Под конец сенатор выразил признательность хозяевам клуба и некоторым его членам, которые помогли организовать вечеринку. Я почти не слушал, пока вдруг не прозвучало мое имя.
– …который долгие годы был членом моей команды и без преувеличения лучшим политтехнологом в Вашингтоне. Трудно сказать, сколько раз мне его стараниями удавалось выглядеть гораздо умнее, чем на самом деле, – с вежливым смешком сказал Блейк. – А теперь он служит родине в качестве федерального судьи здесь, в Восточном округе Вирджинии. Некоторые из вас наверняка видели на этой неделе его имя в «Уолл стрит джорнал» и «Нью-Йорк таймс» в связи с крупным делом «АпотеГен», так что сейчас он у нас знаменитость. Судья Сэмпсон, вы не могли бы поприветствовать собравшихся?
Не понимая до конца своей роли в его шоу – собачка я или пони? – и чувствуя неловкость, я поднял руку.
– Спасибо. Теперь мы видели его в лицо, и те, кто потерял на этой неделе деньги на акциях «АпотеГен», знают, на кого надавать, чтобы их вернуть.
Эти слова он произнес с широкой улыбкой на лице, и публика, как будто по суфлерской подсказке, дружно разразилась хохотом. Я тоже засмеялся, эдакий славный парень. Но в душе у меня вскипело негодование.
Блейк не имел права подобным образом привлекать ко мне внимание. И уж тем более намекать, что я могу лоббировать чьи-то интересы или менять свое решение, побеседовав с кем-нибудь за коктейлем. Это казалось чудовищным намеком на мою нечистоплотность.
Конечно, такая чувствительность с моей стороны, наверное, объяснялась тем, что моя репутация и без того уже была под угрозой, но я ушел, как только представилась такая возможность.
Пусть ужинает с кем-нибудь другим.
Глава 29
Сжимая в руке клочок бумаги, старший брат повернул ручку двери, за которой была комната, где держали девочку.
Звякнула пружина, замок открылся, и он вошел внутрь. Увидел ее он не сразу, только когда ее голова высунулась из-за кровати.
– Что ты там делаешь? – спросил он.
Девочка встала.
– Ничего, – быстро сказала она.
Он подошел к ней и посмотрел сверху вниз. Дети ужасные лжецы. Она явно что-то задумала, но он не мог понять что.
– Покажи руки, – сказал он.
Она протянула ладони, показывая, что в них ничего нет. Глаза старшего брата превратились в две узкие щелочки. Он по-прежнему ей не верил.
Ему опять захотелось приковать ее к кровати или как-то по-другому ограничить ее в передвижениях – в этом случае им не пришлось бы волноваться по поводу того, что она делает и чего не делает.
Но мешала та женщина, кем бы она ни была, и ее приказы.
Неважно. У него есть задача, которую нужно выполнить. Схватив девочку за руку, он повел ее в ванную. От яркого света она зажмурилась. Старший брат протянул ей листок бумаги и сказал:
– Держи.
– Зачем?
– Держи, и все.
– А что это? – спросила она.
– Не задавай вопросов.
Старший брат вытащил из кармана телефон и ткнул в него несколько раз, включая камеру. Потом поднял на девочку глаза.
– Нет, не так, – сказал он, переворачивая бумажку, чтобы слова были обращены в его сторону, – вот так.
Девочка сделала, как он сказал, и опустила голову, чтобы посмотреть, что написано на листке.
– Нет, ты не туда смотри, а на меня.
Девочка не отреагировала на его слова.
– Хочешь, чтобы я тебя отшлепал? Если не будешь смотреть на меня, отшлепаю.
Бить детей заказчик запретил – женщина особенно на этом настаивала.
Но сейчас ее рядом не было, и старший брат мог действовать по своему усмотрению.
– Быстро! – рявкнул он.
Наконец девочка повернула к нему голову.
– Хорошо, – сказал он, – теперь смотри в камеру.
Убедившись, что камера передает унылое выражение на лице девочки, он начал делать один кадр за другим.
Глава 30
Вернувшись домой и все еще злясь на Франклина, я решил провести вечер если и не игнорируя Элисон, то, по крайней мере, избегая осмысленного контакта. Но вдруг, протиснувшись мимо нее в холле, почувствовал запах.
Запах сигарет.
Слабый намек, но разум и нос одинаково говорили мне, что ошибки быть не могло.
– Эй! – сказал я жене, которая уже собиралась вернуться на кухню, где на плите варились макароны для Сэма, а в духовке стояла курица для нас.
– Что? – спросила она, не поворачиваясь ко мне лицом, но задержавшись в дверном проеме.
Я подошел к ней вплотную, буквально навис над ней и втянул ноздрями как можно больше воздуха.
– В чем дело? – сказала она, отступая на два шага назад.
– Ты что, курила? – спросил я.
– Нет, – ответила она, впрочем не очень убедительно.
– Тогда почему я, проходя мимо тебя, учуял запах табачного дыма?
Она понюхала свою одежду, сначала одно плечо, потом другое, и сказала:
– Не знаю. Сегодня мы с Сэмом ходили в магазин. У двери кто-то курил. Может…
Я снова подошел ближе. Теперь мы стояли на кухне, где запахи еды перекрывали все, что мне удалось уловить в холле.
