Он коснулся мочки уха и ощутил под пальцами едва заметный шрам. След от пули, которой в него выстрелил принц. Он не узнал даже лучшего друга, пребывая в состоянии всепоглощающей, чистой, беспримесной ярости. Из маленького ангела, каковым когда-то назвал его Кристоф Солитарио, вырос настоящий демон.
Нет, поклялся Ксавьер самому себе. Он ни за что не позволит принцу стать таким. Он найдет Матео живым во что бы то ни стало.
И сам позаботится о Генри Хендриксоне и его сообщнике.
— Ты с ума сошел, — констатировал Томас, выслушав собеседника.
Он хотел бросить трубку, но природная трусость ему не позволила. Ну бросит он, и что дальше? Эрнандо Гомес, его новый партнер из Мексики просто-напросто откажется поставлять ему товар.
— Ты с ума сошел, — повторил он. — Я не хочу способствовать киднеппингу и тем более торговле детьми.
— Придется. Видишь ли, — продолжал Эрнандо Гомес, — твой брат очень хочет вернуться в бизнес. Так помоги ему хоть немного.
— Я торгую травой. — Томас хихикнул. — Не впутывай меня в свои дела, я об этом и Генри просил, и он, кажется, согласился.
— Это не мои дела, — усмехнулся Эрнандо. — Я таким тоже не занимаюсь, меня попросили вернуть старый должок. На мальчишку нашелся покупатель, а самый быстрый способ переправить его сюда…
— Самолет, знаю я, — раздраженно отмахнулся Томас. Ему ли не знать, сам в прошлом году летал через океан. — Ладно, но это в последний раз. Больше я делами Генри заниматься не собираюсь!
— Конечно-конечно, — миролюбиво ответил Эрнандо и положил трубку.
Томас едва не швырнул мобильник о стену. Это же сумасшествие какое-то! После происшествия на стоянке его наверняка пасут люди Солитарио, придется стыковаться с Генри так, чтобы их обоих не замели. Самоубийство, чистое самоубийство.
Телефон в руке завибрировал, и Томас с перепугу едва не уронил его. Генри. Только вспомни гада…
— Можешь ничего не объяснять, мне уже позвонили, — недовольно проворчал он.
— Вот и отлично! — голос Генри звучал необычайно бодро, и это напугало Томаса. Когда он в таком энтузиазме, жди беды. — Где встретимся?
Он даже не поинтересовался, согласен ли брат, для него согласие было само собой разумеющимся. Томас помолчал, прикидывая. Самолет с марихуаной должен приземлиться в полпервого ночи в километре от той пустоши, где он едва не окончил свои дни в багажнике машины. Там же у Томаса был небольшой сарай, где под стогами сена хранился товар. Не все он мог получать по торговым путям в ящиках с порнографией, иногда приходилось пользоваться и нелегальными каналами, особенно если требовалась партия покрупнее, как сегодня.
Но откуда Генри узнал о поставке? Он вообще не интересовался делами наркооборота!
— Але, братец, — угрожающе позвал Генри. — Ты там, часом, не передумал?
— Нет-нет, — поспешил заверить Томас. — Думаю, где нам лучше всего встретиться.
И как, черт побери, оторваться от преследования. Впрочем, слежки Томас вообще за собой не замечал. Или шпионы Солитарио работают на ура, или ее как таковой и нет, что внушало подозрения. Не такой же Солитарио дурак, в самом деле…
— Привози мальчишку к одиннадцати часам, — наконец сказал он. — Старая ферма на пятнадцатой дороге, она там одна, не заблудишься. Оставишь пацана и вали оттуда, за мной могут следить.
— Да знаю я. — Генри, судя по звуку, что-то выплюнул. — Ты тоже там осмотрительней. Лишусь товара — прибью нафиг.
— Ага, встань в очередь, — уныло ответил Томас и положил трубку.
Как он ни сопротивлялся, ему все же придется приложиться. Ну какого черта?! Будь это кто другой, а не Генри, Томас послал бы его к чертям, не задумываясь. Но Генри как-никак был его братом.
«Лишусь товара — прибью нафиг». Томас почувствовал укол обиды. Только о товаре и заботится, а как же брат, которого ждет тюрьма за соучастие?
Генри всегда был сволочью по отношению к нему, и вся его любовь заключалась в тычках да подколках. Но он не бросил брата после смерти матери, хотя запросто мог бы слинять, чтобы не возиться с пускающим слюни мальцом.
Томас стукнулся лбом о стол и издал протяжный стон. Проще смириться с тем, что ему все же придется поучаствовать в непотребном дельце, чем барахтаться и в конце концов утопить самого себя.
Чем скорее вся эта канитель закончится, тем лучше.
3Ненастоящий брат
Томас прибыл на место в половину двенадцатого и загнал машину в единственный уцелевший сарай, чтобы не светиться снаружи. Мальчишка уже был там — лежал на куче сена, спеленатый по рукам и ногам, рот был заклеен липкой лентой. Томас проверил узлы — ни единого шанса развязать их и сбежать. Генри знал свое дело.
Брата не было — он в кои-то веки прислушался к совету Томаса и уехал сразу после того, как привез мальчика. Впрочем, Томас понимал, что это не его заслуга — Генри не дурак и сам знает, что светиться вместе опасно. Тем лучше.
Выглянув из сарая, Томас удостоверился, что нигде нет ни огонька, ни движения — похоже, за ним действительно не следили, пусть он и считал это глупостью со стороны Солитарио — затем вернулся к мальчику и осторожно отклеил ленту с губ.
