– И поэтому вы решили обратиться к ее сестре?
– Конечно. Таков принцип журналистики. Если один человек говорит «нет», значит, надо найти того, кто скажет «да». Мне нужно «да». Моей маме нужно «да».
– Давно ей поставили диагноз? – спросила Ди-Ди.
– Полгода назад.
– А первое письмо вы отправили Шане…
– Три месяца назад, плюс-минус.
– Если не ошибаюсь, Убийца с розой совершил свое первое нападение, – продолжила Ди-Ди, – где-то семь недель назад?
Сгарци напрягся, его руки непроизвольно сжались в кулаки, глаза сузились.
– К чему вы клоните?
– К тому, что вот он вы, человек, который собирается описать в своей книге событие тридцатилетней давности, о котором – не в обиду вам и вашей семье – уже почти никто и не помнит, как вдруг бац – новая череда убийств, тесно связанных с сюжетом вашей книги. Любопытно, если спросите мое мнение. Я бы даже сказала, весьма кстати.
– Минуточку…
– Где вы были в ночь на воскресенье? – спросил Фил.
– Катитесь к черту!
– Вы сами нас впустили, – мягко напомнила Ди-Ди. – Сами предложили обсудить преступления.
– Я репортер! И я ищу правду. Вам бы тоже стоило попробовать этим заняться. По крайней мере, если вам действительно есть дело до женщин, которых убивают в их собственных постелях.
– Откуда вам это известно?
– Да ладно, это давно уже всем известно. А вы должны понять, что Шана Дэй за тридцать лет нисколько не изменилась. Она так же невероятно хитра, как и прежде.
– Откуда вам знать? Она ведь так и не ответила ни на одно из ваших писем.
– Не ответила, – кивнул Сгарци. – Но никакого секрета здесь нет, стоит только копнуть поглубже. Что я, собственно, и сделал – поговорил с ее бывшими сокамерниками…
– Она сидит в одиночке.
– Но коридор-то общий. Думаете, они не переговариваются через дверные окошки? Либо когда идут на медицинское обследование и на свидания. Было бы желание, а возможность пообщаться всегда найдется, даже в одиночной камере.
– И с кем вы беседовали? – Ди-Ди прищурилась.
– Эти люди все равно не станут с вами разговаривать. Думаю, вы и сами догадываетесь, что они не слишком благосклонно относятся к офицерам полиции. А вот к такому красавчику, как я…
– Просто расскажите, что вам удалось выяснить, – перебил его Фил.
– У Шаны есть друг.
– Кто?
– Поклонник. Как я понимаю, из прошлого. Может, они жили в одном районе, может, познакомились в сиротском приюте… Никто точно не знает, кто это, но он все эти годы поддерживает с ней связь, даже выполняет ее мелкие поручения.
– Например?
– Ну, например, следит за ее сестрой.
– За доктором Аделин Глен?
– Точно. Шана ею буквально одержима. Работа, квартира, машина – у Аделин есть все, о чем мечтает Шана. Разумеется, она ей завидует.
– И откуда ее бывшие сокамерники об этом узнали?
Сгарци пожал плечами:
– Не знаю, но факт остается фактом. Шане известно то, о чем знать она не должна, включая информацию о ее сокамерниках. Видимо, этот дружок всегда снабжал ее сведениями, потому что всякий раз, когда кто-то ругался с Шаной, она раздавала вполне конкретные угрозы. Ну, что-то вроде «хватить петь эту дурацкую песню или в следующий раз, когда твоя мамаша-шлюха поведет твоего сыночка в садик «Медвежонок Билли», они оба об этом сильно пожалеют». И все в таком духе. Она знала даже название садика. Так что девушки выполняли все, что она им говорила. Она запугивала их раньше, запугивает и сейчас. Я не шучу. Спросите любого, кто мало-мальски с ней знаком. Репутация Шаны распространилась далеко за пределы лечебницы. Пусть руководство и ее сестра дальше думают, что Шана бедная заблудшая душа, но я-то знаю правду. В ее руках сосредоточено больше власти, чем у суперинтенданта МакКиннон. Депрессивный заключенный днем, гений-психопат ночью.
Ди-Ди уставилась на Сгарци. Она не знала, что сказать. Не знала, что думать.
– Сто пятьдесят три, – произнес Фил.
– Что, простите?
– Сто пятьдесят три. Вы же эксперт по Шане Дэй. Вы нам и скажите, что означают эти цифры.
Сгарци нахмурился:
– Без понятия.
– Вам что-нибудь известно о Гарри Дэе, отце Шаны?
– Ну конечно.
– Может, эти цифры что-то значили для него?
– Нечто вроде счастливого числа?
– Это было оно?
– Даже не знаю. Нигде ничего такого нет.
– Может, это какой-то адрес? – предположила Уоррен. – Что-то важное для Гарри или его жертвы?
Сгарци покачал головой. Он выглядел таким же озадаченным, как детективы.
– Тогда, быть может, для Шаны? – спросила Ди-Ди. – Или для вашего кузена? Для ее приемной семьи? Какой у них, кстати, был адрес?
– Ну, точно не сто пятьдесят три. – Сгарци внезапно посуровел. – А какое это вообще имеет значение? Это что, подсказка от Убийцы с розой? Какой-то тайный шифр, который вам нужно разгадать? Если так, я бы мог этим заняться, не бесплатно, конечно же. Все-таки я первый начал копать в этом направлении.