– Дай мне понюхать твою руку, – сказал я.
Элисон всегда держала сигарету в правой руке.
– Что?
– Протяни руку, я хочу понюхать.
– Нет, – сказала она, пряча правую ладонь в левой.
– Если ты не курила, я ничего не почувствую.
– Скотт, это просто смешно.
– То есть ты не хочешь признаваться и продолжаешь отрицать, что курила.
– Да, я…
– Потому что сказала, что бросила перед тем, как забеременеть, да?
– Прекрати, – сказала Элисон, – ты странно себя ведешь. С чего мы вообще должны это обсуждать?
– Потому что я чувствую запах.
– Ты что, директор школы?
– Ну что тебе стоит признаться? Ты взрослый человек и можешь позволить себе курить, если хочется. Почему ты это скрываешь?
– Я не… Это просто глупо, – сказала она, демонстративно отвернулась и занялась готовкой.
– Я чувствую запах, – в последний раз сказал я.
Она ничего не ответила. Ну и пусть. Играть дальше в эту игру было бессмысленно. Ее реакция уже много мне сказала. Отрицание. Попытка уклониться от ответа.
Я понимал, что, наверное, ничего страшного в этом нет. Если в этот ужасный период нашей жизни жена не хочет отказываться от относительно безвредной привычки курить по сигарете в день – чтобы ослабить напряжение и на несколько мгновений забыть о происходящем, – это ее право.
Но почему она мне врет?
Это был один из тех вопросов, от которых у меня, когда я ложился в постель, шла кругом голова. Я хотел лечь пораньше, чтобы хорошо выспаться и отдохнуть перед досудебной встречей, которая была назначена на следующее утро.
Но не тут-то было. У меня перед глазами стояла пачка сигарет в ящике ее рабочего стола и она сама, выдыхающая струю дыма в специально отведенном для курильщиков месте.
В деле охраны правопорядка существует так называемая «теория разбитых окон»: если полиция закрывает глаза на мелкие правонарушения – например, на вандалов, бьющих стекла, – в обществе возникает ощущение беззакония, допускающее куда более страшные преступления.
Если бы я уличил ее тогда, давно, может быть, и не случилось бы истории с Полом Дрессером?
Или Пол Дрессер, решив вернуться в жизнь Элисон, выступил в роли некоей неотвратимой силы? Может быть, я всегда был для нее просто утешительным призом? Я прокручивал в голове разговоры, в которых упоминалось его имя. Даже если она всегда просто шутила, он занимал ее мысли слишком сильно для парня, с которым она не виделась со школьных времен.
Спустя пару часов, что я провел, ворочаясь в постели и терзаясь этими мыслями, мои мучения стали невыносимы. Я пошел в ванную и отыскал снотворное, которое мне прописали после Инцидента. Раньше, если не давала спать боль в груди и в подмышке, одной таблетки было достаточно. Срок годности у них, конечно, давным-давно истек.
Плевать. Я выпил сразу три.
И поэтому даже не заметил, как провалился в сон. И не почувствовал, как немного позже рядом легла Элисон.
Но я точно помню, что меня разбудило: грохот выстрела, звук, который ни с чем не перепутаешь.
Не успело эхо затихнуть в лесу, как я уже был на ногах.
– Что это? – спросила Элисон, резко сев на кровати.
Я уже бежал к двери нашей спальни – я плохо соображал, но был исполнен решимости.
– Не смей ходить на улицу, – визгливо кричала мне Элисон, – ради всего свя…
– Побудь с Сэмом, он, наверное, испугался.
Не дожидаясь ответа, я скатился вниз по лестнице, включил снаружи свет, а затем, и не подумав, что от опасности меня защищали только пижамные брюки и футболка, распахнул дверь, надеясь хотя бы мельком увидеть стрелявшего, пока он не скрылся.
Но тот, даже не собираясь бежать, стоял на крыльце. Я застыл как вкопанный. Однажды я уже оказался под дулом ружья, и этого мне хватило с лихвой.
Но стрелок смотрел не на меня. Ствол его винтовки по-прежнему был направлен на лужайку перед домом, палец все еще лежал на крючке. На голове у него был прибор ночного видения с откинутыми наверх крышками стекол. Он был с ног до головы облачен в пятнистый камуфляж, лицо, насколько мне было видно, покрывал толстый слой черной краски.
Наконец, несмотря на камуфляж и прибор ночного видения, я узнал моего свояка Джейсона. Ночной дозор Карен был на посту.
– Джейсон, какого…
В этот момент где-то рядом с крыльцом раздался стон. Я остановился на верхней ступеньке. На небольшом клочке земли, поросшем травой и усыпанном сосновой хвоей, футах в восьмидесяти от дома лежал человек. Молодой, щуплый. Он держался за ногу и изрыгал все известные ему ругательства.
– Злоумышленник может быть вооружен, – сказал Джейсон, обращаясь ко мне, – стой на месте, пока я не определю уровень угрозы.
Глядя на парня, который корчился на лужайке, время от время начиная колотить по земле ладонью, я почувствовал под мышкой резкую боль. Мне никогда не забыть первого ощущения от пронзившей меня пули. Чудовищная боль.