Дальше – хуже. В конце поста было обновление, или, согласно Стиву Полайти, «НОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ!!!»:
«Акции “АпотеГен” на фоне этих новостей ушли в крутое пике. Если в начале дня торговались по 92 доллара 72 цента, то сейчас котировки упали на 6 долларов 44 цента, то есть на семь процентов от первоначальной стоимости, дети мои! Хвала тем, кто сыграл на понижение!»
Полайти не потрудился объяснить, как это работает. На фондовом рынке ключевую роль всегда играют ожидания. Стоимость ценных бумаг «АпотеГен» зависела от потенциального успеха «Превалии». А теперь аналитики забеспокоились, что придется делиться. Меня охватила ярость при мысли о том, что из-за выдуманных историй Полайти люди в реальном мире зарабатывали и теряли настоящие деньги.
Я был так зол, что меня выставили в дурном свете – и одновременно понимал свое бессилие, потому что не мог ничего сделать, не привлекая лишнего внимания к себе и к этому блогу, специализирующемуся на продаже дерьма, – что даже треснул кулаком по кнопке выключения монитора, как будто пытаясь дотянуться до рожи Полайти.
Потом пару минут сидел не шелохнувшись и испытывая к этому человеку жгучую ненависть. После чего выдохнул и вновь включил монитор. Моей дочери вряд ли поможет, если я буду сидеть и злиться на блог.
Надо было прочесть еще одну статью в издании, куда более влиятельном и заметном. Я опять зашел в «Гугл» и набрал в строке поиска «Судья Скотт Сэмпсон Нью-Йорк таймс».
Если «Джорнал» сосредоточился на финансовой стороне дела «Пальграфф против Апотеген», то «Таймс» больше интересовал человеческий фактор – статья называлась «Современные Давид и Голиаф».
О Голиафе я уже все знал. Давидом был Денни Пальграфф, химик-фрилансер из небольшого городка в Центральной Пенсильвании. Он ездил на стареньком универсале, который благодаря его стараниям работал на использованном растительном масле – его Денни собирал по окрестным ресторанам. В тринадцать лет этот необыкновенно одаренный человек оформил свой первый патент, в семнадцать окончил колледж, а в двадцать один получил ученую степень.
Раньше Пальграфф занимался исследованиями и разработками для ряда фармацевтических компаний, но его ограничивала и раздражала корпоративная иерархия. В конце концов он отправился в свободное плавание, оборудовав дома лабораторию, чтобы воплощать в жизнь свои революционные идеи, не опасаясь вмешательства боссов. В преддверии крупного открытия он мог работать по тридцать часов в сутки.
Все, что ему удавалось открыть, Пальграфф сразу же патентовал, а потом предлагал компаниям воспользоваться результатами своих исследований при создании и выпуске лекарств.
До недавнего времени самой успешной его разработкой был фермент, который использовался для производства гипоаллергенного детского питания. Но два года назад это выгодное предприятие приказало долго жить. Компания, купившая патент, перешла на другой фермент.
Раздумывая, где бы еще сорвать джекпот, Дэнни вдруг понял, что сидит на золотой жиле. Шесть лет назад он без определенной цели ставил эксперименты с протеином PCSK9. Предполагая, что это вещество может сыграть существенную роль в лечении диабета, он на скорую руку состряпал ингибитор и быстро его запатентовал. Но потом, когда гипотеза о связи PCSK9 с диабетом не нашла подтверждения, забыл о нем и вспомнил лишь пару лет назад, когда узнал из газет, что фармацевтические гиганты устроили гонку с препятствиями.
Он мог бы вступить в игру и сразу же объявить себя победителем, но понимал, что с точки зрения рынка его ингибитор нежизнеспособен. Он понятия не имел, как поставить производство лекарства на поток, к тому же его препарат нужно было впрыскивать прямо в кровь. Все, что у него было, это патент, подтверждающий его первенство в создании ингибитора PCSK9, поэтому он затаился в засаде, готовый подать в суд на первую же компанию, которая разработает собственный ингибитор и начнет клинические испытания.
С точки зрения патентного права совершенно не важно, как человек намерен использовать свое изобретение. Если вы придумали сачок для бабочек, а кто-то с его помощью ловит рыбу, патентное право все равно принадлежит вам. Когда «АпотеГен» приступила к третьей фазе клинических испытаний – масштабному тестированию препарата, после которого Управление по контролю за пищевыми продуктами и медикаментами выдает сертификат, – Пальграфф обратился с иском в суд.
Дочитав статью до середины, я увидел фотографию химика, который глядел куда-то вдаль сквозь стекла круглых, в стиле Джона Леннона, очков. Седые волосы были на затылке стянуты в хвост, под длинной, до середины груди, бородой выступал живот.
Пальграфф не давал интервью. Единственный приведенный в ней комментарий принадлежал его адвокату Роланду Хемансу, партнеру юридической компании «Крэнстон и Хеманс» в Чесапике. В этой конторе работало порядка пятидесяти человек, она специализировалась на патентном праве и вела большинство дел в этой области, потому что умела решать все вопросы быстро, что истцы по таким делам обычно ценят.
