ил. Словом, отправила портрет по отделениям.
— Глупо. Как глупо. — Он недовольно поморщился. — Тебе непременно нужно проявить инициативу, когда не просят. Вот и у стола ты такая же. Это не всегда хорошо, Оля.
— Ладно, пускай я иногда лезу не в свое дело. Но выстрелило, Новиков! Выстрелило! — Ее глаза азартно сверкнули. — Его узнали.
— Кого?
Горло перехватило — поди пойми, от волнения или от ее дрянного кофе.
— Человека на портрете узнала санитарка из офтальмологического отделения.
Оля взяла с тарелки третий бутерброд, откусила половину. Ее аппетиту можно позавидовать. Сам он не осилил и одного куска хлеба с сыром — еда застревала комом в горле.
— Са-ни-тар-ка, — повторил он по слогам. — Из офтальмологии. Никто не узнал, а она узнала. Сколько лет санитарке-то?
С персоналом была просто беда. Не хватало врачей, медицинских сестер, о санитарках вообще разговор особый. За каждую держались обеими руками, не дай бог уйдет. Кому охота за копейки делать самую грязную работу? На эти ставки шли в основном пенсионеры и студенты. Молодежь сливалась быстро, не выдерживала.
— Ой, вот при чем здесь ее возраст!.. Хорошо, ты прав, ей семьдесят.
— Вот! — Он поднял палец. — Семьдесят, Оля.
— И что с того? Она же работает, с работой справляется. Никогда не была замечена ни в чем таком. — Оля сделала изящный жест кистью. — Не думаю, Новиков, что она выдумщица. Человека на портрете она узнала. Сказала, что он паршивец.
— Он все же, — хмыкнул Игорь. — А у полиции вроде до сих пор сомнения, женщина это или мужчина. Двое свидетелей, а определить не смогли. Одежда унисекс, походка, фигура. Не поймешь.
— Ты мне дашь рассказать, Игорь? — Она строго свела брови. — Или тебе не интересно?
— Говори.
Честно? Он не верил ни Ольге, ни санитарке, опознавшей якобы человека по фотороботу. Семидесятилетней даме могло привидеться, а Ольга готова использовать любой повод, только бы подразнить его.
— Можешь иронизировать, Новиков, но она совершенно точно его узнала и назвала паршивцем.
Зевнула, похлопала ладошкой по губам, часто заморгала. Что и требовалось доказать. Сейчас скажет, что домой ехать далеко, а она измучена после ночного дежурства. Попросится к нему под одеяло.
— Самое удивительное знаешь что, Новиков?
— Что? — послушно отозвался он — от него же этого ждали.
— То, что этого человека потом вспомнили и сестра, и лечащий врач. Но только вспомнили они его женщиной. Лежала пациентка в женской палате. Плановое лечение, что-то с роговицей левого глаза. А санитарка утверждает, что это парень. Только ее слушать никто не захотел. Похлопали по плечу и попросили не морочить людям голову.
— А я что говорил! — хмыкнул Игорь. — Чудит бабулька.
— Может, и я бы так подумала, но здесь еще один странный факт. Пациентку зовут Марией Ивановной Бессоновой. Напомнить тебе имя лейтенантши, которая меня закрыла?
Это месть? За несколько часов унижения и страха, за косые взгляды на работе, за разрушенные отношения с Игорем. Она просто не может успокоиться и вот нашла способ.
— Оля, это глупо, — проговорил Игорь.
Поднялся, достал из холодильника бутылку воды, откупорил. Газ вырвался с недовольным шипением, обрызгал футболку. Он сделал три глубоких глотка. Отдышался, отправил бутылку обратно в холодильник. Ему нужно было что-то делать, чтобы не наорать на нее и не выставить немедленно.
Какая изворотливость! Какой чудовищный цинизм: использовать его горе в собственных интересах! Одним ударом двух зайцев, так? И с ним помирится, и Марии отомстит.
Он повернулся к ней:
— Это глупо, Оля. Глупо и подло.
— Ты о чем это?
Нахмурилась, смерила его взглядом с головы до ног. И вдруг догадалась. Отлетела на стуле, как будто невидимая рука толкнула ее в грудь. Лицо покраснело до кончиков волос, небрежно зачесанных наверх. Медленно начала подниматься. Встала, скрестила руки на груди.
— Дурак ты, Новиков. Считаешь, это я решила отомстить? Так съезди в больницу и узнай сам. Поговори с персоналом, найди санитарку — она тебе много интересного расскажет. А я больше не хочу делать тебе добро. Устала. Все, пока.
Очень красиво прошла мимо него к выходу. Все так же шелестел подол шелковой юбки. Рукава-крылышки на серой блузке метались, как две гигантские бабочки. Две длинные прядки, выбившиеся из небрежного узла, скользили по спине. Захотелось вдруг убрать эти пряди, поправить ей волосы. Щелкнуть заколкой, пригладить пальцами. Наверное, просто захотелось дотронуться до нее. Почувствовать жизнь, очнуться.
— Оля, прости, — проговорил ей в спину, когда она уже взялась за дверную ручку. — Прости. Мне очень плохо.
— Знаю, — повернула голову, глянула через плечо. — Знаю и хочу помочь. Съезди в клинику, Игорь. Эта санитарка сегодня дежурит, я специально узнавала.
