— Значит, вы на стороне мамы?
— Нет, вряд ли. Но я и не на стороне отца. На твоем месте я не стала бы принимать ни одну из сторон, а просто думала бы о своей собственной жизни и о том, чего ты хочешь дальше.
— Чего я хочу дальше? Десерт.
Он съел огромное шоколадное брауни, поданное по последней моде с большим шариком ванильного мороженого. Я наблюдала за Кайлом, который снова с волчьим аппетитом набросился на еду, и думала о том, что, как и любой интересный и непростой человек, не укладывающийся в рамки общепринятого, он тоже сильно надломлен изнутри. И неспособен примирить ту часть себя, которая хочет, чтобы его любили, с другой частью, которая делает все, что в ее силах, чтобы полюбить его было невозможно.
— Как вы думаете, Рейчел Циммерман может захотеть со мной встречаться? — спросил он меня, по его подбородку стекала струйка мороженого.
Я знала, что Рейчел потихоньку встречается с прямолинейным Джонатаном Глаком — собственно, она сама сказала мне об этом. Это было накануне после урока. Я собиралась поговорить с девочкой о сочинении, которое совершенно не раскрывало тему, да и написано было не в ее обычном стиле. Я спросила, почему ее размышления о «Макбете» такие бесцветные, ведь на нее это не похоже. Вот тут-то она и заявила: «Это все мой парень, Джонатан, он постоянно твердит, что мне нужно по-другому взглянуть на вещи, что Макбет, возможно, не подкаблучник, а кто-то вроде амбициозного делового человека, который хотел добиться большего».
От комментариев я удержалась, не выпалила ничего вроде: «Я уверена, что Джонатан когда-нибудь станет успешным юристом, но он напрочь лишен литературного чутья… что уж говорить уж о понимании поэзии». Вместо этого я заговорила о другом:
— Впредь не слушай никого, если речь зайдет о восприятии пьесы, романа, фильма, картины или речей политиков. Всегда доверяй своему собственному суждению.
— Так как, по-вашему, может Рейчел позволить мне быть ее парнем? — снова задал свой вопрос Кайл.
Я подбирала слова с осторожностью:
— Мне кажется, что у нее уже кто-то есть.
Я выбрала не те слова. Кайл побелел. Нервно раскачиваясь, он начал повторять одну фразу:
— Этого не может быть… этого не может быть…
С каждой секундой он становился все более возбужденным. Когда я протянула руку и попыталась его успокоить, он отпрянул чуть ли не с криком, будто его ударило электрическим током. У нашего стола мгновенно появился дежурный менеджер.
— У вас какие-то проблемы? — поинтересовалась женщина.
— Все в порядке, — ответила я. — Молодой человек просто немного возбужден.
Это было явным преуменьшением, поскольку Кайл, не переставая раскачиваться и ерзать на сиденье, схватил вилку, которой ковырял пирожное, и согнул ее с такой силой, что она сломалась пополам.
— Дружок, тебе придется выйти. — Менеджер проигнорировала отчаяние Кайла. — И ты будешь должен доллар за вилку.
— Доллар! Доллар! — выкрикнул Кайл.
— Я заплачу, Кайл. — Я внезапно занервничала.
— Все только и хотят, чтобы я за все платил. Все!
С этими словами Кайл внезапно вскочил и выскочил за дверь. Швырнув на стол пять баксов, я бросилась за ним. Но он уже бежал по главной улице Мидлбери, а увидев, что я догоняю его, прибавил ходу, направляясь к низкому мосту. Когда я поняла, что мальчишка собирается сделать, меня охватила паника. Я мчалась во весь дух, стараясь догнать Кайла, а тот уже был на мосту, он перенес одну ногу через перила, намереваясь перевалиться через них в протекавшую внизу реку. Но не успел. Я подоспела как раз вовремя и умудрилась схватить его и стащить с перил. Повалившись на меня, Кайл, рыча, вырывался из моих рук. С неожиданной силой он оттолкнул меня, вскочил и снова кинулся к перилам. Помог счастливый случай — увидев нашу борьбу, двое городских рабочих подбежали к Кайлу. Им удалось повалить его на землю, не дав прыгнуть в быструю холодную воду. Они держали его вдвоем, крикнув какому-то прохожему, чтобы тот вызвал копов. Я, стоя рядом, уговаривала Кайла успокоиться, повторяя, что все хорошо… хотя, блин, ничего хорошего во всем этом не было.
Потом приехала полиция.
Час спустя мистер Форсайт торопливо вошел в больницу, куда Кайла доставили и, надев смирительную рубашку, определили в психиатрическое отделение. Я умоляла лечащих врачей быть с ним помягче, но Кайл снова сопротивлялся с такой силой, что им пришлось дать ему успокоительное. К счастью, прибывшие на место происшествия полицейские поговорили с Форсайтом первыми, передав, что они видели сами и что рассказала им я.
Вместо того чтобы приказать мне собирать вещи и отправляться из школы вон, Форсайт присел рядом со мной на скамейку в приемной:
— Спасибо за спасение жизни Кайла. Что вызвало у него припадок?
Я рассказала, что все случилось неожиданно, на ровном месте, но повод дала я, намекнув, что Рейчел Циммерман встречается с другим мальчиком.
— Я ужасно себя чувствую из-за всего этого, — сказала я. — Я представления не имела, что у него бывают такие приступы.
— Это первый за год, — вздохнул Форсайт. — Мы, видимо, должны были вас предупредить, чтобы вы были начеку и проявляли осторожность.
