– О господи.
– Вот так вот.
– Где?
Элисон показала на правую грудь.
– Она была твердой на ощупь и какой-то странной формы. Ровно то, на что доктора всегда советуют обращать внимание. Зная, что пренебрегать такими вещами нельзя, я в тот же день поехала к врачу.
Я вспомнил лихорадочное самозабвение, с которым Элисон в то утро пятницы позвонила в школу и на работу, нашла лабораторию в Уильямсбурге, пока я спал. Тогда же она связалась с врачом. Я даже видел его номер в списке звонков, но не придал этому значения.
– Я надеялась, что это киста, забившаяся пора или что-нибудь в этом роде, – продолжала Элисон, – но доктор в то же утро нашел в своем плотном графике для меня место и прямо в кабинете сделал маммографию. Так я узнала, что у меня опухоль.
– Ох, Элисон, – как можно нежнее сказал я, – ну почему ты мне ничего не сказала?
– Я собиралась… в тот же вечер… но… не знаю. По дороге домой мне в голову пришла мысль, что я страшная эгоистка. И мне захотелось, чтобы хотя бы один из нас полностью сосредоточился на Эмме, а не отвлекался на… на что бы то ни было. Надеюсь, ты догадываешься, как отчаянно мне хотелось тебе обо всем рассказать. Безумно хотелось. Хотя бы чтобы поплакать у тебя на плече. Но я чувствовала, что не могу.
– Понятно, – только и мог сказать я.
Это действительно было понятно. Я не только понимал Элисон, но и сам, вероятнее всего, на ее месте поступил бы точно так же.
Она вымученно улыбнулась и сказала:
– Спасибо.
– А сестрам ты обо всем рассказала, да? – спросил я, хотя заранее знал ответ.
Они покрывали ее в тот день, когда она якобы уснула, а потом еще полдюжины раз.
– Да. У меня просто не было другого выхода. Не могла же я привезти Сэма прямо сюда, чтобы он потом забросал меня вопросами. Маму последние события, конечно, подкосили, но вот Карен просто тянула лямку и, как всегда, оказалась на высоте. Помогла мне разобраться со страховкой и решить кучу других вопросов, а еще брала на себя Сэма каждый раз, когда я ездила к врачу.
– Значит, он не…
– Упаси бог. Нашему мальчику и без того досталось, чтобы еще думать о больной матери. Первый раз я пришла на прием к онкологу… дай подумать… в четверг, только не в прошлый, а в позапрошлый. Ее зовут Лори Ликхольм, она мне очень понравилась. Осмотрела меня, взяла на анализ кровь и назначила пункционную биопсию. Ее мне сделали в минувшую среду.
Иными словами, в тот день, когда я кипятился по поводу исчезновения Денни Пальграффа, Элисон в грудь вонзали огромную, толстую иглу.
– И что же? – это был вопрос, который я все время хотел задать, но боялся ответа. – Результаты анализов готовы?
Элисон мрачно кивнула.
– Моя болезнь называется «протоковая карцинома молочной железы». Если хочешь, можешь посмотреть в «Гугле». Доктор Ликхольм сказала, что это самая распространенная форма рака груди.
– Она… поддается лечению?
– Да, конечно. Именно поэтому я сегодня сюда и приехала. Доктор Ликхольм хочет провести компьютерную томографию, чтобы получить более отчетливое представление о том, что происходит. Потом мы с ней обсудим дальнейшие шаги.
– Но доктор хотя бы в общих чертах сказала, к чему тебе надо готовиться? К операции, химиотерапии, лучевой терапии? Может, к чему-то еще? Или она считает, что для столь радикальных методов еще не пришло время?
– Пока не знаю, – сказала Элисон, – доктор Ликхольм сказала, что поскольку мне еще не так много лет и я пребываю в хорошей физической форме, не считая, конечно, болезни, вариантов лечения может быть довольно много. Но на все остальные мои вопросы она отвечала только одно: «Давайте сначала посмотрим, что покажет компьютерная томография».
– Понятно. Но теперь, что бы ни случилось, ты будешь держать меня в курсе, договорились? И чтобы больше никаких секретов, хорошо?
Она похлопала меня по руке и подтвердила:
– Больше никаких секретов.
– Даже в таких мелочах, как сигареты.
Элисон опустила глаза.
– Не знаю, насколько это важно, но я действительно бросила, когда забеременела, – сказала она. – Продержалась еще пару лет, но потом вновь стала время от времени покуривать на работе и… теперь, насколько я понимаю, за это приходится расплачиваться.
Элисон горько вздохнула.
– Прости, – сказал я, – я даже не думал обвинять тебя в том, что…
– Перестань. Я просто рада, что ты теперь рядом. Кстати, откуда ты обо всем узнал? Мама в конце концов проговорилась? Она как-то грозилась.
– Нет, – ответил я.
На ее лице застыло вопросительное выражение.
– Только не злись, – сказал я, стараясь набраться смелости и рассказать, в каких страшных, чудовищных поступках ее подозревал.
– На что? – спросила жена.
– Я следил за тобой от самого дома. Взял напрокат машину, чтобы ты меня не увидела, проехал сначала до экофермы, а потом и сюда.
– Но почему?
Что-либо скрывать теперь не было смысла.
