«Ничего плохого о Гитлере!» и «Ни в чем не сознаваться!» Более того, он требовал заранее доводить до его сведения, кто, что и как собирается сообщить суду. Когда же Герингу было позволено выступать в качестве свидетеля, он, отвечая на продуманные и заранее заготовленные вопросы своего адвоката, воспользовался трибуной для произнесения чрезвычайно длинных, но недоказательных речей.
Пересказывать пространные тирады Геринга и следовавшие затем вопросы обвинителей, мне кажется, нет необходимости. Тем более что всё это с предельной точностью зафиксировано в опубликованных стенограммах процесса (к сожалению, пока что они изданы лишь на английском и немецком языках, но ведь когда-то будут изданы и на русском). Всё это, кроме того, цитировалось за последние 50 лет в сотнях книг, брошюр и статей. Мне же, скромному переводчику-статисту, хочется в меру моих сил и возможностей ответить на вопросы, которые за эти годы в разном словесном оформлении задавали мне мои русские и немецкие друзья или знакомые, каким-то образом узнавшие о моей работе на процессе. И одним из самых жгучих был вопрос: каковы они, эти преуспевшие в злодеяниях и преступлениях монстры? Если уж гений и злодейство несовместны, то ведь в чем-то должно сказаться их умственное превосходство над обычными людьми, которое, видимо, привело их к власти и позволяло эту власть довольно долго удерживать.
Надо иметь в виду, что мы, советские граждане, старались не распространяться на подобного рода исторические и в данном случае по существу политические темы. Мы были в буквальном смысле окружены стукачами, которые, чтобы выслужиться перед начальством или просто навредить несимпатичному человеку, а то и по указанию свыше могли ловко исказить или «тонко» прокомментировать любые твои высказывания, накатать на тебя любую наглую и беспардонную клевету, чреватую серьезными неприятностями.
Поэтому, отвечая в те времена моим собеседникам, я всегда чувствовала нависшую надо мной опасность «разоблачения» кем-нибудь из слушателей то ли моего «антисоветского» подхода к проблемам Нюрнбергского процесса, то ли моей недопустимой «антимарксистской» оценки поведения главных военных преступников. Стандартный перечень всех вероятных и самых невероятных ошибок и промахов можно продолжить. Какое именно разоблачение последует, — это зависело и от того, кто писал донос: философ или, скажем, уборщица.
Кого же мы победили?
Иногда возникало практически безвыходное положение. Человек вынужден был высказываться, но не знал, как «попасть в струю», то есть чего именно желали бы от него услышать Партия и Великий Вождь Советского Государства. Даже самые закаленные бойцы советского идеологического фронта нередко терпели фиаско. Как лучшее тому подтверждение мне запомнилась история, рассказанная в 60-е годы известным советским журналистом и писателем Борисом Полевым. Мы встретились с ним на берегу Женевского озера как участники одной из международных встреч, организованных Всемирным советом мира (он корреспондент, я синхронный переводчик). Полевой рассказал следующее.
Весной 1946 года Борис Полевой, тогда корреспондент «Правды» на Нюрнбергском процессе, вместе с группой советских журналистов и писателей, работавших, как и он, в Нюрнберге, вылетел на несколько дней в Москву для того, чтобы доложить нашему вождю о своих впечатлениях о процессе. Сталин принял приглашенных за накрытым столом, и началась «непринужденная беседа».
Особый интерес вождь проявлял к подсудимым. Поэтому каждый из журналистов давал им характеристику, стараясь продемонстрировать Отцу народов свою политическую зрелость и бдительность. Это старание выражалось в том, что выступавшие особо подчеркивали невежество и, более того, непроходимую глупость и тупоумие наших врагов. Сталин молча слушал, и его испещренное оспинами лицо, к ужасу рассказчиков, всё больше мрачнело. Так продолжалось до тех пор, пока стоявший за спиной Сталина его секретарь (кажется Поскребышев) не подал собеседникам Вождя знак замолчать.
Хозяин выдержал паузу и с хорошо знакомым всем грузинским акцентом обратился к собеседникам с риторическим вопросом: «Что же, вы считаете, что мы воевали с круглыми идиотами и победили дураков?» И, не дожидаясь ответа, сам ответил на свой вопрос: «Ошибаетесь! Наши враги были умными и знающими свое дело людьми. Вот их-то мы и победили!»
С этим немыслимо было спорить тогда и трудно не согласиться даже теперь. И всё же я наберусь смелости и попытаюсь возразить великому вождю, благо он мертв. Да и мне нынче нечего терять. За моей спиной не стоят страдальцы родственники. Вокруг меня не толпятся стукачи, которые, я всё же думаю, не перевелись на Руси, но скорее всего заняты другими объектами — зачем им пенсионерка?
Поэтому я без страха и сомнения пишу о том, что мне самой удалось увидеть, прочувствовать и передумать в Нюрнберге и на моей Родине в те теперь уже далекие годы. Прежде страх замыкал мои уста и останавливал перо. И я, может быть и с опозданием, но пишу, надеясь, что мои наблюдения и переживания представят некоторый интерес для современного читателя.