— Но я разговаривала осторожно.
— В прошлом году его отвергла другая девочка, и тогда он вошел в крутой вираж — разгромил свою комнату. Его отец умолял нас оставить его здесь. Но после этого случая…
— Но если раньше такое случилось всего один раз… и ведь до окончания учебы осталось всего несколько месяцев…
— Представьте, что у Кайла снова случится подобный взрыв и он нанесет вред кому-то из соучеников… В полиции мне сказали, что он сбил вас с ног. Этого мы не можем допустить.
— Но если дать ему возможность регулярно встречаться со школьным психологом…
— Они и встречаются. И несмотря на это, смотрите, что творится. Вы даже не сказали ничего такого, что должно было бы его спровоцировать. Я не могу так рисковать, Элис.
Кайла держали в психиатрическом отделении больницы до следующего дня, пока не приехал его отец. Форсайт предложил на день освободить меня от работы.
— В этом нет необходимости. Я же не пострадала. Только разволновалась и ужасно огорчена из-за Кайла. Но, с другой стороны, безумно рада, что сейчас полиция не тралит реку, вылавливая его тело.
— Если бы он погиб…
Форсайт не закончил фразу. Этого и не требовалось. Ведь мы оба знали: если бы Кайл исчез в стылых водах реки, репутация школы была бы подорвана, причем на многие годы.
— Но он не погиб, а остальное не имеет значения.
Когда накануне вечером я вернулась домой, коллеги стали уговаривать меня вместе с ними отправиться в Мидлбери: Дэвид настаивал, что мне необходимо выпить, а Мэри рассказала, что в прошлом году в Род-Айленде вообще закрыли одну школу, когда там повесились двое учеников, договорившись о совместном самоубийстве. Коллеги настояли на своем.
Мы чокнулись, и я выпила, чувствуя страшную подавленность из-за всего произошедшего. Особенно мне было не по себе из-за бедного Кайла, запертого на ночь в психушке. Там, в больнице, я умоляла мистера Форсайта поговорить с кем-нибудь ответственным и добиться, чтобы с мальчика сняли эту чудовищную смирительную рубашку. Он пообещал мне, что непременно так и сделает.
На следующий день в классе зашел разговор о Кайле. Слухи просочились, и кое-кто из его одноклассников хотел узнать все подробности. Я заранее обсудила с мистером Форсайтом, как мне себя вести. Мы решили, что надо откровенно сказать, что у Кайла случился серьезный психологический срыв и завтра он возвращается домой, в Нью-Йорк, но мы надеемся, что он выздоровеет, оправится… и все в таком духе. Пока я излагала ребятам эту официальную версию того, что случилось с бедным Кайлом, в дверь класса постучали. Мистер Форсайт просунул голову и, извинившись перед учениками, попросил меня выйти.
В коридоре я оказалась лицом к лицу с мужчиной, который показался мне безумно красивым… и беспредельно уставшим.
— Элис, это отец Кайла, Тоби Михаэлис.
Мистер Михаэлис взял меня за руку. Я встретилась с ним взглядом.
— Я перед вами в неоплатном долгу, — сказал мистер он.
В тот момент я еще не могла предположить, что очень скоро сама окажусь перед ним в долгу.
Глава двадцать четвертая
Мистер Михаэлис спросил, не соглашусь ли я вместе с ним подъехать в больницу, чтобы побыть часок с Кайлом. Эту просьбу он высказал в кабинете мистера Форсайта после окончания занятий.
— Кайлу вкатили лошадиную дозу транквилизатора. Больничный психиатр заявил, что это для его же блага, но они превратили моего сына в зомби.
Совсем как меня в той дублинской больнице.
— Кто дал им на это право? — продолжал мистер Михаэлис. — Он не нарушал никаких законов, у него просто был срыв.
— Но, сэр, — возразил мистер Форсайт, — на самом деле ваш сын пытался покончить жизнь самоубийством. Если бы не быстрая реакция мисс Бернс…
— Я знаю, — сказал мистер Михаэлис, а затем, повернувшись ко мне, добавил: — Я всегда буду перед вами в долгу, мисс Бернс.
— Спасибо, сэр. И зовите меня Элис.
— Только, если вы станете звать меня Тоби. — Мистер Михаэлис коснулся моей руки. — Завтра я отвезу Кайла в город. Я все устроил, его поместят в психиатрическую больницу на Манхэттене. Но долго он там не пробудет. — Затем он повернулся к мистеру Форсайту: — Мне хотелось бы обсудить с вами будущее.
Восприняв эти слова как предлог, чтобы уйти, я сказала, что подожду мистера Михаэлиса — простите, Тоби — в учительской, чтобы, когда он будет готов, вместе отправиться в госпиталь.
Через полчаса на «плимуте», арендованном Тоби, мы выехали со школьного двора и направились в Мидлбери.
— Почему такая незаурядная юная женщина, как вы, скрывается в лесах Вермонта?
— Это временная передышка. Я не собираюсь жить здесь вечно.
— Если позволите, дам совет — уезжайте как можно скорее. Зачем вам в двадцать лет связывать себя, ограничивая возможности, у вас же вся жизнь впереди. К двадцати семи годам я был женат и обзавелся двумя детьми, хорошей квартирой в Верхнем Вест-Сайде, у меня была интересная работа, прекрасные друзья, но не было никакой свободы. Вам нужно сейчас же исчезнуть, сбежать… И посмотреть, куда приведет вас жизнь.