[17], и к сестрам Прайс прилипла такая кличка – Крейзи Прайсиз. Потому что они тоже были просто невероятными.
Однажды утром офицеры из Корпуса констеблей Ольстера ворвались в дом № 6 на Сливгаллион-драйв и заявили, что они арестовывают Долорс по подозрению в участии в нелегальной организации. «Она никуда не пойдет, пока не позавтракает», – сказала Крисси. Полицейские, столкнувшись с сопротивлением маленькой, но решительной женщины, согласились подождать, а Крисси велела дочери еще и сделать макияж. Она тянула время, чтобы дать Долорс возможность собраться с мыслями. Когда же девушка собралась, Крисси накинула меховое пальто, которое она обычно берегла для особых случаев, и объявила: «Я иду с ней».
На мгновение Долорс смутилась, думая, что она член ИРА, а ее мать идет с ней, чтобы и ее тоже арестовали. И все же они вышли вместе. В полицейском участке Каслри девушку подвергли допросу. Она знала правила и не дала полиции никакой информации, повторяя лишь одно: «Мне нечего сказать». В конце концов ее отпустили, не предъявив никаких обвинений. И действительно, было трудно завести дело против Долорс: она все еще являлась студенткой, хорошо училась и не пропускала занятий. Покидая участок, Крисси задержалась у фото дочери в профиль и анфас, которое сделали в полиции.
– Можно мне его взять? – спросила она. – Такое славное…
Чтобы собрать деньги, Провос начала грабить банки. Много банков. Летним днем 1972 года три молодые монашки вошли в помещение Объединенного Ирландского банка в Белфасте. Отделение должно было вот-вот закрыться, и монашки, скрывшись под облачением, вытащили пистолеты и приступили к ограблению. Это были сестры Прайс и еще одна девушка-доброволец. Через месяц после первой операции три женщины опять вошли в тот же самый банк и снова ограбили его. (Личности грабительниц так и не были установлены, но очень хотелось бы знать: не были ли это те же сестры?) В другой раз Долорс захватила почтовый грузовик, потому что ИРА получила информацию о том, что он везет мешки с деньгами.
Несмотря на то что над ними нависала серьезная опасность, Долорс и ее товарищи испытывали положительные эмоции от таких приключений и верили, что они нарушают законы общества, которое все равно ничего не стоит и должно быть разрушено. Когда одного из ближайших товарищей Долорс по ИРА по имени Джеймс Браун перевозили из тюрьмы в госпиталь в Антриме по причине лопнувшего аппендикса, сестры Прайс осуществили невероятно рискованную миссию, напав на больницу, разоружив полицейских и освободив Брауна. То, что военные или полиция не арестовали сестер, было маленьким чудом. Возможно, их способность в любой опасный момент входить в роль скромных школьниц-католичек помогала им отводить подозрения. Но верно и то, что власти были просто ошеломлены уровнем насилия в этот период.
В рядах Провос было множество интересных личностей. Долорс подружилась с одним человеком значительно старше нее. Его звали Джо Лински, он вырос на Кавендиш-стрит, недалеко от Фоллз-роуд, и все еще жил с родителями и сестрой, хотя вот-вот ему должно было исполниться 40 лет. В 1950-х годах Лински готовился стать монахом в аббатстве в Портгленон: дал обет молчания и каждое утро вставал еще до рассвета, чтобы помолиться. Но затем он покинул орден и вступил в ИРА. Просидев юношеские годы в монастыре, Лински немного походил на взрослого ребенка. Молодые добровольцы относились к нему как к чудаку. Они называли его «Очумелый монах». Но у него были добрые глаза и приятные манеры, Долорс он очень нравился.
Был и еще кое-кто, с кем подружилась Прайс. Высокий, угловатый молодой человек по имени Джерри Адамс. Бывший бармен из Бэллимерфи, который работал в «Герцоге Йоркском» – пабе с низким потолком, расположенном в центре города и пользующемся популярностью у лейбористских лидеров и журналистов. Как и Прайс, Адамс происходил из известной республиканской семьи: его дядя вместе с ее отцом бежал из тюрьмы в Дерри. Адамс начал свою деятельность активиста в местном комитете, который протестовал против возведения «Дайвис-Флэтс». Он никогда не посещал колледж, но отлично умел вести дебаты, был неглуп и обладал аналитическим складом ума, как и Долорс. Он вступил в ИРА на несколько лет раньше, чем она, и быстро шел к руководящим постам в Белфасте.
Прайс с детства была немного знакома с Адамсом. Еще будучи ребенком, она часто встречала его и его семью в автобусе, когда они все вместе ездили на мероприятия в Эддентуббере или Боденстауне. Но сейчас он предстал в новом качестве – как боец. Впервые она заметила его в кузове грузовика, когда он обращался к толпе. «Кто бы мог подумать! Это не Джерри ли стоит там?» – воскликнула она. Прайс находила Адамса интригующим и немного забавным. Он был, как она вспоминала, «неуклюжим парнишкой с большими очками в черной оправе», но обладал скромной и не сразу заметной харизмой. Прайс отличалась невероятной общительностью, но ей было трудно начать разговор с Адамсом. Он держался особняком, считая себя представителем руководства, обращался с ней ласково и называл ее не иначе как «детка», хотя был всего на пару лет старше. Через день после того, как Прайс вытащила Джеймса Брауна из госпиталя, Адамс выразил озабоченность относительно ее безопасности во время операций. «В газете говорится, что на женщинах не было маскировки, – пробормотал он и добавил с упреком: – Надеюсь, это неправда».