Геринг на перекрестном допросе
Итак Геринг покинул закрепленное за ним в зале суда первое место в первом ряду главных нацистских преступников и сидит теперь один в центре зала за невысокой свидетельской трибуной с двумя американскими охранниками за спиной. Здесь Геринг в течение 10 (!!!) дней будет отвечать на вопросы своего адвоката, а затем американского, английского, советского и французского обвинителей. Он приложит все силы, чтобы откреститься от совершенных им злодеяний, от участия в актах агрессии, геноцида и террора. Одновременно Геринг попытается отстоять «историческое место» нацизма, показать миру свою верность его идеям и дискредитировать Нюрнбергский процесс. И это отличало «второго человека» третьей империи от других подсудимых, которые, как правило, таких попыток не предпринимали.
Но поставить задачи еще не значит их выполнить. Этого подсудимый № 1 сделать не смог. И не только потому, что злодеяния нацизма и лично Геринга были слишком тяжкими, а представленные обвинителями доказательства — вескими и неоспоримыми. Спору нет: эти два решающих фактора лишали Геринга возможности одержать в ходе допросов победу. Но ничто не мешало ему в словесном поединке, да еще при поддержке опытного адвоката, продемонстрировать не только волю и выдержку, но и свои интеллект и знания, о которых столь веско сказал наш советский вождь в беседе с журналистами.
Скрупулезное судебное разбирательство, предшествовавшее допросу, и, наконец, десятидневный допрос подсудимого, для подготовки к которому у него было вполне достаточно времени, позволили бы, без сомнения, выявить умственные способности Геринга, его находчивость, собранность и умение держаться в критических ситуациях. В речах и ответах этого нацистского преступника его сущность высвечивалась крупным планом. Судите сами.
Сын чиновника в бывшей германской колонии в Юго-Западной Африке, с детства живой и деятельный Герман обучался в кадетском корпусе. О пополнении и совершенствовании полученных знаний в каких-либо других учебных заведениях ничего, насколько мне помнится, не говорилось на процессе и не говорится в доступных всем нам изданиях. Зато большое место в биографии Геринга занимает его «блестящая» карьера, триумфально развивавшаяся под покровительством Гитлера. Своему покровителю Геринг подчинялся беспрекословно и совершал по его указанию одно преступление за другим. Свое отношение к фюреру Геринг сам определил, называя себя «вернейшим паладином Гитлера».
Итак, о блестящей карьере. Само по себе перечисление высоких чинов и постов, которые в 1922–1945 годах после вступления в нацистскую партию занимал в Германии Герман Геринг как кого, а меня заставило усомниться в его умственных способностях. Это уже не просто тщеславие и властолюбие, а какая-то патологическая страсть к постам и чинам. Когда эта страсть не находит удовлетворения, она называется манией величия. А как она называется в том случае, если ее удается удовлетворить, никто не знает. Во всяком случае, эта страсть не свидетельствует о наличии большого ума.
Вот они, эти посты:
— верховный руководитель штурмовых отрядов (СА);
— министр внутренних дел и премьер-министр Пруссии;
— начальник прусской полиции и прусской государственной тайной полиции (гестапо);
— председатель Государственного совета Пруссии;
— президент Рейхстага;
— имперский министр авиации;
— главнокомандующий военно-воздушными силами, рейхсмаршал;
— генеральный уполномоченный по четырехлетнему плану;
— председатель Совета министров по обороне;
— организатор и глава мощного концерна по добыче руд и черной металлургии «Герман Геринг Верке»;
— имперский управляющий государственным лесным и охотничьим хозяйством…
И, наконец, как венец всей карьеры — назначенный преемник Гитлера.
И на всех этих постах Геринг не проявил себя не только мудрым, но хотя бы достаточно грамотным руководителем. Исключение составляет лишь та сторона его деятельности, которая была связана с ограблением оккупированных территорий.
И Геринг действительно грабил, используя все возможности для обогащения, страшно сказать, в первую очередь себя самого, а потом уж и любимого, но в конце концов покинутого им фюрера. На поприще грабежа рейхсмаршал проявлял удивительную смекалку и действовал весьма энергично. Он не только указывал, какие картины и ценности следует грузить в предоставляемые ему железнодорожные составы, но и сам нередко руководил погрузкой.
Так, в Париже, когда он отправлял в свое поместье Ка-ринхалл очередную партию конфискованных у французских евреев произведений искусства, даже немецкие военные юристы высказали ему в осторожной форме свои сомнения по поводу правомерности действий подобного рода. Геринг без тени смущения ответил: «Это моя забота! Главный юрист здесь — я».
Да, он везде хотел быть главным, и это ему удавалось благодаря отнюдь не уму, а энергии, изворотливости и житейской хитрости. Его карьера никак не может служить хоть сколько-нибудь убедительным доказательством наличия у подсудимого № 1 государственного ума. Да его никто в этом и не подозревал. Другие подсудимые называли его невеждой, профаном в экономике, ненасытным Герингом, и к тому же прирожденным преступником, аморальной преступной личностью, вором и убийцей. Храбрость, решительность, хладнокровие и умение ориентироваться в обстановке — все эти качества были у летчика-профессионала Германа Геринга, о чем свидетельствуют награды, полученные им в первую мировую войну. Но для организационной работы и руководства на каждом очередном служебном посту, а тем более на всех постах вместе (Геринг занимал одновременно до 10 постов!) бывшему лихому летчику не хватало ни времени, ни ума. У нас в Советском Союзе ведь тоже были начальники высшего ранга, которые в свое время хорошо махали шашками и водили в атаку эскадроны, но оказались полностью несостоятельными в мирное время и в условиях Отечественной войны.