– Да за что мы будем вам платить? – откликнулась Уоррен. – Вы пока не сообщили нам ничего нового.
– Я рассказал вам про друга Шаны.
– Про какого друга? Про воображаемого, вы хотели сказать? С которым она разговаривает, но которого никто никогда не видел? С тем же успехом мы можем поискать Каспера, дружелюбное привидение[13].
– Но вы не можете отрицать, что у нее есть глаза и уши за стенами лечебницы.
– Это мы и без вас знали.
– Она следит за своей сестрой.
– И это мы тоже знали.
– Откуда?
– Доктор Глен не так глупа, как кажется. Я бы даже сказала, наоборот. К тому же она квалифицированный специалист, который не питает иллюзий по поводу своей семьи. Ну же. Нам нужно что-то действительно стоящее. Почему вы думаете, что Шана связана с нашим убийцей?
– Ну, начать с того, что он снимает кожу со своих жертв. Дело не только в Гарри, который собирал своеобразную коллекцию, но и в самой Шане. Я знаю, что она сделала с кузеном. Четырнадцатилетний мальчик, ну как же… Я тогда проник в кабинет дяди и увидел фотографии. Понимаете… – Голос Сгарци надломился. Несмотря на всю браваду, самообладание покинуло его. – Когда я прочел в газете о деталях последних двух убийств, перед глазами у меня поплыли те фотографии. Руки и живот Донни были… Я сразу понял, что сделали с теми женщинами. Потому что мне уже приходилось видеть подобное, пусть и на снимках, но все же. Скажите мне, что я не прав, детектив. Посмотрите мне в глаза и скажите, что я ошибаюсь.
Ди-Ди и Фил не проронили ни слова. Они отвели глаза и впервые за весь разговор не знали, что ответить. Не далее как двадцать четыре часа назад они вместе просматривали дело Шаны Дэй, и к нему были приложены те самые фотографии, о которых только что упомянул Сгарци. Он не ошибся. Параллель между тем, что Шана сделала со своей жертвой, тем, что делал ее отец со своими, и тем, что вытворяет Убийца с розой теперь, была очевидна…
– Шана Дэй не убивала тех женщин, – продолжил Сгарци. – И Гарри Дэй, само собой, тоже этого сделать не мог. Но если срезанная кожа – визитная карточка как отца, так и дочери…
Сгарци осекся. Ди-Ди уже знала, что он собирается сказать.
– Что ж, остается еще один член их семьи…
Глава 20
Первым делом нужно избавиться от склянок с формальдегидом.
После беседы с Шаной я позвонила своему секретарю и попросила отменить все сеансы на текущей неделе. Слишком пессимистично? Просто я готовилась к худшему. Приемный отец был прав: то, что я не могу чувствовать боль, не значит, что родня не сможет мне ее причинить.
Сестра что-то знала. Ни сам допрос, ни вопросы детектива – ничто не вызвало у нее удивления. Пожалуй, это было самое важное, что я уяснила из сегодняшнего разговора. Детективы могут погладить себя по головке или даже похвалить меня за то, что я «заставила» Шану выдать секретный номер сто пятьдесят три. Но я слишком хорошо знаю свою сестру. Для нее это была игра. И сегодня она наглядно продемонстрировала, что играть в нее мы будем по ее правилам.
Я сказала правду: понятия не имею, что означают эти цифры. А Шана знала, и если она сказала, что завтра утром мы выпустим ее из тюрьмы и она будет жить в моем доме, носить мою одежду и спать в моей постели, то я не могла ей не верить. Слишком уж уверенно она это заявила.
Вот что привело меня в ужас.
Формальдегид. У меня целая коллекция склянок, наполненных формальдегидом, в котором одиноко плавают полоски кожи. Нужно уничтожить ее. Прямо сейчас.
Вас поражает тот факт, что под половицами в гардеробной я храню свою «коллекцию»? Как профессионал с полной ответственностью заявляю, что даже самые умные люди обычно движимы чувствами более сильными, чем логика. Страсть. Одержимость. Зависимость.
Я направилась прямо в гардеробную. Внутри стоял комод из вишни, который на первый взгляд казался встроенным, но на самом деле его легко можно было отодвинуть. Под ним оказались половицы с ободранными краями. Я лично обустроила этот тайник буквально сразу после переезда в свою новую роскошную квартиру. Честно говоря, это было первое, что я сделала. Весьма красноречиво, не правда ли?
Под половицами была спрятана самая обычная коробка из-под обуви. Ничего особенного. Синевато-серая с черной крышкой, название бренда уже давно стерлось. В таких обычно хранят старые фотографии или другие семейные реликвии. Я вышла из гардеробной, двумя руками плотно прижимая свое сокровище к груди.
Зашла в ванную. Современная комната со шкафами шоколадного цвета, отделанная белым мрамором и серо-голубой плиткой. Я поставила коробку на мраморную столешницу рядом со второй раковиной, предназначавшейся для моего мужа, сожителя или давно утраченной любви всей жизни. Однако за все время, что я прожила в этом доме, раковина не видела ни капли воды.
Я сняла крышку, открыв взору богатую шелковую подкладку, которая заметно контрастировала с экстерьером коробки. Флаконы. Огромное количество стеклянных пузырьков примерно одного размера и формы; все они были закупорены резиновой пробкой. В отличие от Гарри, я не пользовалась обычными банками. Нет, в этом плане дочь превзошла отца.