— Пропал без вести. — Голос Мигеля был донельзя серьезным. — В Мексику он не возвращался, я узнавал. Его помощник ждал в аэропорту, но он так и не появился.
Ксавьер закрыл глаза и сосчитал до десяти.
— Что-нибудь еще удалось выяснить?
— В шайке пять человек. Всех остальных, оставшихся от банды Флавио, я пересчитал, половина тусит в Тихуане, оставшиеся рассыпались в окрестностях Мехико, Веракруса и Синалоа, ищут хлебные места. Не хватает лишь этих пятерых.
Ксавьер знать не хотел, каким образом Мигель проводил перепись.
— Все данные на них перешлите Ребекке Кэмпбелл, и немедле…
— Сделал это еще вчера.
Ксавьер зыркнул на Ребекку. Та кивнула.
— Может, вы мне еще на картах погадаете, жив Амадео или нет? — Ксавьер устало закрыл глаза и откинулся на подушку.
— Нет нужды, он жив. Иначе его труп уже обнаружили бы — дружки Флавио выставили бы его на всеобщее обозрение как факт свершившейся мести. Им наверняка что-то от него нужно — и это дает нам время.
— Но что? — Ксавьер стиснул телефон так, что пальцы побелели. — Какого черта им от него понадобилось, если не месть?
Но Мигель уже бросил трубку.
— Этот поганец просто невыносим! — прорычал Ксавьер и швырнул трубку на одеяло.
Ребекка предпочла не уточнять, кто именно. Вместо этого подобрала телефон и углубилась в изучение последних новостей.
Вдруг с ее губ сорвалось громкое, совершенно лишенное цензуры выражение. Ксавьер открыл глаза и уставился на нее.
— В чем дело?
— Убью этого придурка собственными руками! — шипела она. — Роберт, скотина! — Она сунула под нос Ксавьеру телефон. — Новость о твоем убийстве уже неактуальна. Теперь ты официально жив.
Ксавьер хмуро пробежал глазами статью. Ребекка не стала сообщать общественности о его состоянии, но пронырливый репортер, несмотря на угрозу увольнения, все же протолкнул в номер эксклюзивный материал о покушении и, что еще хуже, об исчезновении Амадео, а также о жутких находках в подвале пригородного дома.
— Убедись, что материал не выйдет за пределы города, — приказал Ксавьер бесшумно возникшему на пороге Киану. — Если нужно, поотрубай этому репортеру руки, ноги, даже нос и язык, чтобы он больше не смог ничего опубликовать.
— Слушаюсь. — Юноша поклонился и исчез так же, как и появился.
Ксавьер в который раз бессильно ударил кулаком по кровати, и тут зазвонил телефон. На экране высветилось имя Рикардо Торреса, и Ксавьер негромко зарычал, зная, что разговаривать придется не с ним. Мальчишка попросил, чтобы от него ничего не скрывали. Как же! Без подробностей обойдется вполне. Отец жив, это все, что ему надо знать. Вот только — жив ли?
Рауль пришел в себя от резкого скачка. По тряске сразу догадался, что находится в кузове машины, но что происходит? Куда его везу…
Ослепительная боль пронзила левое плечо, и он глухо застонал. Попытался дотронуться до него, но не смог — руки оказались связаны за спиной. Почему, он так и не сообразил, слишком было больно.
— Приехали, — сказал кто-то по-испански.
В кузов хлынул свет, и Рауль, едва-едва осмелившийся приоткрыть глаза, снова зажмурился. Его грубо вздернули на ноги, и он опять едва не потерял сознание от боли.
— Не сдох еще? — Кто-то похлопал его по щеке. — Отлично. Может, сгодишься.
Рауль не мог даже шевелить ногами, но этого не требовалось — его швырнули, как мешок с мусором, и он сосчитал ступеньки, которых оказалось, по счастью, не так много. Брякнувшись на пол, не сдержал вскрика — плечо готово было взорваться.
— Не скули. — Другой голос. — Повезет, если не помрешь, придурок.
Где-то наверху с грохотом захлопнулась дверь. Рауль скрючился, дожидаясь, пока утихнет боль, но она все не отпускала, напротив, раскатывалась волнами по телу, прибывая, как вода во время прилива. Что это? Перелом?
Связанных за спиной рук кто-то коснулся, и Рауль вздрогнул.
— Тише, не кричи. — Он едва расслышал сиплый, задыхающийся голос. Его обладателю словно сдавили горло гарротой. — Я попробую распутать веревку.
Рауль послушно замер. А он уж было подумал на крысу, которую привлекла свежая кровь. Сейчас он уже ощущал прилипшую к телу рубашку, чувствовал металлический запах. Там, в мирном пригороде, о стрельбе наверное только по телевизору слышали.
— Меня что, ранили? — спросил он, боясь услышать ответ.
— Да, — ответил собеседник. Веревка дергалась все сильнее. Да он в панике, вдруг понял Рауль. Так он еще больше все запутает!
— Погоди! — Он отдернул руки. — Нельзя, в твоем состоянии ты сделаешь только хуже!
Из темноты раздался тихий смешок, и Рауля мороз продрал по коже.
— Только поэтому я еще не запаниковал. Дай попробую еще раз, иначе я отключусь, и тогда ты истечешь кровью.
От неожиданности Рауль послушно опустил руки на пол, и по запястьям вновь заскользили ледяные пальцы. Что это значит? Солитарио тоже ранен? Непохоже, этот хрупкий принц уже наверняка умер бы.
