14
Дима
Больше часа прошло с тех пор, как Ника рассказала мне о своей дипломной работе, а я все еще не могу прийти в себя. Такой парадокс: ведь то, что случилось с ней пять лет назад никогда не было для меня тайной, и все же, на этот раз я воспринял саму мысль о том, какой опасности она подвергалась, с совершенно новой для себя опустошающей яростью.
«Мне повезло», - призналась она.
Что было бы, если бы мы с Кириллом тогда опоздали?
Я очень хорошо помню тот день: слепое отчаяние друга, судорожные попытки выяснить что-то новое о местоположении Ники, бесцельные поиски по ее одноклассникам и знакомым, бесконечные разговоры с полицией, ощущение собственной беспомощности и страх, от которого внутри все леденеет.
К концу дня у нас не было никаких зацепок, но нам помог счастливый случай. Таксист, у которого Самохин угнал машину, оставил в бардачке второй телефон. Несмотря на то, что к моменту старта поисков он разрядился, нам удалось отследить его последнее местонахождение - старые гаражи на окраине Москвы, за которыми не было ничего кроме густой лесополосы. Я старательно отгонял от себя дурные мысли и не позволял погрязнуть в них другу, но мы оба понимали, что нахождение Ники в подобном месте не сулило нам ничего хорошего.
Чтобы добраться до места нам потребовалось почти два часа, но стоило лишь свернуть на разбитую грунтовку и проехать пятьдесят метров, как мы заметили угнанное такси. Оно стояло на обочине, рядом с кирпичным гаражом с прогнившими воротами - Самохин был настолько самонадеян, что даже не закрыл их.
Когда я увидел хрупкую фигуру Ники, привязанную к стулу, то испытал мгновенное облегчение и злость, равной по силе которой до этих пор не испытывал. Пока Кирилл превращал в мясо обидчика сестры, я рванулся к девочке. Опустился перед ней на колени, вгляделся в бледное лицо.
Ее голова подвисла на тонкой шее, глаза были закрыты, щеку пересекала огромная ссадина, нижняя губа опухла и в уголке рта запеклась кровь. Розовая толстовка тоже была вся в крови.
Выругавшись сквозь зубы, бережно приподнял ее за подбородок.
- Ника, - позвал тихо, но твердо.
Ее ресницы дрогнули, веки приподнялись. Она явно пребывала в шоке. Смотрела на меня огромными голубыми глазами, опухшими от слез, но словно не видела.
- Ты пришел за мной, - прошептала она, делая попытку улыбнуться, но тут же поморщилась от боли.
Убедившись, что девочка в сознании, осторожно развязал ей ноги и руки, растирая онемевшие конечности, развел в сторону разрезанные куски толстовки, и только удостоверившись, что рана на груди не столь глубокая, как я опасался, стянул с себя спортивную куртку и укутал в нее Нику.
В прогнившем, провонявшем сыростью гараже раздавались стоны избитого Самохина. Где-то вдали уже звучали сирены полицейских машин. Я заставил Кирилла бросить мудака и двигаться к выходу, взял на руки Нику, отметив как доверчиво она прильнула к моей груди, и понес в свою машину.
После этого дня по ночам меня долго мучали кошмары. Не могу даже представить, через что пришлось пройти Нике и чего стоило для нее после этого случая не растерять веру в людей и способность улыбаться. Ведь улыбка у нее всегда была особенно чарующей.
Настойчивый автомобильный гудок выводит меня из глубокой задумчивости и возвращает к реальности, в которой я за рулем. Горит зеленый свет светофора. В соседнем ряду активно двигаются машины, только я торможу. Выжимаю газ и трогаюсь с места, стараясь не выпустить из поля зрения синий Mini, за рулем которого сидит Ника.
До паркинга в моем доме она доезжает первая. Ставит машину на гостевое место и, не дожидаясь пока я припаркуюсь, идет к лифтам. Догоняю ее, едва успевая проскочить между закрывающимися створками.
- Забыла меня подождать? - интересуюсь насмешливо.
Но на самом деле, мне совсем не смешно. По какой-то одной ей известной причине Ника злится на меня с тех пор, как мы вышли из квартиры час назад. Впрочем, может быть, это началось даже раньше, когда я предложил поехать за ее машиной не медля, попутно ставя ее в известность о том, что вечером меня ждут дела.
Ника бросает на меня равнодушный взгляд и скрещивает тонкие руки на груди, подчеркивая ее деликатную округлость. Лифт начинает медленно ползти вверх.
- Нет, не забыла, - недовольно бурчит она.
- Почему не подождала? - с нажимом спрашиваю я.
- Кто тебя знает, - она дергает плечом. - Может, ты сразу поедешь по своим делам.
- Я чем-то обидел тебя?
- Разве такое возможно? - язвительно бросает она, демонстративно отворачиваясь от меня.
Лифт останавливается на моем этаже. Ника тут же, даже не глядя на меня, выскакивает на лестничную клетку и двигается в сторону квартиры.
Что на нее нашло? За приготовлением борща она была куда более сговорчивой.
Тут меня прошибает холодный пот. Что если она заметила мое возбуждение? Может быть, это ее разозлило? Или даже вызвало отвращение? Нет, это исключено. Она ведь на меня почти не смотрела. И потом, когда мы сидели за столом, была вполне дружелюбной.
