ение куска картона.
Младший прочитал по-английски:
– «Мы ничего не сказали. Они получили ордер. У нас не было выбора».
И спросил на родном языке:
– И что это значит?
– Не знаю. Должно быть, что-то случилось. Отмотай изображение назад.
– С какой камеры?
– Со всех трех.
Кадры на экране замелькали в обратном порядке.
– Стоп, – скомандовал старший, когда в поле зрения показался внедорожник «Линкольн».
Братья увидели, как женщина припарковала машину и поднялась по ступеням крыльца с двумя сумками на плече. За ней шел мальчик, которого они еще недавно держали у себя. Подойдя к двери, хозяйка дома вытащила из щели небольшой клочок бумаги. Потом опять села в автомобиль и уехала.
– Отмотай еще, – сказал старший, – я хочу посмотреть, кто оставил ей эту записку.
Младший прокручивал запись, пока на мониторе не появилась еще одна машина.
– Так, давай отсюда, – приказал старший, – выведи мне изображение со средней камеры.
У автомобиля на экране было две выхлопных трубы. Полицейская машина. Из нее вышел мужчина, афроамериканец с бритой наголо головой, в блейзере и свободного покроя брюках. Значка видно не было, но братья не в первый раз сталкивались с детективом полиции.
Он подошел к двери и позвонил. Ему никто не ответил. Тогда он неторопливо обошел дом, заглядывая в окна. Потом вернулся на крыльцо, вытащил из кармана визитку, что-то на ней написал и сунул в щель.
– Что ты думаешь? – спросил старший.
– Не знаю. Может, позвоним?
– Придется, – ответил брат, доставая спутниковый телефон.
Закончив описание увиденного, он услышал жесткий ответ:
– Полагаю, это не нельзя оставлять без ответа.
– Что мы должны сделать?
– Сами что-нибудь придумайте.
– А как быть с женщиной? Которая запрещает причинять детям вред?
– Не ваша забота, с ней я разберусь сам, – произнес голос. – А вы лучше займитесь делом.
Глава 37
Через час, решив, что этого времени достаточно, чтобы мое послание дошло до адресата, я убрал картонные щиты. Мне не хотелось, чтобы у детектива возникли вопросы.
Еще через час, где-то в половине пятого, на подъездной дорожке послышалось тихое урчание автомобильного двигателя.
На самом деле машин оказалось две: полицейский автомобиль, за рулем которого сидел помощник шерифа не старше двадцати трех лет на вид – упитанный и с лицом будто у младенца, – и гражданский «Форд Таурус», вероятно, того самого сержанта Карри, афроамериканца с бритой головой.
Пока они парковались, я спустился с крыльца, чтобы с ними поздороваться. Я не собирался таким образом демонстрировать дружелюбие. Мне хотелось, чтобы они как можно быстрее убрались из моего дома.
– У вас есть ордер? – спросил я, как только Карри вышел из машины.
Он нагнулся, взял с переднего пассажирского места конверт и протянул его мне.
В ордере на обыск должны быть четко обозначены объект поиска и территория, на которой он производится. В противном случае ловкие адвокаты защиты весьма искусно убедят судью, например меня, что доказательства, добытые с помощью неправильно оформленного ордера, нельзя принимать во внимание. От необоснованных обысков и задержаний граждан защищает Четвертая поправка, которая насчитывает всего пятьдесят четыре слова, так что при желании ее можно распечатать на салфетке. Но судебные дела, которые она за собой повлекла, не поместятся даже в авианосец.
Это был умело составленный ордер. Он давал детективу право обыскать «основное место проживания, а также примыкающие или не примыкающие к нему другие здания, жилые помещения и постройки, как постоянные, так и временные» на принадлежавшей мне земле. При обозначении размеров был указан не адрес, а номер участка и жилого блока.
Но поразило меня не это, а предмет поиска.
– Свидетельства похищения людей? – спросил я. – Вы думаете, что я кого-то похитил?
– Судья Сэмпсон, давайте побыстрее с этим покончим, – устало ответил Карри.
– Приступайте, – сказал я, зная, что у меня нет выбора.
Они поднялись за мной на крыльцо, я открыл им дверь. Первым вошел Карри, розовощекий помощник шерифа последовал за ним.
Я не отходил от них ни на шаг. Карри бегло осмотрел первый этаж, спустился в подвал, провел там не больше минуты, после чего поднялся наверх и по очереди заглянул в каждую комнату.
– Чердак в доме есть? – спросил он.
Я показал ему цепь, с помощью которой можно было опустить подъемную лестницу, и сказал:
– Там.
Он поднялся по лестнице – ровно настолько, чтобы просунуть в люк голову, – и тут же спустился обратно.
– Все в порядке, – сказал он, – простите за беспокойство, судья Сэмпсон.
Я был совершенно сбит с толку.
– Вы можете сказать мне, что произошло?
– Вам знаком молодой человек по имени Дэвид Монтгомери? – спросил Карри. – Дэвид Дж. Монтгомери?
– Нет.
– Вы бы наверняка его запомнили. У него на руке татуировка, он ею очень гордится. Как бы это сказать… русалка топлесс.