«Мы очень рады, что открытие мистера Пальграффа может помочь миллионам человек избежать пагубных последствий сердечно-сосудистых заболеваний, – сказал Хеманс, – однако “АпотеГен” хочет вывести этот препарат на рынок, игнорируя то обстоятельство, что первым его открыл мой клиент».
У президента «АпотеГен» «Таймс» интервью тоже не брала, ограничившись лишь шаблонным комментарием его пресс-секретаря: «“АпотеГен” категорически отрицает любые нарушения патентного права и планирует всеми силами защищать себя от подобных ложных обвинений. Мирного соглашения не будет».
Статья завершалась этой цитатой, и я смотрел на нее, прокручивая эти слова у себя в голове.
Мирного соглашения не будет.
Вот зачем потребовалась крайняя мера – похищение детей. Они знали, что это единственный способ обеспечить нужный результат.
Осознание чудовищности ситуации, в которой я оказался, нахлынуло на меня, как штормовая волна. Это было очень громкое дело, на кону стояли миллиарды долларов, не говоря уже о будущем сердечно-сосудистых заболеваний. И с личной, и с профессиональной точки зрения оно могло считаться самым значимым за всю мою судебную практику.
За каждой стадией процесса будет пристально следить великое множество средств массовой информации, от специализированных сайтов до крупнейших телеканалов. За его ходом будет внимательно наблюдать не только страна, но и весь мир.
И вся эта огромная аудитория будет ждать от меня беспристрастных, трезвых решений, видеть во мне облаченный в мантию символ власти, Его Честь судью, твердой рукой сжимающего штурвал правосудия.
Между тем как я ровным счетом ничего не решал. Похитители уже доказали свою власть над каждым моим решением – я не мог даже волосы расчесать на другой пробор. Если они прикажут явиться на заседание голым, мне придется подчиниться. Я был куклой, которую дергают за ниточки невидимые руки.
Не отреагируй я должным образом на малейшее движение этих рук, и это будет стоить жизни моей дочери.
На какое-то время меня парализовал масштаб происходящего – я был в ужасе от необходимости что-то предпринимать, – и я неподвижно замер в кресле, обхватив себя руками. Я даже не был уверен, что смогу встать, – у меня дрожали ноги.
Я попытался медитировать, как много лет назад меня учили на занятиях йогой, но попытка сосредоточить внимание на дыхании только вызвала тошноту, а голова, вместо того чтобы освободиться от мыслей, по-прежнему напоминала оживленный перекресток в час пик и была безнадежно забита самыми разными мыслями, протискивающимися одновременно в противоположных направлениях.
Если бы я в тот момент поддался чувствам и начал думать об Эмме – которой, несмотря на все мои беды, было в десять раз хуже, – то, боюсь, вообще утратил бы способность к активным действиям.
Вместо этого я сосредоточился на Элисон.
Вспомнил, как она набрасывалась на чурки, каждым ударом топора приближая себя к очистительному потрясению. Подумал, какой сильной она проявила себя сегодня утром, как старалась ради нашей семьи и как не желала сдаваться. Ее терзали те же сомнения и страхи, что и меня, но она все же сумела найти в себе силы, чтобы двигаться дальше.
Взгляд упал на другую фотографию у меня на столе. Любимый снимок моей жены, сделанный в день нашей свадьбы. Элисон не позировала с букетом, как сотни других невест, а сидела перед зеркалом, приводя себя в порядок. Снимали со спины, но с ней в этот момент кто-то поздоровался или окликнул, и она повернула голову. Камера запечатлела половину ее лица. Вторая отражалась в зеркале. На обеих половинах, хоть и снятых под разными ракурсами, светилась удивительная надежда и вера в лучшее. В день свадьбы, первый в ее новой жизни, будущее выглядело чудесным, безграничным.
Женщина на этой фотографии могла добиться чего угодно. Конечно, сможет и мужчина, которого она выбрала себе в мужья.
Заставив себя вернуться к компьютеру, я закрыл браузер и запустил систему управления судопроизводством в надежде обнаружить что-нибудь такое, чего о деле «Пальграфф против АпотеГен» не сообщили две газеты и один безответственный блогер.
Досудебная встреча, предусмотренная Статьей 16B Федеральных правил гражданского судопроизводства, была назначена на понедельник. Эта новость меня порадовала – дело уже продвинулось дальше, чем я думал.
Встрече предшествовало несколько других процедур, но ни одна из них не относилась к моей компетенции, чем и объяснялся тот факт, что это дело прошло мимо моего внимания. Итак, Пальграфф подал иск. «АпотеГен» дал на него официальный ответ, и представители сторон, руководствуясь положениями Статьи 26F, назначили дату двусторонних переговоров, не предусматривающих участия судебных органов. На подобных встречах обычно обсуждаются пункты, по которым есть разногласия (как правило, все) и те, по которым можно достичь консенсуса (таких, как правило, нет). Стороны также договариваются о том, какими сведениями будут делиться друг с другом в ходе процесса: какие документы представлять суду, кто будет давать показания и так далее.