Госпожа Ширах — надо отдать ей должное — была в ужасе от увиденного в Амстердаме и, возвратясь домой поклялась себе, несмотря на все запреты, рассказать обо всем Гитлеру. И она это сделала на очередном приеме в страстную пятницу 1943 года. «Фюрер был потрясен, — пишет Генриетта, — сначала он молчал, и с ним вместе молчали 17 присутствующих при этом разговоре мужчин. Потом он повернулся ко мне лицом и я увидела, какой он немощный. Несмотря на богатую витаминами пищу, его кожа была дряблой, а глаза — какими-то мертвенными. Казалось, в них не было зрачков, и мертвая синева впилась в мое лицо. Мне было жалко его, и в то же время я его ненавидела. Он медленно встал и начал на меня кричать: «Вы сентиментальны! Какое вам дело до этих евреек! Всё это сентиментальные гуманистические бредни!». (Гитлер часто кричал. Крик был его оружием.) Мы с Бальдуром уехали».
«Гитлер был центром нашей жизни, — продолжает она, — он руководил нашей работой. Наше будущее зависело от его воли. И вдруг я поняла, что мы сами избрали этот путь и совершали несправедливость. Мы любили не то, что нужно любить, и ненавидели не то, что нужно ненавидеть. Мы служили черному делу и не могли вернуться назад, не увлекая за собой в пропасть всех наших друзей».
И еще один из трех рассказанных Генриеттой эпизодов. «Уже после войны, в 1955 году, — пишет Генриетта, — я поехала в Вену. На дорожном указателе я прочла «Tulin», и мне стало стыдно. Однажды я получила телеграмму от моего друга, некоего Росса, в которой он сообщил мне, что в Туллне стоит эшелон с евреями и что я могла бы туда поехать и помочь. Я попыталась достать машину, которой не оказалось, и этим ограничилась. Я была слишком беспечной и успокоила свою совесть, повторяя то, в чем меня убеждали другие: в Туллне нет никакого эшелона…». Это признание Генриетты фон Ширах не требует комментариев.
Меня, честно говоря, поразила заключительная глава книги воспоминаний Генриетты фон Ширах. Эта глава, как мне кажется, тоже дает ответ на мой вопрос о женах. Ее содержание таково. После войны в поисках денег госпожа Ширах, очевидно, с друзьями и детьми, едет в лагерь перемещенных лиц, у ворот которого справа и слева висят голубые флаги со звездами Давида. Поездка совершается, чтобы продать золотое украшение с бриллиантом. Навстречу приехавшим выходит старый еврей и уносит ценную вещь, но не для того, чтобы присвоить ее, а с тем, чтобы определить ее стоимость. «На полученные деньги, — пишет жена одного из главных нацистских преступников, — мы уехали в Монте-Карло».
Так заканчиваются мемуары супруги нацистского воспитателя молодежи. Остается только добавить, что любящая жена покинула, насколько мне известно, узника Шпандау, расторгнув с ним брак.
Мой разум, как говорят немцы, «останавливается». Что это: беспечность или стремление не замечать происходившего в прошлом и любой ценой, шагая по трупам, обеспечить себе сладкую жизнь во все времена? Такому понятию, как покаяние, в книге Генриетты фон Ширах места не нашлось.
Жены сообщников нюрнбергских подсудимых вели себя ничуть не лучше. Я уже не говорю о таких патологических случаях, как редкое «увлечение» Ильзы Кох, жены коменданта лагеря Бухенвальд. В один памятный день обвинение предъявило Трибуналу среди вещественных доказательств куски обработанной человеческой кожи со следами красивых татуировок. Из этой кожи супруга коменданта заказывала абажуры для своих апартаментов.
Более характерным было поведение жены другого известного нацистского палача, коменданта Освенцима Гесса, выступившего на процессе в качестве свидетеля. Сам Гёсс сообщил суду, что в конце 1942 года он нарушил клятву о сохранении государственной тайны и сообщил своей супруге о приказе фюрера окончательно решить еврейский вопрос и о роли Освенцима в массовом уничтожении евреев. Надо сказать, что польские власти перед приведением в исполнение смертного приговора этому палачу предоставили ему возможность написать воспоминания о своей деятельности. В повествовании под заглавием «Комендант Освенцима» Гесс поведал миру, что раскрытие страшной тайны не нарушило благополучия семьи. Супруга продолжала заниматься воспитанием детей и выращивать цветы в садике перед домом, который, кстати, находился совсем рядом с местом работы мужа. Жене ни в чем не было отказа: семью коменданта обслуживали заключенные — практика, хорошо известная и в нацистских, и в советских лагерях.
На этом мои рассуждения о женах нацистских преступников заканчиваются, хотя о каждой из них можно рассказать еще многое. Но для выяснения их отношения к нацистской действительности и к преступным мужьям этих примеров, как мне кажется, достаточно.
