пропах мужчинами. Каждый дюйм этого места напоминал о них. Камеры были украшены фотоколлажами.
«Без вертухая нельзя было никуда выйти, он всегда был рядом», – позже вспоминала Долорс. Сестры получили номера: Долорс числилась как заключенный № 286185 – новое имя, которое ей дали на 20 лет. Однако ни одна из девушек не собиралась оставаться за решеткой в этом месте или где-то поблизости так долго. Ко времени появления в «Брикстоне» они уже перестали принимать пищу, отказываясь от всего, кроме воды. Некоторые осужденные члены подрывной группы тоже объявили кратковременную голодовку, но Долорс и Мариан намеревались продолжать ее до смерти, если так будет нужно. Хью Фини и Джерри Келли, которых поместили в другие тюрьмы, присоединились к ним. Их требование было простым: вернуть их в Северную Ирландию, где они будут отбывать тюремный срок как политические заключенные.
Избирая такую форму протеста, сестры Прайс следовали давней традиции ирландского сопротивления. Заглянем, например, в Средние века, когда голодовка использовалась ирландцами для выражения инакомыслия или несогласия. Она являлась значимым оружием пассивной агрессии. В пьесе У.Б. Йейтса[54] 1903 года об ирландском поэте XVII столетия, устроившем голодовку у ворот королевского дворца, об этом говорится так:
Есть старый, но глупый обычай – иначе о нем не сказать.
Если тебе причинили зло – начинай голодать.
Если тебя лишь подумали обижать – начинай голодать.
Упрямясь, дойдешь до последней черты, а дальше лишь умирать.
Люди, давайте все громко крикнем, что хватит уже голодать.
В 1920 году ирландский республиканский поэт и политик Теренс МакСвини[55], находясь в тюрьме «Брикстон» по обвинению в подстрекательстве к мятежу, требуя освободить его, отказывался принимать пищу в течение 74 дней. Британское правительство не выпустило его, и он умер.
Смерть МакСвини вызвала широкую международную реакцию. Его похоронили в форменной одежде ИРА; десятки тысяч молодых людей прошли у его гроба, чтобы выразить погибшему уважение, а еще больше народа вышло на митинги протеста по всему миру. Он стал красноречивым примером воплощения философии самопожертвования, которая способствовала появлению традиции ирландского республиканского мученичества. «Победит не тот, кто больше всех действует, а тот, кто больше других страдает», – говорил МакСвини. Когда кто-то умирает из-за голодовки, причиненный моральный вред может быть очень серьезным. И возможно, именно МакСвини, который в самом прямом смысле слова решил пожертвовать своей жизнью и объявил, что начнет принимать пищу только в том случае, если британцы удовлетворят его требование, переложил ответственность за то, жить ему или умереть, на плечи своих тюремщиков. Его гроб украшала надпись на гэльском языке: «Убит иностранцем в Брикстонской тюрьме».
Когда сестры Прайс перестали есть, тюремные надзиратели специально оставляли поднос с едой в камере, надеясь, что девушки поддадутся соблазну. Но те не притрагивались к пище. В конце концов, охранники вообще перестали приносить еду. Лишь добрая медсестра-полячка каждое утро ставила перед девушками кувшин с апельсиновым соком.
– Только воду, сестра, – говорила ей Долорс.
– Я все равно оставлю, – отвечала ей медсестра.
При поступлении в тюрьму они были крепкими девушками с хорошим здоровьем. Начав голодать, Долорс сильно похудела. «Исчезли мои пухлые щечки, – писала она в январе своим родителям. – Наверное, я становлюсь взрослой, вот и уходит мой ‘‘щенячий жирок’’!!» Шутя, она говорила, что большие карие глаза Мариан сейчас занимают пол-лица. Долорс всегда любила прибавить немного юмора висельника, и она с самого начала понимала, что голодовка – это в конечном итоге спор характеров: характера того, кто на нее решается, и его оппонента, который упорствует и отказывается выполнить требования. Конечно, Теренс МакСвини лишился жизни, но он выиграл поединок с британцами: его смерть вызвала беспрецедентную реакцию общественности и международную поддержку борьбы ирландцев за независимость. «Кто первым моргнет, тот и проиграл, – говорила впоследствии Долорс. – Я эту игру с детских лет знаю».
Сообщение о том, что две молодые ирландки объявили голодовку и могут умереть в той самой тюрьме, где когда-то погиб МакСвини, стало частью бесценной пропаганды. Сестры и так уже привлекли внимание прессы во время судебного разбирательства, а сейчас же они стали звездами другого вида материала – многосерийной таблоидной драмы: газеты и радио ежедневно сообщали о постоянном ухудшении состояния девушек. Они были «девочками-террористками», и потому пресса старалась говорить не об их силе духа и клятве не есть, а об их молодости и хрупкой женственности. (Хью Фини и Джерри Келли, которые тоже продолжали голодать, получали намного меньше внимания, и их никогда не называли «мальчиками».)