Он кивнул, потянулся к ней. Желание дотронуться до нее стало почти болезненным.
— И прекрати жрать снотворное, Новиков.
Ольга вышла, громко хлопнув дверью.
Глава 17
— Товарищ полковник, она пропала. — Кошкин сказал это так неуверенно, как будто сам сомневался, так ли это. — Ее нигде нет. В квартире пусто. Мы воспользовались услугами…
Майор выразительно подвигал бровями. Горевой понял: чтобы попасть в квартиру Бессоновой, привлекли бывшего медвежатника — не первый раз в полицейской практике, скажем прямо.
— Все вещи на месте. Ничто не говорит о поспешном отъезде. Чемоданы, сумки — все на местах. Даже продукты в холодильнике. Машина на парковке, ключи от машины в доме. А ее самой нигде нет.
— Вокзал, аэропорт?
Горевой расстегнул китель, покряхтел, снял. В кабинете было душно, но кондиционер он включать отказывался: поток ледяного воздуха в такую жару — это гарантированный насморк.
— Пусто. Она не покупала билет.
— Документы? — Горевой с шумом втягивал воздух и резко выдыхал, раздувая ноздри. — Дамская сумочка?
— Документов нет, товарищ полковник.
Кошкин опустил голову. Он и сам понимал, что о похищении речь не идет. Маша просто сбежала. Подставила их всех. Они выхлопотали ей освобождение под подписку о невыезде, а она взяла и удрала в неизвестном направлении.
Конечно, они могут объявить ее в розыск. Но кому от этого станет легче?
— Умник, еще Интерпол привлеки, — фыркнул Горевой, стоило только Кошкину заикнуться о поиске по официальным каналам. — Пока молчок. Будем делать вид, что она где-то отсиживается. Если узнают из соседнего отдела, что она сбежала, — грядки нам на дачах полоть до конца жизни, Сережа. С волчьим билетом выйдем отсюда. Понимаешь, да?
Он все понимал. Но переживал не потому, что может лишиться работы, а из-за того, что так ошибся в Маше. Он же поверил, он же от жалости чуть не задохнулся, когда она расплакалась у него на груди. Худенькая, подавленная, с грязными от слез щеками. У нее никого нет, за нее некому заступиться. Так он думал, пока успокаивал ее там, в камере, и гладил по плечам. Он больную жену дома оставил, помчался ее спасать.
А она…
Получается, Денис Рыжков прав и все его подозрения не на пустом месте. Что-то их Маша скрывает, что-то скверное и опасное, о чем они пока не догадываются. Денис съездил в город, где она жила раньше, провел там два дня в разговорах с ее бывшими коллегами и соседями. Вернулся ни с чем.
Нет, сам-то он, понятно, был уверен, что привез тонны полезной информации. Глаза горели, когда он расхаживал по кабинету и рассказывал, размахивая руками. Но если по существу — ерунда, сплетни и только.
— Денис, ты себя слышишь? — перебил он в какой-то момент, когда уже не было сил это слушать. — Ее мать — колдунья! Потомственная! И она передала Маше свое… Тьфу, даже повторять противно. Потомственная колдунья, надо же до такого додуматься!..
А она оказалась потомственной лгуньей и притворщицей. Не дай бог, окажется еще и убийцей.
— В общем, так, майор. — Горевой колыхнул толстым животом, поднимаясь с места. — Молчим. Молчим до тех пор, пока это возможно. Мы же ее на время расследования от работы отстранили?
— В отпуске она числится.
— Отлично. — Полковник принялся вышагивать по кабинету. — Раз нет документов и дамской сумки, значит, удрала. Только вот куда? И почему?
— Сесть боится, товарищ полковник. Улики против нее.
— Мусор это, а не улики, — отмахнулся Горевой. — Коллеги проследили весь ее путь от дома до работы — она нигде не сворачивала. Григорьева убили как раз в то время, когда она ехала на службу. Может, часом позже, но никак не раньше. Словам экспертов я не верить не могу. Она же потом не отлучалась никуда?
— Никак нет, товарищ полковник.
Кошкин настороженно следил за перемещениями начальника. Такой информации у него не было — не его ранг.
— Я тут попросил людей… В общем, так: в то утро была одна посторонняя машина на соседней с нашей парковке. Там в это время посторонних не бывает, рано для офисных людей. Активное движение там начинается ближе к одиннадцати. Так вот, простояла эта машина минут десять, уехала, через час вернулась. И снова десять минут. Кто выходил — не заметили. Надо проверить, майор.
— Так точно, проверим.
— Мало ли. Курочка, как говорится, по зернышку, н-да… — Полковник остановился возле окна. — А погода-то какая, глянь, майор. В такую погоду да на воздух, да с шашлычком на бережку. Н-да, будет нам с тобой шашлычок, майор, если не раскрутим это дело. Слушай, что это жужжит, не пойму?
Оглянулся на Кошкина, покосился на его нагрудный карман, в котором дергался мобильный.
— Ответь, что ли.
Саша Стешин. Знает, где майор, беспокоить по пустякам точно не будет. Если звонит уже в третий раз, значит, что-то срочное. Может, Маша объявилась?
— Товарищ майор, прошу прощения, но это может оказаться важным, — непривычно быстро заговорил Саша. — У нас здесь Игорь Валентинович Новиков. Хирург, помните?
Интересно, они его за болвана держат? С памятью вроде пока порядок.