Да и Бог с ними со всеми. Большинство из них благополучно дожили или еще доживают свой век. Их не направили на долгие сроки в созданные мужьями лагеря, если, конечно, не считать короткого пребывания нацистских жен в этих скотских загонах сразу же после войны, перед тем как они прибыли в Нюрнберг, где вновь свиделись со своими преступными избранниками. Это мероприятие было осуществлено американцами в воспитательных целях, чтобы дамы навсегда запомнили, что натворили их мужья. Но жены решили иначе, они решили не омрачать остаток своей жизни и не думать о лагерях смерти, газовых камерах и других ужасах, считая всё это в лучшем случае преувеличением, а в худшем — просто измышлениями идейных противников нацизма.
Забыть прошлое и предаться радостям новой жизни им было не так уж трудно, ибо их материальное положение осталось на весьма высоком уровне. Международный суд был справедлив (может быть, по нашему разумению, чересчур формально справедлив). Он не нарушил прав человека и прав семей главных нацистских преступников, сохранив за женами и детьми осужденных принадлежавшую им личную собственность. Достаточно сказать, что дочь второго человека рейха Эдда Геринг, которой в дни Нюрнберга было 7 или 8 лет, в свое время стала самой богатой невестой в Европе, о чем в 60-е годы сообщали западногерманские газеты.
Никакой конфискации имущества не было. Советским же гражданам знакомо совсем иное право. Когда в 1937—38 годах брали «врагов народа», заодно забирали их жен и родственников, а имущество конфисковали всё до нитки!
Мне давно пора вернуться на свое место в зале суда, но я при всем желании не имею права этого сделать, пока не расскажу об одной русской женщине, с которой судьба свела меня в ранней юности.
Наша соседка
Память не дает мне покоя, всё время возвращая меня к этому человеку. Если я не расскажу о ней здесь, то скорее всего уже нигде и никогда не сделаю этого. И это будет не отступлением от нюрнбергской темы, а ее развитием, необходимым, как мне кажется, дополнением к рассказу о супругах преступной элиты тоталитарного государства. Они не были все одинаковыми, и это можно и должно подтвердить примером. Надеюсь, что мое повествование и будет таковым.
Речь идет о женщине, которая как мне кажется, по положению и деятельности ее мужа в СССР можно было бы без натяжки поставить в один ряд с женами нюрнбергских преступников. Домашние звали ее Капочкой, а мы, ее соседи по даче на Николиной горе, при встрече называли Капитолиной Исидоровной. И была она женой уже упомянутого мною Андрея Януарьевича Вышинского.
Думаю, что возражений против ее формального приравнивания к женам подсудимых Нюрнбергского процесса, по крайней мере со стороны моих соотечественников, не последует. Из памяти советских людей моего поколения никогда не изгладятся преступления, совершенные Вышинским в период массовых репрессий и в бытность его Генеральным прокурором СССР. Он не только принимал активное участие в преследованиях жертв сталинского режима, но и, будучи образованным юристом, всячески способствовал творимому в нашей стране беззаконию своими «теоретическими» изысканиями в области юриспруденции. Поверьте, это не преувеличение с моей стороны! Я наблюдала за этим человеком в домашней обстановке, знакомилась позже с его статьями, с его обвинительной речью и стенограммой допросов подсудимых на процессе так называемого «право-троцкистского антисоветского блока», который состоялся в Москве в 1938 году. Всё это дает мне право утверждать, что Вышинский сочетал в себе безграничную жестокость Генриха Гиммлера с проницательным умом и редкой образованностью Ялмара Шахта.
Эта не часто встречающаяся в жизни гремучая смесь была причиной многих бед для советских людей, но она же и помогла одному из главных советских преступников как-то изловчиться и благополучно умереть в Нью-Йорке в 1954 году на посту представителя СССР в Организации Объединенных Наций. Более того, он был с почестями похоронен на Красной площади в Москве. Что было, то было — потом прошел слух, что советский агент по заданию Кремля каким-то образом способствовал внезапной смерти Андрея Януарьевича на чужбине, чтобы тот ненароком не разгласил то, что знал о советских правителях. А знал он слишком многое. Существует также версия, что Вышинский застрелился.
Этот человек был тесно связан с Нюрнбергским процессом, незримо присутствуя на нем с начала до конца. Напомню, что Сталин назначил Вышинского руководителем Правительственной комиссии по Нюрнбергскому процессу и тот вместо того, чтобы сидеть на скамье подсудимых, сидел в Москве и бдительно следил за работой Советской делегации в Международном военном трибунале. Как мне говорили, в самом начале процесса он побывал на заседании суда и, несомненно, дал руководящие указания советским судьям и обвинителям. Какие именно? Нам, рядовым участникам процесса, сие было неизвестно.
Зато достоянием гласности, преимущественно зарубежной, стал тост, произнесенный советским инквизитором 26 ноября 1945 года на приеме, устроенном в его честь главным американским обвинителем Джексоном. На этот прием были приглашены судьи, обвинители и вообще вся руководящая элита Нюрнбергского процесса. Вышинский, как ему и было положено, произнес бесхитростный тост: «Давайте выпьем за подсудимых. Пусть их путь приведет их из зала суда прямо в могилу!»