– По правде говоря, я думал, что ты можешь быть причастной к тому, что случилось с Эммой.
– Что? – сказала она так резко, что дама в парике повернулась и посмотрела на нас.
Если бы мы не сидели в больнице, Элисон наверняка заорала бы. Но здесь тут же успокоилась и только злобно зашипела:
– Как это «могу быть причастной»? Что ты хочешь этим сказать? Скотт, неужели ты, пусть на крохотную долю секунды, мог меня в чем-то подобном заподозрить?
– Ну… сначала мисс Пэм сказала, что в день похищения именно ты забрала детей из школы…
– Это была не я, она…
– Да знаю я, знаю. Просто рассказываю тебе, с чего все началось. Затем ты повезла Сэма в зоопарк и, поручив его сестрам, уехала – на этот день, я так понимаю, тебе назначили маммографию. Решила, что Сэм, слишком увлекшись акулами, не заметит, что ты куда-то исчезла. Но он заметил. А когда я тебя об этом спросил, ты скрыла от меня правду. И потом еще несколько раз мне лгала.
Она вновь опустила голову, кивнула и сказала:
– В итоге ты стал меня подозревать.
– Ну да… Послушай, я совсем не горжусь тем, что сделал. И пошел на это только потому, что был немного не в себе, понимаешь? Потом вошел в твой аккаунт на «Фейсбуке». Знаю, этого не надо было делать, потому что таким образом я вторгся в твое личное пространство, но мне казалось, что я… имею на это право, что ли. Просто потому, что ты мне лгала. И вдруг увидел сообщение Пола Дрессера, в котором он говорил, что хочет поделиться с тобой какими-то новостями, и просил перезвонить.
Элисон вызывающе вскинула голову.
– Он просто хотел сказать мне о смерти нашей любимой учительницы английского… Погоди-ка, а какое отношение ко всему этому может иметь Пол?
– Он работает в «Апотеген».
– Да? В самом деле?
– И тогда я подумал, что он, узнав о том, что дело буду слушать я, уговорил тебя устроить это похищение.
– И что потом? Ты решил, что мы с ним вместе сбежим?
Элисон искренне расхохоталась. Мне казалось, что в последний раз я слышал, чтобы она так смеялась, лет сто назад.
– Господи, милый, – сказала она, – Пол – он просто Питер Пен. Мальчишка, который никогда не повзрослеет. Вся его жизнь – сплошное потакание собственным прихотям. Он без конца ездит в эти свои сказочные путешествия, но… одним словом, я всегда лишь дурачилась, когда говорила, что когда-нибудь уеду с ним.
– Но это не отменяет того факта, что он работает в «АпотеГен».
– Ну да, работает, он торговый представитель. Обхаживает акушеров-гинекологов. Его главная задача – убеждать врачей женского пола назначать своим пациенткам продукты «АпотеГен». И в этом, я полагаю, ему равных нет. Но… Ах, Скотт. Как же мне жаль, что все так получилось.
Элисон поднесла руку ко рту и засмеялась, будто ей было за меня неловко.
– Ну да. Потом был вторник, когда ты поехала на прием к доктору Ликхольм. Я позвонил твоей матери домой, но трубку взяла Карен. Она сказала мне, что ты прилегла поспать. То же самое повторила и ты, когда вернулась домой. Но когда я потом спросил об этом Сэма, он сообщил, что ты куда-то уезжала.
– Смотри-ка. А он не такой рассеянный, как кажется, – сказала она.
– Да. Сегодня утром, когда ты сказала, что собираешься отвезти его на ту ферму, я подумал, что для тебя это просто очередной повод улизнуть и заняться своими делами, и поехал за тобой.
– А в итоге нашел меня здесь, – сказала она с улыбкой – деланой, но мужественной.
– И нашел тебя здесь, – повторил я, – прости, что…
Элисон покачала головой.
– Не надо мне было от тебя все скрывать. А надеяться, что у меня это получится, и подавно. По правде говоря, я постоянно жила надеждой, что тебе все станет известно. И теперь рада, что это наконец произошло.
– Я тоже, – сказал я.
Я почувствовал прикосновение ее рук, таких теплых, гибких и живых. Мне хотелось оставить все как есть, остановить мгновение, когда болезнь еще не зашла слишком далеко, когда все было плохо, но не до такой степени, как могло быть. Эти бунтующие клетки засели в ее теле и вероломно плодились. Одна из них вполне могла вырваться на волю и колонизировать другую часть тела. И что мы тогда будем делать?
В голове роилось слишком много вопросов. Но мне не хотелось быть одним из тех, кто зацикливается на медицинской стороне вопроса – врачах, страховках, вариантах лечения – и забывает о главном. А главное заключалось в том, что моя жена боролась за свою жизнь.
И могла в этой борьбе не победить.
– Но Эли… ты же ведь… – в волнении промямлил я, отчаянно желая, чтобы она меня успокоила, хотя и понимал, что ей сейчас не до меня. – С тобой все будет в порядке, правда?
– Не знаю, – честно призналась она.
Я мысленно задержался на ее словах, но совсем ненадолго. Задумываться о возможных вариантах развития событий – в довершение остальных забот – для меня было слишком.
– Знаешь, меня не покидает ощущение, что я уже столько пропустил, – сказал я, – что мне сделать, чтобы тебе помочь?