Ничего, кроме нас — страница 78 из 122

— Дай мне шанс все исправить, Элис. Я понимаю, мне самой надо исправиться, стать мудрее. Ты можешь держать дистанцию, если тебе так легче, но умоляю, не отворачивайся от меня совсем.

Как я отреагировала? Наклонилась и коротко чмокнула ее в щеку:

— Спасибо за хороший день.

Ее глаза снова наполнились слезами.

— Я всегда буду тебя ждать. — У нее задрожал голос. — Не пропадай.

— Хорошо.

Я села в автобус. Двери закрылись за мной. Автобус тронулся с места.

На другой день, возвращаясь в Берлингтон на «Грейхаунде», я размышляла обо всем, что свалилось на маму. Я чувствовала ее одиночество и страх, которые подвигли ее на такое решение. Она не могла больше прятаться и обманывать себя, прикрываясь неудачным браком. Я не знала, получится ли у нас каким-то образом преобразовать наши отношения, переступив через вину и страх. В том, что она ушла от отца из-за очередной измены, я ее не винила. Но, положа руку на сердце, не могла винить и отца. Я даже порадовалась, что они наконец покончили со своей долгой, беспокойной и с самого начала несчастливой совместной жизнью. Но понимала также, что не готова в ближайшее время сокращать дистанцию между нами. Такую же дистанцию, какую я держала и со всеми остальными.

Убедить себя в том, что ты чего-то сто́ишь, — самая сложная в мире задача, когда все, что тебя окружает, кричит об обратном. Я знала, что, как и в случае со всем остальным человечеством, мою личность во многом определяла среда, в которой я росла и воспитывалась, — в моем случае крайне неудачная модель отношений. И это вызывало новый вопрос: может ли вообще семья быть чем-то иным, кроме как хранилищем затаенных обид, досады, персональной вражды и общих несчастий? Почему же нам вечно твердили, что счастье — а особенно если оно общее у родителей и детей, братьев и сестер, а также у созданных ими новых семей — это великий идеал, к которому все мы должны стремиться? Семейные ценности были темным делом, хотя время от времени возникали и проблески света.

Вернувшись в Берлингтон, я начала летний семестр, а через несколько дней после моего возвращения меня вызвали в кабинет профессора Сильвестер. У нее было для меня предложение. Школа-пансион совместного обучения в Вермонте ищет учителя английского языка. Приступать к работе надо с сентября. Не заинтересует ли меня это место? Школа, называлась она «Академия Кина», находилась недалеко от Мидлбери. Ее основатель, Дж. Кин, был пионером прогрессивного обучения в Новой Англии: упор на строгость и дисциплину во всем, что касается получения знаний, но достаточно свободное и неформальное общение.

По правде говоря, я никогда не собиралась стать профессиональным преподавателем. Конкретных планов на будущее я не строила, расплывчато представляя, что после окончания учебы останусь в Берлингтоне и поищу работу в местной газете вроде «Берлингтон ридер». Или сниму часть денег, полученных от правительства Ирландии, куплю машину и отправляюсь в путь, затеряюсь где-нибудь на просторах Америки, а там видно будет, куда заведет меня жизнь. Как-то я поделилась этими мыслями с доктором Джеллхорн, а она в ответ посоветовала не забегать вперед и не торопить события. Мои фантазии в духе Керуака, сказала она, достойны восхищения, но едва ли дадут мне стабильность, в которой я сейчас нуждаюсь больше всего.

Нуждалась ли я в стабильности? Были моменты, когда я думала: Да пошли они все, мне плевать, я отправляюсь в путь, лишь бы подальше отсюда. В один прекрасный день меня потянуло за баранку. Я попросила машину у Рейчел, и хотя сначала было классно мчаться по широкому пустому шоссе навстречу горячему июльскому ветру, врывавшемуся в открытые передние окна, меня хватило ненадолго. По дороге на север — я ехала по федеральной автостраде 93 в сторону Квебека — меня внезапно обогнал большой грузовик с канадскими номерами и названием «Бомбардир» на боку. Через минуту я свернула на полосу аварийной остановки и стала ждать, пока перестану задыхаться. Я почувствовала себя идиоткой из-за того, что поддаюсь на провокации и так реагирую на случайное слово… Но оно, как спусковой крючок, пробудило слишком много тяжелых воспоминаний — как дурацкий киномонстр, который появляется откуда ни возьмись и начинает пожирать Токио. Отдышавшись и убедившись, что снова могу себя контролировать, я сумела вернуть машину к дому Рейчел, но поняла, что пока не полностью готова к поездке от края до края страны.

Еще пару недель спустя я снова попросила подругу одолжить мне машину, чтобы съездить на собеседования в Академию Кина. Рейчел настояла на том, чтобы ехать со мной. Долго уговаривать меня не пришлось — я и сама побаивалась новой панической атаки среди дороги, как тогда, на федеральном шоссе номер 93. Академия — от шоссе до нее нужно было проехать еще семь миль по проселочной дороге от деревни Мидлбери — оказалась живописным местом с увитыми плющом домами из красного кирпича.

В кампусе все было выдержано в сельском стиле новоанглийского пригорода: старинные школьные корпуса, ухоженные лужайки и спортивные площадки, высокие сосны, маячившие за кампусом.