«Суп, индейка, ветчина, картошка, рождественский пудинг с коньячным соусом, – писали в газете Временной республиканской армии на протяжении праздников. – Вы празднуете Рождество. А Долорс Прайс умирает». Противостояние между сестрами Прайс и Британией выглядело так, что ситуацию уже не просто сравнивали с тем, что произошло с МакСвини, а проводили параллели с Великим голодом XIX столетия, который унес миллион жизней, а еще миллион человек (или даже больше) вынуждены были мигрировать. Ирландия страшно голодала тогда, а корабли, груженные продуктами, покидали ее порты – экспорт в Англию. Многие в Ирландии, да и в других местах, считали, что именно британцы были виновны в этом бедствии: в своем бессердечии и равнодушии они перешли все границы и стали по сути хладнокровными убийцами. В одном из широко известных трактатов голод описывался как «последнее завоевание Ирландии».
Если тогда британцы использовали голод в качестве оружия, то сейчас ситуация повернулась на 180 градусов, и это оружие было нацелено на них самих. Долорс Прайс всегда считала, что именно в тюрьме по-настоящему проверяется преданность добровольцев ИРА. И сейчас она говорила всем, кто слышал ее, что дело здесь не просто в готовности умереть. «Добровольцы погибают на улицах Белфаста за наше дело, и наши смерти ничем не отличаются от их смертей, – заявляла она в одном из писем. – Я думаю, мы будем первыми женщинами, и очень гордимся этим. Если мы останемся умирать в «Брикстоне», то будем испытывать гордость, потому что погибли в той же тюрьме, что и Теренс МакСвини, только на 50 лет позже». Она чувствовала: подобный исход станет доказательством того, что империя никогда не учится на своих ошибках. Британцы всегда превосходили ирландцев в живой силе и технике, но у республиканцев, по мнению Долорс, было «решающее оружие» – «их собственные тела».
Сражаясь с особой формой вызова, британское правительство не имело иллюзий: если кто-то из голодающих умрет, это станет настоящей катастрофой. Если такому суждено произойти, то чиновникам предстоит встретиться с «массовым ответным насилием». Однако, не желая уступать требованиям сестер, правительство решило использовать силовое решение проблемы. Третьего декабря, когда голодовка длилась уже две с половиной недели, в камере Долорс появилась группа врачей и медсестер. Они увели девушку в другое помещение, усадили на стул, прикрученный болтами к полу, и закутали ее в простыню, чтобы она не могла двигаться. Девушка пыталась сопротивляться, но она очень ослабела, ведь она не ела больше двух недель. Когда ее связали, она с ужасом смотрела на руки, пытавшиеся разжать ей челюсти. Что-то грубо затолкнули в рот. Какая-то деревяшка с дыркой посередине. Другая пара рук держала длинный, тонкий резиновый шланг, который начали вставлять в дырку, трубка заскользила по горлу. Она не могла дышать, ей мешал посторонний предмет, она захрипела и чуть не задохнулась. Девушка попыталась укусить трубку зубами, но ей мешало деревянное приспособление. Несколько офицеров прижали ее к спинке стула, и она почувствовала, как по трубке в желудок потекла какая-то жидкость.
Вся процедура жидкого кормления заняла несколько минут, но Долорс они показались вечностью. Не успели еще убрать трубку, как ее начало рвать. «Пища», которой ее насильно накормила администрация, состояла из взбитых в блендере продуктов: сырых яиц, апельсинового сока и жидкого «Комплана» – концентрированной смеси молока, минеральных веществ и витаминов. После кормежки Долорс выпустили во двор, где она встретилась с Мариан, которую пока еще не подвергли этой пытке. Долорс сообщила сестре о процедуре и сказала, что вряд ли сможет это снова выдержать. Мариан ответила, что и не нужно, что она может прекратить голодовку.
– Нет, – заявила Долорс. – Или вместе прекращаем, или никак.
Через два дня тюремные врачи начали так же насильно кормить Мариан. Процедура превратилась в отвратительный ритуал. Каждое утро в 10 часов команда врачей и медсестер появлялась в их камерах, девушек связывали и буквально запихивали в них пищу. «Мы научились дышать с трубкой в горле», – рассказывала Долорс в письме.
Принудительное кормление было весьма спорной практикой, которая применялась в то время и к другой группе бунтовщиц – к британским суфражисткам[56]. В 1913 году в тюрьме «Холловей» насильно кормили суфражистку Сильвию Пэнхерст; она называла эту процедуру пыткой, утверждая, что «такое чувство деградации бесконечно хуже любой физической боли».
«Я не хочу, чтобы в меня насильно заталкивали еду, – признавалась Долорс в письме. – И пусть я не могу сейчас противостоять им физически, это не значит, что я не могу противостоять им умом и не принимать того, что происходит». Время от времени кого-то из сестер начинало рвать в тот момент, когда трубка находилась в горле, несколько раз девушки чуть совсем не задохнулись. Пресса публиковала некоторые из их писем, и там говорилось о бесчеловечности принудительного кормления. Министерство внутренних дел, по крайней мере, вначале реагировало на это, утверждая, что такие меры применяются в интересах самих заключенных и что британское правительство не может позволить узникам убивать себя.