Я посмотрела на часы. Только половина одиннадцатого утра. Голова у меня кружилась, как юла, вышедшая из-под контроля. Грязные обвинения Карли, хоть они и были чистой воды манипуляцией, тем не менее выбили меня из колеи, разбередив рану в душе и разбудив чувство вины. Я была в ужасе, вдруг ясно осознав: скажи я маме сразу о появлении воскресшей Карли, миссис Коэн, возможно, была бы сегодня жива. Мне до зарезу нужно было с кем-нибудь об этом поговорить, но я боялась. Боялась, что Киаран, если я приду к нему и вывалю на него все это, может от меня отдалиться, решив, что для него все это слишком сложно, слишком мрачно. Я брела по Графтон-стрит, пока не дошла до Стивенс-Грин, выкурила сигарету, пытаясь успокоиться. Мне нужно было идти в библиотеку заниматься, но ни на чем другом я сейчас не смогла бы сосредоточиться. Из-за смерти миссис Коэн я чувствовала себя опустошенной, снова и снова я спрашивала себя, почему так испугалась возможной реакции Карли, что не подумала снять трубку и позвонить, ведь этим я могла спасти ее мать. Будь я католичкой, сейчас, наверное, уже сидела бы в исповедальне, хотя и сомневаюсь, что получила бы там мудрый совет. Скорее всего, мне велели бы десять раз прочитать молитвы по четкам и несколько раз «Богородица, Дева, радуйся» и отпустили грехи… хотя нет, священник наверняка сказал бы, что самоубийство — один из самых страшных грехов и я должна была сделать все возможное, чтобы его предотвратить. В моей голове происходил шизофренический диалог — и все вокруг указывали на меня осуждающими перстами. Я расплакалась. Меня била дрожь как в лихорадке. Да, сейчас я, как никогда, нуждалась в отце, но только не в том, кто носил пасторский воротничок. Я встала. По диагонали прошла через парк, выйдя у Эрлсфорт-Террас, и зашагала по Лоуэр-Лисонстрит. Наконец я добралась до входной двери дома Дезмонда. Дважды постучала. Не дождавшись ответа, постучала еще несколько раз. Потом повернулась и спустилась по ступенькам на тротуар.
— Не убегайте так поспешно, Элис.
Я оглянулась. Дезмонд был в фартуке и держал в руке пылесос.
— Извините, я пылесосил и не услышал вас.
— Я должна извиниться.
— За что же?
— За то, что приняла как должное ваше гостеприимство и доброе отношение, а потом исчезла.
— Вы мне ничего не должны, Элис.
Я снова начала плакать.
— Можно мне войти?
— Ради всего святого, что случилось? — всполошился Дезмонд.
Мой плач перешел в рыдания. Бросив пылесос, Дезмонд обнял меня за плечи, проводил в дом, снял с меня из пальто и усадил перед камином в гостиной. Видя, что я продолжаю всхлипывать, подошел к буфету и налил мне основательную порцию «Редбрест».
Я осушила стакан тремя большими глотками. Дезмонд налил еще виски и поставил на столик рядом с креслом, в которое меня усадил:
— Если снова расстроитесь, только руку протяните.
Немного придя в себя, я заговорила. Вся эта чертова история — каждая ее частичка, каждая деталь, начиная с исчезновения Карли три года назад, — так и вылетела из меня. На лице Дезмонда отражались самые разные эмоции. Я видела, как сжимались его губы в определенные моменты повествования, особенно когда я добралась до чилийской части истории и сообщила, что Карли, по словам Питера, убила редактора газеты. Когда я описывала, как она появилась на моем пороге и как по-хамски вела себя, он снова плотно сжал губы. Но когда я дошла до ее заигрывания с ребятами крайне левых убеждений в Тринити и о том, как я застала ее в пабе в компании ирландских боевиков, Дезмонд был шокирован. Под конец я поведала о нашем разговоре час назад в «Бьюли», где Карли обвинила меня чуть ли не в доведении ее матери до самоубийства.
— Не смейте винить себя за то, что эта бедная женщина покончила с собой, да простит ее и примет Господь. Ее мерзавка-дочь — вот кто мог и должен был избавить бедняжку от страданий. Ваша бывшая подруга — настоящая стерва. Вы уверены, что эти республиканцы не заметили вас и вашего молодого человека в пабе?
— Они были поглощены разговором, а Карли точно нас не видела.
— Слава Богу, что так. А этот парень, Киаран… он не замешан в политике, не так ли?
Я объяснила, что его отец — научный работник в Квинсе, а мать работает на радио. Ни он, ни его семья, хотя и были католиками, не имели дела с политикой и держались в стороне.
— Раз вы считаете, что ему можно верить, я осмелился бы вздохнуть с облегчением. Меньше всего вам нужно близкое знакомство с «политическими» с севера.
— В этом отношении я уверена в Киаране.
— А в других отношениях?
— Он кажется мне очень здравым, — сказала я, употребив слово, которое часто слышала в Дублине. «Здравый» — одно из самых положительных качеств, которыми можно обладать в таком предательски переменчивом городе.
— Надо, чтобы вы привели этого молодого человека сюда, позвольте мне хорошенько его рассмотреть. Вы же знаете, я испытываю к вам своего рода отцовские чувства, оттого и веду себя немного покровительственно. Именно поэтому, если, конечно, вы позволите, я взял бы на себя труд разобраться и с проблемой, которую создает ваша опасная подруга.