— Только не кричи, — предупредил он. — Тут тебя все равно никто не услышит, а у меня уши чувствительные. Могу и разозлиться.
Матео кивнул.
— Вот и умница. Сейчас я тебя развяжу, но бежать не советую — тут чистое поле, темень — хоть глаз коли. Заблудишься в пять минут.
Томас быстро справился с узлами, и мальчишка, морщась, вытянул ноги и руки в разные стороны.
— А у вас попить нет? — спросил он.
Томас чертыхнулся. Все никак не мог привыкнуть к жестокости брата, тот даже воды ребенку не дал, прежде чем уехать!
Он залез в салон машины и, порывшись в бардачке, протянул Тео банку газировки.
— Вот, держи. Только не говори, что ты еще и голодный — еды у меня нет.
Мальчик помотал головой, щелкнул колечком и ойкнул — острым краем он порезал палец. Кровь закапала на и так изрядно заляпанную рубашку.
— Ну елки-палки, — выругался Томас. Теперь его еще и в жестоком обращении с детьми обвинят, если поймают. — Ты что, никогда их не открывал, что ли?
Тео помотал головой.
— Папа редко пьет колу.
— Все папа да папа… — Томас снова полез в машину. — Папа то, папа это… Где вот сейчас твой папа?
Среди прочего хлама он наконец откопал старую замызганную аптечку и, порывшись в ней, извлек начатую упаковку пластыря и почти пустую бутылочку перекиси. Вроде срок годности еще не вышел, впрочем, какая разница?
Он плеснул перекись на палец Тео, жидкость мгновенно зашипела. Мальчик прикусил губу и молча смотрел на крохотные пузырьки. Наверняка щипало жутко, но он не жаловался. А Томас в детстве из-за любой царапины такой ор устраивал, что все окрестные кошки разбегались…
— Ну вот. — Томас прилепил пластырь на порез. Получилось криво, но главное, чтоб держался. — Сейчас кровь остановится. И пей давай свою газировку, раз уж из-за нее столько жертв.
Мальчик кивнул и приник к банке.
— Спасибо, — сказал он, когда закончил. — За газировку и за это. — Он продемонстрировал неуклюже заклеенный палец.
— Да было бы за что, — фыркнул Томас. — Можно подумать, первый раз тебе кто-то пластырь лепит.
— Нет, но… — Тео подтянул колени к груди. — Знаете, ваш брат не первый, кто меня украл.
— Да ну? — совсем не удивился Томас. — Ты, наверное, какой-нибудь богатенький сынок, не иначе.
Тео пропустил сарказм мимо ушей.
— Но вы первый, кто меня не бьет. — Он улыбнулся, и Томас непроизвольно тоже начал расплываться в улыбке, но, спохватившись, состроил серьезную мину.
— Тоже мне, достижение. А остальные что, лупили тебя почем зря, что ли? Я не про брата, сам знаю, что он мудак.
— Первым был дядя Лукас. Он очень не любил папу, все мечтал сделать ему побольнее, вот и украл меня. Но дядя Лукас вовсе не был злым, просто… — Тео помолчал, подыскивая нужное слово, потом пожал плечами, — обиженным.
— Обиженным? — повторил Томас. Однако ж мальчишка его заинтриговал. — Это в каком смысле?
Тео снова пожал плечами.
— Он много разговаривал сам с собой, даже плакал один раз. Я знаю, что он сделал что-то плохое папе. Давно. Но папа никогда не делал ему больно в ответ, хотя наверняка хотел. Я бы хотел.
— Хороший у тебя папа, — протянул Томас, растянувшись на сене. Он посмотрел на часы — до прибытия самолета оставалось еще сорок пять минут. — Ты сказал, дядя Лукас был первым. Значит, был и второй?
Тео съежился и сразу будто стал меньше. Томас пожалел, что не прикусил язык, но было уже поздно.
— Был, — глухо ответил Тео. — Это плохой человек. Ужасный. Чудовище. Даже ваш брат… — он осекся на мгновение, потом снова заговорил, — даже ваш брат не такой монстр.
И где только детишки понабрались таких слов, подумал Томас, ежась. Он не был уверен, что хочет слушать дальше.
— Он хотел убить папу, — продолжал Тео. — Но сначала — тех, кого он любит. И выбрал… выбрал меня. Если бы я знал, я был бы осторожней и не попался ему… Но…
Мальчик всхлипнул, и Томас, повинуясь порыву, протянул руку и похлопал его по спине. Ему становилось все неуютнее, но он должен был дослушать до конца. Любопытство разбирало, да и мальчишка, похоже, нечасто говорил с кем-то об этом. Пусть выговорится, вреда никому не будет.
Тео вытер щеки, размазав по ним грязь, и тихо ойкнул, когда коснулся левой стороны лица — там лиловел огромный синяк, спасибо Генри.
— Вы знаете, я хочу такую же прическу, как у папы. Видите, как отросли? — Он улыбнулся сквозь слезы, но уголки губ тут же сползли вниз, как у грустного клоуна. — Так вот, этот человек сначала состриг мне волосы. Потом сломал пальцы. И все записал на видео и отправил папе. И говорил, что будет продолжать, что сломает мне руку, ногу… спину… И все покажет папе, чтобы он мучился.
Томаса мороз драл по коже. Уж такого зверства он и представлять не хотел. Конечно, он, бывало, тоже ломал пару-другую фаланг должн