Она парализует. Забудьте все, что вам доводилось видеть в кино, когда подстреленный герой встает и продолжает бой. В реальной жизни ты можешь думать только о пылающей агонии разрываемой плоти, о том, что готов на все, чтобы это прекратить, и что такие мучения могут закончиться только смертью. В этот момент и в голову не приходит, что можно нанести ответный удар.
– Будет надо, я залеплю ему пулю прямо в лоб, – громко заявил Джейсон.
– Вы че, парни, – выговорил парень в коротком промежутке между вспышками ругани, – клянусь, у меня ни оружия, ничего. Клянусь!
Из его груди со свистом вырывался воздух. Держа на прицеле его голову, Джейсон подошел к нему и приказал:
– Покажи руки, сопляк. Я сказал, руки, быстро!
Парень отнял от раны дрожащие руки и поднял в воздух.
– Выше, – приказал Джейсон, потом подошел к нему и с силой ударил в бок – теперь ничем не прикрытый – своим черным тяжелым, наверняка кованым ботинком.
Тот взвизгнул, скрючился и, чтобы защититься, подтянул здоровую ногу. Раненая была выпрямлена. Он скулил:
– Пожалуйста, прошу вас. О боже, как больно.
Джейсон уже не целился в голову, а поднял приклад к груди, будто собираясь ударить. Может, в ногу. А может, и в голову.
– Джейсон, остановись, сейчас же! – сказал я. – С него хватит.
Я побежал к ним, вскрикнув, когда наступил босой ногой на сосновую шишку, и перешел на шаг только после того, как Джейсон опустил оружие. Он сунул руку под жилет – это что, и правда бронежилет? – и я подумал, уж не собрался ли он достать пистолет и добить мальчика. Но это оказался всего лишь фонарик, который Джейсон включил и направил на свою жертву.
Парню было лет двадцать, а то и меньше. На подбородке – трехдневная щетина. Майка без рукавов открывала взору многочисленные татуировки, в том числе одну довольно большую, изображавшую, кажется, Русалочку, только без двух раковин на груди. Землистая кожа была покрыта прыщами. В зале заседаний я немало видел подсевших на метамфетамин, и мальчик выглядел как один из них. По виду он никак не походил на матерого злодея, способного организовать похищение детей.
Парень сощурился и немного отвел в сторону взгляд – Джейсон светил ему прямо в глаза.
– Что ты здесь делал, пацан? – резко спросил свояк.
Я положил ему на плечо руку и сказал:
– Дай мне с ним поговорить, Джейсон.
А потом – без особой охоты, но чувствуя, что это его немного успокоит, – добавил:
– Спасибо тебе, теперь я уже сам разберусь.
Я встал на колени рядом с молодым человеком. Его джинсы пропитались кровью. Пуля попала в бедро, оставив на удивление аккуратную дырочку. Под джинсами не было видно раны, и я не мог сказать, сколько он потерял крови.
– Молодой человек, как вас зовут? – спросил я.
– Бобби, – быстро ответил он, – Бобби Роу, сэр.
– Ладно, Бобби Роу. А теперь скажите мне: что вы делали на территории моего дома?
– Какой-то мужик дал мне пятьсот баксов, чтобы я оставил у вас на крыльце конверт. Это все, клянусь, сэр.
Конверт. Должно быть, от похитителей.
– Где конверт?
– Не знаю. Наверное, уронил, когда этот… – здесь он наградил моего свояка нелестным эпитетом, – …меня подстрелил.
Услышав, как его назвал мальчик, Джейсон вскинулся и подался вперед, как будто собираясь опять его пнуть.
– Успокойся, – сказал я ему, – дай мне хотя бы взглянуть на конверт.
Пара минут тщательных поисков ни к чему не привели. Яркий свет фонаря Джейсона сводил на нет мою способность видеть в темноте, и если в траве что-то и лежало, разглядеть я ничего не мог.
– Ну хорошо, забудем пока о конверте, – сказал я. – Ты говорил, какой-то мужик дал тебе пятьсот баксов. Что за мужик?
– Я не знаю. Он точно не местный. Говорит вроде как русский или откуда-то оттуда. И с бородой.
Акцент. Борода. По описанию один из «дядей с колючими лицами», о которых говорил Сэм.
Бобби снова застонал и схватился за ногу.
– Как думаешь, может, вызвать «скорую»? – спросил Джейсон.
Я уже готов был начать перечислять причины, по которым этого нельзя было делать – врачи «скорой» должны будут позвонить шерифу, а врачи реанимации обязаны поставить правоохранительные органы в известность об огнестрельном ранении, – но тут подал голос Бобби:
– Нет, сэр, пожалуйста, не надо. Меня освободили условно, если полиция узнает, меня снова отправят за решетку. Мне грозит пять лет. Я не хочу туда возвращаться. Со мной все будет в порядке.
Он зажмурился и вновь схватился за рану.
– Как думаешь, – спросил я Джейсона, – мы сможем остановить кровотечение? Я не хочу, чтобы паренек умер на лужайке перед моим домом.
– Это была не разрывная пуля, – сказал Джейсон, – а обычная.
– И что это значит?
– Что она, скорее всего, прошла навылет.
Эти слова Джейсон произнес легко, как человек, в которого ни разу в жизни не стреляли. Как будто пуля навылет – это совсем не больно.
Я посмотрел на Бобби – его грудь тяжело вздымалась.