Я приложил максимум усилий для того, чтобы по моим глазам нельзя было ничего прочитать. Дэвид Монтгомери – это Бобби Роу. Парень назвался чужим именем.
– Я никогда не слышал о человеке по имени Дэвид Дж. Монтгомери, – сказал я, не погрешив против истины.
– Так я и думал, – сказал Карри, – Дэвид наш постоянный клиент. На нем целый букет обвинений, от которых он отчаянно стремится избавиться. Насколько я понял, в начале недели он явился к своему инспектору по условному освобождению и рассказал невероятную историю о двух живущих по этому адресу мужиках, которые якобы кого-то похитили. Наверное, вбил себе в голову, что прокурор ему за это что-нибудь скинет. Скорее всего, просто был под кайфом.
Я вспомнил Бобби Роу, который начал пищать, что мы похитители, когда Джейсон проболтался.
– Наркотики – настоящий бич местного сообщества, – сказал я, вкладывая в голос судейские нотки.
– Инспектор был обязан нам сообщить. И хотя шансы на то, что Дэвид Монтгомери сказал правду, был один на миллион, нам все равно полагалось проверить. Думаю, никому и в голову не пришло, что… Словом, как я вам и говорил, рутинная проверка. Еще раз прошу прощения за беспокойство, судья Сэмпсон.
– Ничего страшного, – сказал я, хотя это и не соответствовало действительности.
Я проводил их до двери, надеясь – молясь, – что те, кто держал у себя Эмму, ничего не видели.
Когда они уехали, на меня нахлынули воспоминания о происшествии, случившемся с Сэмом буквально через пару месяцев после его первого дня рождения, когда он только начал ходить. Это был безумный период, когда он носился по дому, не обращая внимания на опасности, подстерегавшие его на каждом углу. За ним одним уже было трудно угнаться, а вдвоем с сестрой они превращали нашу жизнь в ад.
Как-то близнецы забрели в родительскую спальню в нашем таунхаусе в Северной Вирджинии. Я, вероятно, не так внимательно следил за ними, как следовало бы. Сначала они мирно играли у двери. И вдруг Эмма закрыла дверь, когда Сэм держал на косяке руку. Он запаниковал, дернулся и содрал с указательного пальца ноготь.
В глубине души я знал, что взрослый должен сохранять спокойствие, собраться, держаться бодро и действовать быстро. Если бы это был мой палец, то я, конечно, просто бы выругался, перевязал его и жил бы дальше.
Но при виде хлынувшей потоком крови моего сына тело у меня будто оцепенело от ужаса. Мне даже пришлось позвонить соседке, чтобы она пришла и обработала рану. В тот момент мне открылось то, к чему рано или поздно приходят все родители: несчастье, случившееся с твоим ребенком, воспринимается куда болезненнее, чем твое собственное.
Сейчас я вспомнил об этом, глядя на то, как сжимаю собственную ладонь в кулак, разжимаю и снова сжимаю.
Пока еще окончательно не сошел с ума от тревоги, я решил позвонить Элисон и сообщить, что можно возвращаться домой. Поскольку ее мобильный не отвечал, я набрал номер домашнего телефона Джины.
Трубку сняла не она, а Карен.
– Дом Пауэллов, – официальным тоном ответила она.
– Привет, Карен, это Скотт. Чем занимаетесь?
– Мы привезли детей, чтобы они после школы поиграли с Сэмом.
– Там все хорошо себя ведут?
– Они разгромили кухню, и мы выгнали их во двор, пока они не перевернули весь дом.
– Одним словом, идеальный день в гостях у бабушки, – сказал я. – Элисон далеко?
– Она уснула, – как будто извиняясь, произнесла Карен, – она была очень уставшей, когда приехала, и мы скомандовали «отбой!».
Отбой. Как в казарме. Когда-то давно Элисон сказала мне, что не родилась в семье Пауэлл – а была завербована.
– Если хочешь, я могу ее разбудить, – вызвалась помочь Карен.
– Ни в коем случае. Просто скажи ей, что я звонил, что у меня все хорошо и что они с Сэмом могут спокойно ехать домой.
Я услышал, что Карен отняла от уха трубку и кому-то сказала: «Это Скотт». Наверное, в ответ на вопрос Джины.
– А что там с визиткой, которую оставили утром? – вновь обратилась она ко мне.
– Ничего. Всего лишь… скажи Элисон, что это по поводу благотворительной акции Ордена полицейского братства[12], что коп приезжал в гражданском и беспокоиться не о чем.
– Хотя бы доля правды в этом есть? – спросила она.
– Честно говоря, нет. Но я не хочу, чтобы она начала волноваться еще сильнее.
– Джейсон рассказал мне о той ночи, – сказала она. – Это как-то связано?
– Ну да, отчасти. Копы обыскали дом. Они уже уехали, но…
– Но теперь ты боишься, что сегодня ночью будет еще одна посылка, – закончила за меня Карен.
– Да, и если в ней будет что-то совсем страшное, то похитителям, наверное, придется доставить ее самим, не прибегая к услугам курьера. Может, ты могла бы прислать еще людей?
– Спасибо за информацию, я все сделаю.
– Может, они и не…
– А может, и да, – перебила она меня, – не волнуйся, я этим займусь.