Я поймала себя на мысли: О нет, только не очередная башня из слоновой кости… пора уже тебе погружаться в большой злой мир. А Рейчел, словно прочитав мои мысли, сказала:

— Считай это еще одной промежуточной станцией на обратном пути из того кошмара, через который ты прошла.

Собеседование проводил Томас Форсайт, исполняющий обязанности директора. Он с самого начала держался дружелюбно и спросил о моих интересах и предпочтениях в литературе, объяснив, что преподавать мне придется сначала творчество Шекспира и современную поэзию в осеннем семестре, а затем весной американских авторов двадцатого века и художественную литературу девятнадцатого века. Мистера Форсайта интересовало, что я думаю о каждом из этих курсов. Я порадовалась, что заранее подготовилась к разговору, вспомнив с благодарностью профессора Хэнкока и то, как однажды во время наших бесед он сказал мне: «Преподавание — это не только священный долг, оно требует еще и тщательной подготовительной работы».

Мистер Форсайт оговорил зарплату — восемь тысяч долларов в год, упомянул и о дополнительных преимуществах: небольшая квартира без арендной платы, бесплатное питание в школьной столовой («Кормят здесь у нас недурно!»), медицинская страховка и почти четырехмесячный ежегодный отпуск. Меня все это устраивало, о чем я ему и сообщила. Я научилась жить на десять долларов в день, даже меньше, что означало, что в течение года смогу откладывать значительную сумму денег — около пяти тысяч долларов. Глядишь, будет на что скрыться в туманной дали автострады, когда я буду готова наконец иметь дело с открытыми пространствами и путешествиями куда глаза глядят.

— Профессор Сильвестер рассказала мне все о том, что с вами произошло в Дублине, — продолжил мистер Форсайт. — Прошу прощения за то, что упоминаю об этом, но по очевидным причинам я просто обязан задать следующий вопрос: чувствуете ли себя вы психологически пригодной для этой должности?

Этот вопрос я, разумеется, предвидела, и он не застал меня врасплох. Я посмотрела мистеру Форсайту в глаза:

— После взрыва у меня было много травм, физических и психологических. Но мне помогали и с тем и с другим, и я поняла, что единственный способ все это преодолеть — это с головой окунуться в работу, заняться учебой в колледже, прийти в хорошую форму и попытаться двигаться дальше. Полностью ли я восстановилась после трагедии? Нет, конечно. Но могу ли я жить с этим, функционировать? Думаю, что результаты моего последнего года обучения в университете — вы видели выписку — отвечают на этот вопрос.

Похоже, это сработало — мистер Форсайт то и дело кивал, пока я произносила свой спич, а затем заговорил:

— Что ж, я могу предложить вам испытательный срок на год. Буду с вами откровенен. Я бы предпочел более опытного преподавателя, не с ученической скамьи, но вы произвели хорошее впечатление на профессора Сильвестер, а при личной встрече произвели впечатление и на меня. Если вы согласны на названные мною условия оплаты и проживания…

— Меня все устраивает, — сказала я.

— Вот и прекрасно.

Но я не могла, положа руку на сердце, сказать, что все было безоблачно. Потому что, хотя я об этом и умолчала, у меня не было ни малейшей уверенности в своих преподавательских способностях. Я отлично понимала: единственной причиной, по которой я согласилась на эту работу, было то, что она свалилась мне прямо в руки и помогла, хоть и наспех, ответить на назревавший вопрос — что мне дальше делать со своей жизнью?

— Поздравляю, ты получила первую настоящую работу, — сказала Рейчел на обратном пути в Берлингтон.

— Я чувствую себя обманщицей и мошенницей. — Я вздохнула.

— Привыкай к этому чувству. Так чаще всего и бывает у всех, даже у тех, кто добивается больших успехов… а может, особенно у тех, кто добивается больших успехов.

Я окончила последний семестр в Вермонтском университете. Без всякой помпы и шумихи получила степень бакалавра. В качестве подарка на окончание я взяла три тысячи долларов из десяти тысяч компенсации и купила машину. Это была «Тойота Королла» 1971 года, сменившая двух хозяев, но все еще в неплохом состоянии. Неделю спустя, после техосмотра и необходимого ремонта, я погрузила в машину свои нехитрые пожитки, заперла квартиру в Берлингтоне, пообещала Рейчел навещать ее раз в две недели — и чтобы просто повидаться, и для массажа ног, — и отправилась в путь, чтобы впервые вкусить, что же такое мир трудовых будней.

Глава двадцать третья

Квартира в доме для учителей оказалась двухкомнатной и безликой: белые стены, обшарпанные полы, мебель, как в общежитии. Небольшая гостиная, маленькая спальня, туалет, раковина. Общая кухня, включая стол, за которым ты мог поесть, находилась в конце коридора. Там же и две ванные — мужская и женская. Я прибыла раньше других жильцов, все они уже работали здесь и разъехались на каникулы. Повесила постеры и расставила кое-какие декоративные украшения. Постелила на односпальную кровать льняное индейское покрывало, искусно расшитое ярким орнаментом, которое Рейчел подарила мне на прощание. Я купила кресло-качалку, торшер и попросила человека, отвечавшего за здешнее хозяйство, чтобы он подобрал мне письменный стол побольше. Да, все это, вместе взятое, мысленно возвращало