— Ты же американка. Вы там постоянно с кем-нибудь судитесь.
— Благодарю за то, что низвел меня до культурного клише.
— Просто издеваюсь.
— В следующий раз глумись более остроумно.
— С чего это ты так взъелась?
— С чего это ты говоришь со мной как с дурой?
— Mea maxima culpa.
— Поздравляю, латынь ты знаешь неплохо.
Я вошла в здание и прямиком направилась в паб. Рут была на месте, разливала пиво.
— Как дела? — спросила она.
— Почему мужики такие идиоты? — вопросом на вопрос ответила я.
— Обычное дело. Тебе как всегда?
Я кивнула.
— Шон насплетничал, что тебя усыновил какой-то пожилой типчик.
Я даже отвечать не стала. Тянула свое пиво и думала: почему же все здесь такие ужасные сплетники?
Я уже приготовила речь в свою защиту: «Он просто великодушный, порядочный, одинокий человек». Но вовремя остановилась, поняв, что именно такой реакции от меня и ждали.
— Может, когда я вечером увижу Шона, подсунуть ему твой номер телефона? Может, еще прибавить, что ты до сих пор тоскуешь по его шокирующему запаху перегара? (Я уже ввела прилагательное «шокирующий» в свой лексикон.)
— Не пошла бы ты с такими заявлениями, — беззлобно огрызнулась Рут. — Все мы время от времени совершаем дурацкие ошибки по пьяни.
— Есть дурацкие ошибки… а есть Шон.
— Иди в жопу.
В грубости Рут чувствовался странный оттенок чуть ли не одобрения. Она словно говорила мне: Молодец, быстро учишься.
Возвратившись на Пирс-стрит, я застала Дезмонда в комнате Шона, они пили чай.
— Твой-то оказался дельным парнем, — сообщил Шон. — Ты должна посмотреть, что он сделал с твоей комнатой.
— Не надо меня так расхваливать, — попросил Дезмонд.
Я поднялась по лестнице и обнаружила, что Дезмонд и впрямь сотворил с комнатушкой двенадцать на десять футов настоящее чудо. За те несколько часов, пока я отсутствовала, он не только собрал кровать, но и застелил ее, но особенно поразило меня появление зеленого бархатного покрывала, точной копии такого, что было в комнате Гогарти, которую я сейчас занимала. Не только вся купленная мной мебель была расставлена по местам, но вдобавок появились растения в горшках и маленький коврик на полу в викторианском стиле. Стены были выровнены, пол покрашен и покрыт воском. Всю мою одежду Дезмонд перевез сюда и повесил в шкаф. Здесь же были четыре глубокие и четыре мелкие тарелки, четыре ножа, а также вилки и ложки, приобретенные мной. На столе стояли даже бутылка красного вина и пара бокалов.
— Право же, вам не стоило… — пролепетала я.
— Согласен, не стоило, — подхватил Шон. — А он вот сделал все это для тебя. Вот бы мне такого дядюшку, как твой.
— Я не привыкла к такой доброте.
— Пора открыть вино, по-моему, — предложил Шон.
Я была в восторге от своей комнаты. Первое место, которое я могла назвать своим. Я научилась разводить огонь с помощью торфяных брикетов, но купила и обогреватель, а к нему маленькую тележку для канистры, пополнять которую требовалось раз в две недели. Только так удалось изгнать сырость, въевшуюся в стены, казалось, навечно. В общей ванной тоже всегда было холодно — электрический обогреватель, установленный над дверью, почти не грел, — и я приспособилась принимать не больше трех ванн в неделю. Все удобства, которые в Америке считались само собой разумеющимися — центральное отопление, горячая вода в любое время суток и возможность изоляции от внешней среды, — здесь были в дефиците. Но я приспособилась и, поражаясь самой себе, научилась обходиться без того, что недавно казалось совершенно необходимым. Вечером 20 апреля я писала эссе об ольстерском поэте Луисе Макнисе, когда совсем рядом с нами, на Саквилл-плейс, взорвалась бомба. Взрыв был такой силы, что в моем окне задрожали стекла. Следом воцарилась жуткая тишина, которую нарушало только хлопанье дверей на моем этаже. Выйдя в коридор, я увидела Шейлу, сбегающую по лестнице вместе с несколькими другими жильцами. Я последовала за ними. Входная дверь была открыта, на нас пахнуло холодным зимним воздухом. Шон был уже там. Когда я попыталась выскочить на улицу, он положил мне руку на плечо:
— Не нужно тебе туда. — И показал на дым, валивший в небо по другую сторону Лиффи.
— Бомба? — спросила Шейла.
Шон кивнул. Завыли сирены — к месту происшествия спешили спасатели.
— Черт! — бросила Шейла.
Сзади меня раздался незнакомый голос:
— Мне нужно бежать. У меня там сейчас мама, в Нортсайде.
Говорила Дервла, студентка из Уэксфорда, изучавшая в Тринити искусствоведение; наши комнаты были рядом.
— Нельзя тебе идти, девочка. — Шон остановил ее, обняв за плечи.
— Мама пошла в «Арноттс» покупать мне простыни и полотенца.
— Не пущу. Не позволю я тебе в это лезть… — Шон был непреклонен. — Тем более что террористы часто закладывают вторую бомбу рядом, чтобы подловить тех, кто убегает от первой.