— Я боюсь, что, если вы позвоните в полицию и окажется, что она замешана в какие-то плохие дела с теми «политическими» господами…
— Вот как мне представляется дело: успей эти типы втянуть ее во что-то серьезнее простой болтовни, сейчас бы она едва ли открыто разгуливала по Дублину. Самое лучшее — постараться поскорее выдворить ее из страны, пока она по дурости не успела ввязаться в настоящие неприятности. Один из моих старых друзей занимает довольно высокую должность в Особом отделе. Я позвоню ему, приглашу пропустить по стаканчику и расскажу ему эту историю.
— А вдруг она скажет моим маме и папе, что я могла позвонить ее матери и спасти ее?
— Как только ее задержат и отправят домой в Штаты, вы напишете родителям письмо, в котором объясните, как было дело. Уверен, они все поймут правильно, учитывая, какая вы умница. Особенно если вы расскажете, как эта дрянь велела вам молчать о ее местонахождении, да еще и шантажировала вас, угрожая, что обвинит вашего брата в преступлениях в Сантьяго, которых он не совершал.
— Ну, это не совсем так.
— В данной ситуации это простительный грех. Так или иначе, но она же утверждала, будто ваш брат убил того человека, и всячески вам угрожала. Учитывая связи вашего отца, можно надеяться, что он будет только рад, что вы не поверили в ложь о вашем брате. И вот еще что: советую, когда все будет позади, намекнуть родителям в письме, что вы приложили руку к тому, чтобы власти в Дублине узнали о ее местонахождении. В то же время, однако, вам важно изображать полное неведение, если кто-то вдруг решится вас в этом обвинить. Не сомневайтесь, мой друг обо всем позаботится, и ваше имя не будет фигурировать в деле. Никто не сможет связать вас с тем фактом, что вашу бывшую подругу забрали в полицию. Будьте умницей и в ближайшие несколько суток ночуйте дома. Если вас не окажется на месте в ту ночь, когда за ней придут, это будет выглядеть подозрительно.
— А что мне Киарану сказать?
— Ничего не говорите до поры до времени. Если парень так хорош, как вы думаете, то он прекрасно поймет, почему вы не могли ничего сказать ему раньше. Ну а если у него все же есть червоточина, вы это тут же и поймете.
Когда мы решаемся выговориться и поведать другому человеку о том, что нас гнетет, то в этом есть как минимум один плюс: с этого момента ты больше не один наедине со всеми своими страхами. Но, с другой стороны, разделенная тайна перестает быть тайной, и хотя интуиция подсказывала мне, что Дезмонду я могу доверять безоговорочно, я понимала также, что у окружающих все равно возникнет множество вопросов. Мне необходимо было сохранять спокойствие и притвориться взволнованной и удивленной, когда за Карли придут.
В ту ночь Киаран впервые остался ночевать у меня. Мы повалились на постель и занимались любовью с еще большей страстью, чем накануне вечером. Около полуночи я услышала, как Шон и Карли распевают «Покидая Ливерпуль».
Киаран перевернулся:
— Певчие, блин, птички. Они всегда так голосят?
— Обычно они милуются друг с дружкой, как пара невменяемых немецких пастушков.
— Ненавижу эту песню, — буркнул Киаран. — Сентиментальная старая дешевка.
— Рано или поздно она закончится.
Так и случилось примерно минут через пять. Мы оба погрузились в дремоту, однако я не успела заснуть, потому что кто-то внезапно забарабанил во входную дверь. Киаран мгновенно проснулся.
— Вот дерьмо, это ужас какой-то, — пробормотал он.
Стук продолжался. Я услышала, как открылась дверь. Громкие голоса раздались в коридоре. Вторая дверь тоже открылась. Теперь голоса стали еще громче, послышались звуки борьбы.
Я вскочила на ноги и хотела выйти из комнаты, но Киаран схватил меня за руку:
— Если это то, о чем я думаю, то лучше не вылезай. Меньше всего тебе нужно, чтобы кто-то засек, как ты стоишь и наблюдаешь за происходящим.
Теперь кричала Карли. Хлопали другие двери. Я слышала, как Шон пытается ее успокоить.
— Выбирать не приходится, ты должна пойти с ними, — повторял он.
— Эта сука меня заложила! — крикнула Карли. — Ты слышишь меня, Элис Бернс? Я знаю, это ты вызвала гребаных копов.
Я зажала уши. Борьба внизу продолжалась еще минуту или около того. Наконец дверь захлопнулась, и я услышала, как отъезжает, включив сирену, полицейская машина.
Киаран сел рядом со мной и обнял меня:
— Если то, что она кричала, правда, значит, у тебя были на то веские причины. Я в этом не сомневаюсь.
Снаружи послышались поспешные шаги по лестнице, за которыми последовал стук в мою дверь.
— Элис, Элис… — взволнованным шепотом позвал Шон. — Если ты дома, выйди, нам нужно поговорить.
Хотя Киаран беззвучно жестикулировал, показывая, чтобы я затаилась и не отзывалась, я все же подошла к двери. Приоткрыв ее, я уставилась на Шона полусонными глазами, делая вид, что глубоко спала и он только что разбудил меня.