Прайс заверила его, что пресса ошибается, потому что они с сестрой надели светлые парики, ярко накрасили губы и замотались в шарфы, «как две проститутки на хоккейном матче». Прайс считала, что Адамс воспринимает все слишком серьезно. Она же была склонна все высмеивать. Адамс по соображениям безопасности не ночевал у себя дома, а вместо этого ложился спать в разных помещениях, которые подчас были вовсе не квартирами, а офисами. В последнее время он ночевал в бюро ритуальных услуг, что в Западном Белфасте. Прайс находила это смешным и говорила, что он спит в гробу.
«Это было потрясающее время, – вспоминала она впоследствии. – Мне должно быть стыдно за то, что я так веселилась». Но все было именно так. Ведь ей тогда только-только исполнился 21 год. Другая семья вряд ли одобрила бы образ жизни Долорс и Мариан, но Альберт и Крисси Прайс считали, что девочки просто продолжают семейную традицию. И если можно обвинять человека за то, что он в кого-то стреляет, то никак нельзя обвинять того, кто стреляет в ответ. В то время Альберт так объяснял ситуацию: «Временную армию создали люди, которые вышли на баррикады, чтобы сражаться с лоялистскими ордами. Сначала мы бросали в них камни, но у них были ружья. Тогда и наши взялись за оружие. Они же не идиоты, чтобы просто стоять? Сначала мы взяли в руки обрезы, а затем достали оружие получше. Потом пришли британцы, которые должны были нас защищать, а вместо этого они начали вламываться в наши дома. И что нам было делать? Мы собрались и дали отпор. Ничего другого нам не оставалось. Если бы нас не тронули, то, возможно, Временной армии сейчас и не было бы».
Когда убивали британских солдат, Альберт признавал право на жизнь каждого отдельно взятого бойца. «Но он был в форме, – добавлял он. – Он враг. А ирландцы считают, что идет война». Он утверждал, что является противником смерти, но в конце концов это ведь вопрос целей и средств. «Если у нас будет объединенная социалистическая Ирландия, – заключал Альберт Прайс, – то тогда все это недаром».
Своеобразным доказательством тщетности ненасильственного сопротивления стал морозный воскресный день в январе 1972 года, когда Имон МакКанн и огромная масса мирно настроенных протестующих собралась в Дерри, а британские войска открыли по толпе огонь, убив 13 человек и ранив еще 15. Впоследствии солдаты утверждали, что в них самих стреляли и что они целились лишь в тех, у кого было в руках оружие. Ни одно из этих заявлений не подтвердилось. Кровавое воскресенье, как потом стали называть этот день, оказало возбуждающее воздействие на ирландских республиканцев. Долорс и Мариан находились в Дандолке, где и услышали о произошедшем. Новости вызвали волну гнева. В феврале протестующие открыли огонь по британскому посольству в Дублине. В марте Лондон распустил ненавистный юнионистский парламент в Северной Ирландии и установил прямое правление из Вестминстера.
В том же месяце Долорс Прайс отправилась в Италию, чтобы сообщить миру о давлении, которому подвергаются католики в Северной Ирландии. Она рассказала о «системе гетто» и об отсутствии гражданских прав. «Если мои политические убеждения привели бы меня к участию в убийствах, то я бы сделала это без колебаний, – говорила она журналисту, намеренно используя сослагательные грамматические конструкции, которые были типичны для людей, описывающих свои действия во время Смуты. – Если бы мне приказали убить врага моего народа, я подчинилась бы приказу без малейшего страха». На фотографии, сделанной во время этой поездки, Прайс выглядит как человек вне закона: ее лицо закрывает шарф.
Глава 5«Она – любовница британца»?
У МакКонвиллов жили две собаки, которых звали Прово и Стики. После смерти Артура его старший сын Роберт мог бы взять на себя ответственность за семью, но в марте 1972 года, когда Роберту исполнилось 17 лет, его задержали по обвинению в том, что он состоял в Официальной ИРА, то есть принадлежал к Стикис. Джин МакКонвилл, у которой и без того с нервами было не все в порядке, после смерти мужа впала в глубочайшую депрессию. «У нее руки опустились», – вспоминала впоследствии ее дочь Хелен. Джин не хотела вставать с постели и, казалось, жила только за счет сигарет и таблеток. Доктора в Белфасте часто выписывали больным «таблетки от нервов» – успокоительные или транквилизаторы. Многие из их пациентов то впадали в ступор, то вдруг начинали плакать – они не могли справиться со своими эмоциями. Транквилизаторы использовались в Северной Ирландии чаще, чем где-либо еще в Соединенном Королевстве. Позже такое состояние людей назовут посттравматическим стрессом, а в одной современной книге ему дают такое определение, как «Белфастский синдром» – забол