Дервла стихла, еле сдерживая слезы. Подумав, что она решила вернуться в дом, Шон выпустил ее, и в ту же минуту девушка метнулась мимо него и бросилась бежать по направлению к месту взрыва, без пальто, под снова начавшимся дождем.
— Черт! — выругался Шон.
Я бросилась за Дервлой. Двигалась она очень быстро и решительно, так что я нагнала ее только в самом конце Пирс-стрит. Когда я наконец схватила ее за руку, девушка вырвалась и направилась в сторону моста О’Коннелла. Однако гарда уже перегородила проход, не пропуская никого. Потеряв последнее самообладание, Дервла закричала на полисменов. Тут подоспела я, обняла ее обеими руками… она зарыдала, уткнувшись мне в плечо. Так в обнимку мы добрели до дома. Дожидавшийся у порога Шон вздохнул с облегчением.
— Умница, Элис, — сказал он, увлекая нас в свою комнату и усаживая у полыхающего жаром электрокамина. — Грейтесь, а я приготовлю что-нибудь, чтобы вы не так стучали зубами.
В представлении Шона жидким эквивалентом центрального отопления был подогретый виски: две стопочки «Пауэрс» на стакан, туда же чайную ложку сахара, ломтик лимона, гвоздику для аромата, долить доверху крутым кипятком из чайника, опустив в стакан ложку, чтобы не треснуло стекло. Мы сидели у камина, когда хлопнула входная дверь. Оступаясь, вошел Диармуид, занимавший квартиру на верхнем этаже дома и работавший в библиотеке Национальной галереи на Меррион-сквер. По лбу у него струилась кровь. Мы вскочили и бросились к нему.
— Господи, помилуй, — приговаривала Дервла, усаживая мужчину в кресло, где только что сидела сама.
Она крикнула Шону, чтобы тот принес горячей воды и чистое полотенце.
— Где же тебя накрыло?
— Решил прогуляться по Саквилл-плейс, и тут эта машина взорвалась, — объяснил Диармуид. — Я, видно, прошел мимо бомбы за каких-то тридцать секунд до взрыва. Черт знает что за безумие творится кругом.
Пока Шон бегал на кухоньку за средствами первой помощи, я плеснула в стакан щедрую порцию виски и подала Диармуиду.
— Вот спасибо, — сказал он и прибавил: — А чинарика у тебя, случайно, не найдется?
Я отдала ему свой только что прикуренный «Данхилл». Дервла тем временем достала из кармана белоснежный платочек и вытирала кровь, текшую у мужчины из ранки на лбу, чуть ниже волос.
— Это тебя осколком стекла? — спросила она.
— Да уж, прилетела какая-то штука, — ответил Диармуид.
— Хорошо хоть, что в глаза не попало, — сказала Дервла.
Когда уже подоспел Шон с миской теплой воды и чайным полотенцем, в комнату влетела Шейла. Увидев Диармуида с кровью на лице, в рубашке и куртке, она вытаращила глаза:
— Господи… Ему срочно нужно в больницу.
— Поймать сейчас такси будет непросто, — проворчал Шон в тот момент, когда Дервла отняла свой платок от раны, и из нее сразу потекла струйка крови.
Окунув полотенце в теплую воду, девушка приложила ее ко лбу Диармуида, ахнувшего от боли.
— Полотенце чистое? — спросила она у Шона.
— Ты его в кипяток запихнула. Это убьет что хочешь.
— Ему нужно наложить швы, — вступила в разговор Шейла. — У меня за углом машина моей ма.
— Так чего мы ждем? — спросила Дервла. — На машине мы за пять минут доставим его на Холлс-стрит.
— Да это же гребаный родильный дом! — воскликнул Шон.
— Думаю, сегодня они принимают всех, а не только беременных, — возразила Дервла.
Тут зазвонил телефон, и я выбежала в коридор.
— Умоляю, скажите, что Дервла дома, — раздался возбужденный голос.
— Она здесь.
— Ох, слава Богу!
— А вы ее мама?
— Она самая.
— Дервла, твоя мама! — громко крикнула я.
Несколькими часами позже мы вспоминали детали происшествия, сидя в баре «Маллиган». Диармуид, которому в роддоме обработали и зашили рану, платил за напитки для всей компании. Дервла к этому времени встретилась с матерью, которая, когда взорвалась бомба, как раз проходила по О’Коннелл-стрит, совсем рядом с Саквилл-плейс. Женщина так перепугалась, что укрылась в ближайшем универмаге и провела там больше часа, пока полиция не разрешила всем выйти на улицу. У единственного телефона-автомата в магазине была такая очередь, что она не смогла позвонить дочери, пока не вернулась к себе в гостиницу на Парнелл-сквер. Мамы с дочкой с нами не было — они решили поужинать в небольшом ресторанчике к югу от реки.
— Она была великолепна, — говорил Диармуид. — И слава богу, что у Шейлы здесь оказалась мамина малолитражка. Она гнала как угорелая, чтобы поскорее доставить меня в больницу.
— Гнала я, чтобы ты не закапал кровью драгоценную мамочкину машину. Моя ма жутко не любит кровь на сиденьях. А если говорить о бомбежках, то нам здорово везет. В прошлом году всего две бомбы, и то маленькие. Мы, кстати, еще не знаем, сколько пострадавших было после сегодняшнего взрыва.
— Говорил я тут по телефону с одним из своих шпионов в Нортсайде, — сказал Шон. — Один труп и четырнадцать человек тяжело ранены. Он говорит, что у них считают, что за всем этим стоят ОДС[80]