— Что с тобой? — спросил Рауль. Разговор помогал отвлечься от неутихающей боли. — Тебя подстрелили?
— Нет. — Голос Амадео был на удивление спокойным, но таким же сиплым. — Клаустрофобия.
Рауль похолодел. И как он умудряется что-то делать в таком состоянии? Об этой фобии Рауль знал не понаслышке — Лучиано ей страдал, и стоило ему оказаться даже в лифте, моментально начинал паниковать и задыхаться. А здесь кромешная тьма, и неизвестно, насколько велико помещение…
— Могу спеть, чтобы тебя успокоить. Не поверишь, это правда помогает.
Амадео издал тот же смешок.
— Попробуй. Вряд ли станет хуже.
Рауль помолчал, затем затянул испанскую колыбельную. Голос то и дело срывался, но претензий от слушателя не поступало. Вскоре панические рывки стали слабее, теперь Амадео тщательней ощупывал веревку в поисках спасительной петли и не замечал, что песня пошла уже по четвертому кругу.
Наконец веревка ослабла настолько, что Рауль смог вытащить запястья. Сев, охнул и схватился за плечо, между пальцев заструилась кровь. Дьявол, ну почему с ним всегда происходит то, чего он чертовски боится?
— Прости, — донесся из темноты слишком спокойный для клаустрофоба голос. — Это из-за меня тебя ранили.
— Сам полез. — Рауль наконец-то нащупал стену и прислонился к ней спиной. — Я слышал два выстрела, во мне что, две пули?
— Одна прошла мимо. Извини, что тревожу, но не мог бы ты развязать мне руки?
Рауль едва не рухнул на земляной пол. Так Солитарио проделывал этот фокус со связанными руками? Впрочем, Раулю сейчас приходилось не легче — по-прежнему не было видно ни зги. Тем не менее, каким-то чудом ему все же удалось развязать узлы.
— Спасибо. — Амадео прислонился к стене рядом. — Тебе нужно обработать рану, особенно если пуля осталась там.
— Знаю. — Рауль обшарил карманы — коробок спичек все еще был при нем. — По крайней мере, можем оценить масштаб катастрофы.
Маленький огонек на мгновение ослепил, оставив пятна на сетчатке, и Рауль заморгал в попытке прогнать их. Амадео уже аккуратно разрывал рукав рубашки.
— Что там? — Рауль не выдерживал молчания. Может, это тоже какая-то фобия? — Все плохо?
— Вижу выходное отверстие, — сообщил Амадео. — Это хорошо, но кровь надо остановить. Снимай рубашку.
Рауль бросил спичку на пол и, морщась от боли, содрал с себя одежду.
— Зажги еще, — потребовал Амадео. — У тебя есть сигареты?
— Если эти звери не забрали. — Рауль похлопал по карманам — пачка оказалась на месте. — Ты разве куришь?
— Не курю. Подожги одну и дай мне.
— Не понимаю, зачем, ты же сказал, что не… — Рауль шарахнулся в сторону так, что врезался в стену рядом — каморка оказалась весьма скромных размеров. — Не вздумай!
— У тебя есть другой вариант? — Спокойствию Амадео мог бы позавидовать Будда. Никогда бы не подумал, что этот человек страдает клаустрофобией, подумал Рауль. Но дать прижечь себя сигаретой?! Вот уж дудки!
— Я же дал тебе рубашку! Зажми ей!
— Нас везли сюда в ржавом джипе. А здесь ты протер собой весь пол. Хочешь получить инфекцию от грязной повязки?
Совершеннейший псих! Но по плечу продолжала течь кровь. Если пули внутри нет, хуже не будет.
— Сейчас. — Рауль дрожащими руками чиркнул спичкой, и по подвалу поплыл табачный аромат.
Тотчас же сигарету у него забрали. Амадео потребовал зажечь огонь и с бесстрастным лицом прижал к ране горящий кончик.
У Рауля глаза едва не вылезли из орбит. Вот уж верно говорят: хочешь забыть о боли, создай себе другую! В ноздри ударил запах горелого мяса, и его едва не вывернуло.
— Если тебе от этого будет легче, меня тоже вот-вот стошнит, — ровным голосом сообщил Амадео. — И не только от запаха. Еще сигарету, надо прижечь и выходное отверстие.
Рауль подчинился, но руки тряслись так, что он сломал три спички, прежде чем Амадео забрал у него коробок.
— Я сам.
Пытка длилась вечность, но наконец Амадео бросил сигарету на пол и прислонился плечом к стене. Рауль в изнеможении уткнулся головой в угол, хватая ртом воздух.
— Кто бы мог подумать, что генеральный директор огромной компании такой садист, — простонал он.
Амадео вздрогнул и, не удостоив его ответом, опустил голову на скрещенные руки.
Несколько часов прошли в молчании. Единственный раз Рауль впотьмах отыскал дверь и потребовал у тюремщиков свечу. От маленького мерцающего огонька камера казалась еще теснее, но без света хотелось выть волком. Амадео сидел у стены, стараясь не касаться израненной спиной шершавой поверхности, и не произнес за это время ни слова. Лишь иногда он съеживался, тело начинала бить мелкая дрожь, а дыхание становилось прерывистым. В такие моменты Рауль принимался негромко петь — и вскоре приступ утихал.
Сам же Рауль мучился от боли — рану дергало не переставая. Он и не думал, что настолько позабыл кошмарную, обжигающую боль, от которой никуда не деться. Повезло, что пуля прошла навылет и не застряла в кости — с двумя покалеченными руками ему путь только на кладбище…