Иду следом, даю Нике возможность открыть квартиру дубликатом ключа, который я вручил ей утром, но не позволяю скрыться в своей комнате: настигаю ее за порогом, хватаю за руку и дергаю на себя.
- Постой, - говорю подчеркнуто спокойно. – Не расскажешь, что произошло?
- Отпусти! – Ника сердито дергается, но я держу крепко.
- Отпущу, как только скажешь, что случилось.
Она смотрит на меня исподлобья. В газах какая-то несвойственная ей ярость. На щеках алеет жгучий румянец, губы приоткрылись, а грудь тяжело вздымается.
Твою мать.
То, что началось как попытка разобраться в поведении Ники, приводит к тому, что я вновь начинаю возбуждаться.
- Ничего не случилось, - шипит она, делая новую попытку вырваться, но я лишь прижимаю ее крепче, ощущая всем телом мягкость и деликатную женственность тонкой фигуры.
- Врешь, - мой голос звучит хрипло и сердито, а от ее близости все тело, особенно ниже пояса, недвусмысленно напрягается.
- Тебе какая разница? Тебя же не волнует ничего, кроме моей безопасности, - она вызывающе смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Злое лицо – под стать рассерженному голосу – находится всего в десятке сантиметров от моего. Голубые глаза, превратившись в ледяные кристаллики, сверкают от едва сдерживаемой ярости. - Я в безопасности. Что еще ты хочешь?
«Отпусти», - шепчет мой внутренний голос. - «Дай ей уйти». Но я его игнорирую. В голове начинает шуметь. Не могу оторвать взгляд от ее лица. От аккуратных розовых губ, не знавших уколов, маленького тонкого носа, мелких веснушек на фарфоровой коже.
- Дай же мне пройти! - почти кричит Ника.
Я киваю, но вопреки всему продолжаю прижимать ее к себе. Мы стоим в оцепенении уставившись друг на друга. Молчание все длится и длится, пока из груди Ники не вырывается долгий, прерывистый выдох.
Трезвый внутренний голос предупреждает меня, что я захожу слишком далеко, но я остаюсь глух к доводам рассудка. Все, что я сейчас вижу и чувствую - тело, лицо, дыхание, от жажды обладания которых перед глазами все плывет.
В конце концов, инстинкты берут свое.
Одной рукой продолжая прижимать к себе Нику, другой обхватываю ее затылок и неумолимо тяну на себя. Лишь одно мгновение, и мой рот накрывает ее мягкие губы, заглушая стон, который тонет в нашем общем дыхании.
Мои движения резкие и жадные, в голове пульсирует мысль, что Ника должна оттолкнуть меня. Но ее губы раскрываются в приглашении углубить поцелуй, а тело подается мне навстречу.
15
Ника
Когда очень долго о чем-то грезишь, а потом получаешь желаемое, обычно реальность не дотягивает до уровня мечты, но с Платовым все иначе. Его поцелуй в сотни, тысячи раз лучше того, что я воображала себе долгими бессонными ночами. Он жгучий, жадный, ненасытный. Ставить его в один ряд с жалкими попытками обслюнявить мне губы и засунуть язык в рот, которые предпринимали другие парни, просто смешно.
Я понятия не имею, что происходит и почему Дима целует меня. И, если честно, мне все равно. Слишком долго я ждала этого момента, чтобы теперь в чем-то сомневаться или, тем более, сопротивляться тому, как просто он перешагнул через барьеры, которые я давно расставила для мужчин, делавших попытки приблизиться ко мне в прошлом.
В этом поцелуе я абсолютно ничего не контролирую. Оказавшись в подобной ситуации с любым другим человеком, я бы испытывала дискомфорт, но с Платовым упиваюсь своей покорностью, потому что она дарит мне невероятное наслаждение.
Дима не спрашивает, не осторожничает, он просто берет: его губы раскрывают мой рот, язык проникает внутрь в горячей скользкой ласке. Он присваивает себе мои стоны и дыхание, а в ответ возвращает головокружительный коктейль из шока, жара и желания.
От ярких ощущений под моими ногами качается пол. В крови кипит адреналин. Грудь тяжелеет, а живот сводит от возбуждения, которое стекает ниже по телу.
Пальцы Димы путаются в волосах на моем затылке, а ладонь подталкивает голову вперед, заставляя меня теснее прижиматься к нему, хотя мы и так настолько близки, что я чувствую биение его сердца своей грудной клеткой. Другой рукой он собственнически исследует мою спину, пока она не замирает на пояснице, сосредотачивая в одной точке электрические импульсы, волнами расходящиеся по напряженному как струна телу.
Нажим его губ все усиливается, отчего я отклоняюсь назад, встречая сопротивление его ладони на моем затылке. В этом захвате я не могу пошевелиться, лишь шире открываю рот для более глубокого вторжения. Платов не медлит - пользуется этим. Его язык хозяйничает у меня во рту, касается неба, в чувственной ласке гладит мой язык, ритмично врывается вглубь и отступает, имитируя куда более близкий и интимный акт.
На мгновение я позволяю себе погрузиться в фантазию, что принадлежу ему, а он принадлежит мне. Что этот поцелуй - не случайный выброс адреналина, а нечто большее. Что я здесь с ним потому, что он сам этого хочет, а не потому, что так сложились обстоятельства.