– Джейсон, ты не мог бы сходить в нашу прачечную? Там над стиральной машиной есть старые простыни, должны быть чистые. Порви их на полоски и принеси сюда. Если Элисон спросит, просто скажи ей быть с Сэмом.
Джейсон, который был только рад выполнять приказы, побежал в дом.
– Вот и хорошо, – сказал я, а потом, скорее чтобы успокоить себя самого, добавил: – все обойдется, Бобби.
Он кивнул и закрыл глаза. Фонарь Джейсон унес с собой, и теперь единственным источником света была лампа на крыльце. Ко мне медленно возвращалась способность видеть в темноте, но конверт я разглядеть по-прежнему не мог. Придется дождаться, пока рассветет.
– А теперь давай еще раз, – сказал я, – начнем сначала: некий бородатый человек, говорящий с акцентом, попросил тебя оставить у меня на крыльце конверт.
– Ага, я такой выхожу из «Уолмарта», а он подкатил и говорит: «Эй, парень, не хочешь заработать штуку баксов?»
– Штуку? Ты же говорил, пятьсот.
– Пятьсот, чтобы положить конверт, и еще пятьсот, если принесу кормушку для птиц. Сказал, – в этот момент Бобби стиснул зубы и вновь схватился за ногу, – сказал, что у вас на крыльце их много висит.
Это объясняло, куда делись две другие кормушки, – их украли предыдущие почтальоны. Бобби Роу, очевидно, делал это впервые. Похитители явно знали, что можно найти у нас на крыльце, и если гонец возвращался с кормушкой, это служило подтверждением, что посылка доставлена.
– Значит, ты должен был снять кормушку для птиц и еще раз встретиться с этим парнем… Где? В «Уолмарте»?
– Ага, – ответил Бобби, – он сказал, что будет меня ждать.
Размечтался. Стал бы я на месте похитителя болтаться у всех на виду на парковке «Уолмарта» в ожидании двадцатилетнего наркомана с кормушкой, чтобы отдать ему пятьсот баксов?
Нет, конечно. Я бы как можно скорее смылся с этой стоянки, зная, что за домом наблюдает другой член команды, который убедится, что конверт доставлен.
– Если хочешь, можешь туда вернуться, – сказал я, – но уверяю тебя, что проку от этого не будет никакого. Того парня давно и след простыл.
В этот момент вернулся Джейсон с простынями в руках.
– Так, поехали, – сказал я. – Подними ему ногу.
Бобби застонал.
– Заткнись, – прикрикнул на него Джейсон, – похищение детей – грязный бизнес, приятель. И тебе бы…
– Похищение детей? – пискнул Бобби. – Так вот чем вы здесь занимаетесь?
– Нет. Ты не… Это не твое дело.
Я был зол на Джейсона – ему бы следовало помолчать. Его пустопорожний треп мог навредить Эмме.
Я смерил Джейсона недобрым взглядом и сказал:
– Прикуси язык.
Вскоре мы как следует перевязали рану – настолько туго, что на втором слое простыней было видно лишь маленькое пятнышко крови. Мы с Джейсоном отвезли парня к его машине и отпустили с миром.
Я освободил Джейсона от дальнейшего дежурства и вернулся в дом. Элисон спала в кровати Сэма. Они оба свернулись калачиком. Мальчик был в безопасности в объятиях своей матери-медведицы.
Когда я видел Элисон такой, мне казалось немыслимым, что она может быть виновна. Пусть она курит, пусть тайком видится с Полом Дрессером – этого просто не может быть.
Вернувшись в спальню, я лег прямо на покрывало и закрыл глаза. Я думал, что, когда пройдет прилив адреналина, снотворное вновь возьмет свое.
Но я был слишком возбужден, поэтому вскоре сдался, спустился на кухню, сварил кофе и сел дожидаться рассвета. А чтобы зрачки максимально расширились, выключил весь свет, и внутри, и снаружи.
Выпив полторы чашки, я начал замечать, что мрак за окнами из густо-черного стал скорее грязно-серым. Наступал рассвет. Я не торопясь допил вторую чашку и вышел на улицу.
Чтобы найти конверт, потребовалось совсем немного времени. На лужайке, примерно в двадцати футах от того места, где Бобби Роу истекал кровью, лежал тонкий желто-коричневый конверт, за доставку которого ему заплатили.
На нем не было никаких надписей – никаких печатных букв, как на предыдущем конверте. На ощупь он оказался твердым, как будто внутри лежал кусочек картона.
Я отнес его на кухню, включил свет и разорвал. Внутри действительно оказалась картонка, служившая подложкой для листа фотобумаги. Я достал его из конверта.
На фотографии была Эмма. Волос у нее не было, вместо них на голове осталась лишь короткая белокурая щетина. От этого она казалась маленькой, непохожей на себя, как будто растерянной. Она сутулилась, на лице застыло печальное выражение. В маленькой, почти кукольной ручонке она сжимала лист бумаги, на котором был напечатан текст: «Досудебная встреча? Поторопись, папочка. От этого зависит моя жизнь».
Я обессиленно навалился грудью на кухонную стойку. Все чувства Эммы отражались в ее глазах. Для меня невыносимо было смотреть на ее испуганное, растерянное, измученное лицо. Я уткнулся носом в сгиб руки и заплакал. И только несколько минут спустя заставил себя посмотреть на снимок вновь, чтобы попытаться найти какие-то зацепки относительно ее местоположения или личности похитителей.