «мама». Тем не менее для Бренды Бернс это была высокая оценка. Я ответила в том же стиле — следуя предложенному ей протоколу, тоже отправила открытку:
Рада, что ты одобряешь.
Си Си тоже был доволен тем, как я справилась с многочисленными негативными отзывами прессы.
— Вы владеете искусством, — заметил он, — сказать, казалось бы, много, но при этом раскрыть очень мало. Кроме того, у вас, похоже, немалый опыт в том, чтобы не выносить сор из избы — вы почти не распространяетесь о себе, и не только в прессе, но и здесь, в издательстве. Да, открытой книгой вас не назовешь. И все же, хотя я и уверен, что не получу прямого ответа, рискну спросить: с чем связано то, что заметил и я, и другие — вы летаете как на крыльях, уж не влюбились ли?
Я одарила своего начальника еле заметным намеком на улыбку:
— Возможно.
— Не волнуйтесь, подробности я выспрашивать не стану. Но я за вас рад, Бернс. Вы заслуживаете большого счастья после всего, что на вас свалилось в этой жизни.
Вот так-то…
Сэл Грек оказался мастером заключения юридических сделок, что неудивительно. На другой же день после похорон отца он добился перевода Адама в менее строгую тюрьму в округе Гудзон. Сэл звонил мне регулярно и держал меня в курсе всех дел, связанных с судебным процессом. Он объяснил мне свою стратегию, которая заключалась в том, чтобы не просить об освобождении под залог и таким образом дать возможность Адаму безотлагательно приступить к работе с ФБР и КЦББ, давая показания относительно мошеннических схем Тэда и его компании.
— Адам согласился сотрудничать, — рассказывал Сэл. — Очень умно с его стороны. Потому что так мы можем ускорить весь процесс. По договоренности с бюро окружного прокурора, если ваш брат сразу же признает себя виновным — что он и намерен сделать, — он получает восемь лет, штраф в размере восьми миллионов…
— Кошмар.
— И у него остается около трех миллионов долларов. Мы занимаемся также и его разводом. Дженет получает выплату в размере двух миллионов долларов чистым. Большой дом придется продать, но она получит еще и на полмиллиона акций, это позволит ей с детьми приобрести очень неплохое жилье где-нибудь в Байраме или Райе. Алиментов на детей не будет, хотя Адам недвусмысленно дал понять, что, как только снова встанет на ноги, он позаботится об их образовании и безбедном существовании. После того как он рассчитается с Дженет и выплатит все штрафы, что позволит серьезно снизить ему срок — он выйдет из тюрьмы максимум через пять лет, может быть, даже немного раньше, — на его банковском счету к моменту освобождения останется, вероятно, около шестисот тысяч. Не безумное богатство. Но, учитывая то, что суды и разгневанные алчные жены норовят в таких случаях ободрать человека до нитки, и принимая во внимание, что за подобные преступления в наши дни обычный средний срок — пятнадцать лет, я смею сказать, что Адам легко отделается. Кстати, он попросил, чтобы я лично проинформировал вас об условиях сделки, которую он заключил с правительством и со своей бывшей.
— Вы все проделали блестяще, — сказала я.
— К вашим услугам.
С этого момента я стала еженедельно навещать Адама в тюрьме. Он почувствовал облегчение, зная, что наказание будет сильно смягчено и в итоге он выйдет из тюрьмы с немаленькой суммой на банковском счете, и все же его самочувствие и настроение тревожили меня. Брат был явно подавлен, переедал, мало двигался, не мог сосредоточиться. Я приносила ему книги. Таскала журналы и газеты. Покупала все лакомства, какие он просил: M&M, вяленую говядину, кукурузные чипсы. Он все время жаловался: на бессонницу, на вялость и апатию, на переполняющие его стыд и грусть, и тогда я посоветовала ему попытаться поговорить с тюремным психологом. Такового в штате не оказалось, только приходящий психиатр, который появлялся каждые две недели. Поскольку тюрьма была нестрогого режима, руководство пенитенциарных учреждений штата не считало, что психическое состояние ее заключенных заслуживает особого внимания. Вот тогда-то на сцене и появился вездесущий евангелистский пастор Уилли. Он сблизился с Адамом в первую же неделю, проведенную им там. К тому моменту, когда подошло время выборов, Адам заметно воспрянул духом, будто заново родился. Вот почему в этот свой приезд в тюрьму, в утро победы Рейгана, меня — бывшую не в себе от недосыпа и перспективы еще четырех лет жизни с актером из второразрядных фильмов в роли президента — застало врасплох неожиданное заявление брата:
— Пастор Уилли говорит, что до конца извиниться за прошлые грехи невозможно, всегда будет недостаточно. Что единственный способ все загладить — это идти путем праведности и искупить вину за содеянное в прошлом. Мне нужно сообщить тебе правду кое о чем.
— Не уверена, что именно сегодня я хочу услышать о какой-то правде.
— Но есть кое-что, о чем необходимо сказать.
— Почему сейчас?